Чтение 24–й страницы книги ~Врата Смерти~

«Итак, бог спустился в мир смертных и почему-то испугался. Бог, обладающий невообразимой силой, вынужден прятаться. А Геборий все перенес и не сломался. Может, он сознает свою вину перед нами? Наверняка он знал, что к яшмовому пальцу нельзя прикасаться. Теперь делает вид, будто ничего не произошло. И все-таки интересно, что же такого он натворил, если его лишили рук?»

Фелисину обуревали противоречивые желания. Ей по-прежнему хотелось расправиться с Бодэном, и в то же время она чувствовала какую-то общность со своими спутниками. Нечто вроде вывернутой наизнанку дружбы. В следующее мгновение она уже мечтала убежать от них, считая, что присутствие Бодэна и Гебория толкает ее к безумию и смерти. Но куда сбежишь, если вокруг — пустыня?

— Мы доберемся до берега, — услышала она голос Гебория. — Обязательно доберемся. Я чую воду. Совсем близко. А когда мы окажемся на берегу, ты поймешь, что ничего неизменилось. Ты понимаешь, Фелисина, о чем я говорю?

В словах старика таился громадный смысл. Фелисина ощущала этот смысл, но понять не могла.

Мысли Маппо унеслись далеко. Между треллем и его мыслями было восемьсот лиг пути и два века… Он шел по густому лугу, поросшему высокими травами. Только сейчас стебли травы были плотно придавлены к земле чем-то вязким, а сама земля разъезжалась у него под ногами. Сапоги из оленьей кожи наполовину потемнели от приставших комьев.Маппо успел прожить не одну сотню лет, и все это время он воевал. Годы превратились в нескончаемую вереницу междоусобных сражений, приносящих кровавые жертвы тщеславному богу доблести. В молодости ему это даже нравилось, однако потом он стал тяготиться ратным ремеслом. Можно было бы найти себе другое занятие, но Маппо привык воевать.

Во времена его юности многие парни уходили из родных городишек и селений, задавленные монотонностью бытия. Им было невыносимо смотреть на старших — степенных торговцев скотом, которые давно утратили все навыки воинов и теперь сражались за столами многочисленных таверн и трактиров, звеня не мечами, а кружками. Маппо примкнулк одному из захолустных кланов, где еще жили по законам предков — воинов и кочевников.

Маппо считал, что сделал правильный выбор. Цепи убежденности сковывали его несколько веков. Оборвались они внезапно и самым непредсказуемым образом…

Память вновь вела Маппо по равнине. Впереди маячили развалины его родного городка. Месяц назад на этот тихий и сонный городишко напали кочевники. Они перебили пятнадцать тысяч жителей. Остальные погибли в огне пожаров. Мясо с трупов давно было съедено четвероногими и пернатыми хищниками. Годной город встречал Маппо оскалом черепов, побелевшими костями и грудами обгорелых обломков.

Он знал об этом заранее. Старухи-ведуньи из клана, который принял Маппо, предсказали судьбу города по особым гадательным костям. Они лишь подтвердили то, о чем еще раньше возвестили безымянные. Пусть жившие в городах трелли давно забыли обычаи предков, кланы помнили родословную и продолжали считать их своей родней. Маппо, как имногие его соратники, ожидал, что им прикажут нанести ответный удар, и объявление воли безымянных немало и его, и их удивило. Возмездие надлежало осуществить одному воину, которого изберут безымянные. Такова была их воля.

Маппо до сих пор недоумевал, почему избранным оказался именно он. Ведь он ничем не выделялся среди соратников. Возмездие, для которого его избрали, не требовало особых упражнений в воинском искусстве. Маппо предстояло пройти ритуал, который полностью стирал его прежнюю жизнь.

«Ты станешь чистым листом пергамента, Маппо. Будущее заново напишет на нем историю твоей жизни. Страшная беда,\постигшая город наших сородичей, больше никогда не должна повториться. И ты сделаешь так, чтобы она не повторилась. Тебе это понятно?»

Маппо не любил возвышенных слов. Наверное, он тут же забыл бы их, если бы речь не шла о его родном городе.

Главная улица успела порасти сорняками. В траве поблескивали выбеленные солнцем кости. Возле рыночной площади Маппо увидел безымянную. Женщина ожидала его, стоя на пятачке, освобожденном от обломков и сора. Ветер играл складками ее выцветших одежд. Капюшон был откинут. На Маппо глядело суровое женское лицо. Блеклые глаза следили за каждым его шагом. Треллю показалось, что посох в руке безымянной извивается, словно змея.

— Давно же ты не был дома, — сказала безымянная. — Столько лет прошло.

— Не лет, а столетий, — возразил Маппо.

— Ты прав. А теперь, воин, ты должен сделать то же самое. Так решили твои старейшины.

Трелль медленно обвел глазами развалины города.

— Я тебя не понимаю. Совершить набег, что ли? Похоже, сюда вторглась целая армия разбойников. Говорят, они пришли откуда-то с юга.

Женщина поглядела на него с нескрываемым презрением.

— Однажды он вернется в свой дом, как сегодня это сделал ты. А пока ты будешь его сопровождать.

— Кто этот он? И почему я?

Она ответила легким пожатием плеч.

— А если я тебя обману?

— Пойми, воин: даже обман требует терпения.

Безымянная подняла свой посох. Тот извивался, пытаясь дотянуться до трелля. Посох стал разрастаться, заполняя собой все пространство, пока оно не превратилось в чудовищный лабиринт ветвей и корней…

— Надо же, никогда здесь не бывал, а все выглядит очень знакомым.

Маппо встряхнул головой. Картина прошлого растаяла, потревоженная словами Икария.

— А мне другое странно. Мысленно переносишься куда угодно, в любое время, и мгновенно возвращаешься назад.

— Мысли позволяют объять весь мир, — улыбнулся полуджагат.

— Или убежать от него.

Они стояли на вершине холма. Куда ни глянь — обширные пространства, уходящие к горизонту. Пески, редкие скалы и еще более редкие чахлые деревца.

— Я искренне завидую твоей памяти, Маппо. Наверное, еще и потому, что сам я почти ничего не помню, а ты редко рассказываешь мне о своих воспоминаниях.

— Сейчас я вспоминал свой клан. Удивительно, со временем начинаешь тосковать по всяким пустякам. Помню, как у скота появлялось потомство, и по неписаному закону самых слабых и больных мы отдавали луговым волкам… А еще я очень гордился, когда однажды ночью пробрался во вражеский лагерь и обломал концы лезвий у всех мечей, кинжалов и ножей, какие мне только попались на глаза. Представляешь, никто из врагов так и не проснулся. Я много лет таскал эти обломки в особом мешочке.

— А куда они делись потом?

— А потом нашелся более ловкий воин и украл у меня этот мешочек, — вздохнул Маппо. — Причем то была женщина. Представляешь, как она гордилась своей ловкостью?

— Неужели, кроме твоего мешочка, она больше ничего не похитила? — спросил Икарий.

— Не все тайны любят, когда их разглашают, — уклончиво ответил трелль.

Он встал и стряхнул песок с кожаных штанов.

— Кстати, пока мы здесь сидели, песчаная буря разрослась на целую треть.

Икарий вглядывался в темную стену, разделившую пустыню.

— Буря не только разрослась. Она приближается. Порождение магии, дыхание пустынной богини. Я чувствую: буря становится все сильнее и вскоре застигнет и нас с тобой.

— Ты прав, — согласился Маппо, подавляя дрожь. — Самое удивительное, что Шаик уже мертва.

— А может, ее смерть была просто необходима? — предположил Икарий. — Разве смертный человек способен повелевать такими силами? Шаик была воротами между Дриджнойи нашим миром. Можно ли при этом остаться живой?

— Думаешь, она возвысилась и стала Властительницей, отбросив смертное тело?

— Возможно, — коротко ответил Икарий.

Маппо молчал. Стоило им заговорить о Шаик, вихре Дриджны и пророчествах, как у них портилось настроение. Вихрь Дриджны казался им все более могущественным, а возможности противостоять ему уменьшались.

«Кому это на руку?» — подумал Маппо.

И сейчас же перед его мысленным взором появилась ухмыляющаяся физиономия Искарала Паста.

— Проклятый старик сделал нас своими орудиями, — с присвистом произнес трелль, — Носом чую.

— Недаром у тебя ощетинился загривок, — мрачно улыбнулся Икарий. — Меня это уже не трогает. Мною всю жизнь помыкали.

Маппо развернул плечи, прогоняя охватившую его дрожь.

— Ты хоть знаешь, кто тобой помыкал?

Икарий наморщил лоб.

— Друг мой, я давно уже не задаю себе таких вопросов. Давай-ка лучше перекусим. Баранье жаркое прекрасно утоляет не только голод, но и любопытство.

Икарий зашагал к их шатру. Маппо глядел ему вслед. «Если бы баранье жаркое утоляло еще и тягу к отмщению».

Ветер завывал, бросая в лицо песчаные волны. Даже выносливый гралийский жеребец брел из последних сил, но Скрипач и не думал останавливаться. Он знал только одно: остановка чревата гибелью.

Справа, за плотной песчаной завесой, шла битва. Кого и с кем — неизвестно, но все долетавшие оттуда звуки говорили не просто о сражении. И с каждой минутой оно становилось все ближе. Спуститься и проверить? Эту мысль Скрипач сразу же отбросил. Он панически боялся покидать дорогу. Если он, Крокус и Апсалара еще живы, то лишь благодаря этой древней дороге. Стоит спуститься вниз, и они погибнут.

Скрипач вслушивался в звуки сражения и недоуменно качал головой. Насчет битвы он не ошибся, но сражающиеся не были людьми. Вместо звона оружия и предсмертных человеческих криков до его ушей долетали рев, рычание, скрежет зубов, шипение и пронзительные вопли. Безудержная звериная ярость. Судя по характерному вою, там были пустынные волки. Но не только они. Скрипач различал медвежий рев, мяуканье, хлопанье крыльев, змеиное шипение и верещание обезьян. Этим кошмар не кончался, там были еще и демоны. Даже по ту сторону врат Клобука не забудешь их тявканья.

Скрипач ехал, отпустив поводья. Руки сжимали запыленное ложе арбалета. Арбалет был заряжен стрелой с «огневушкой». Сапер прикинул: по этой дороге они ехали часов десять, никак не меньше. И все время арбалет оставался заряженным. Ремень, удерживающий пружину, ослаб, и она растянулась сильнее, чем нужно. Если придется стрелять, стрела далеко не полетит. К счастью, «огневушка» не требовала ни дальности, ни точности попадания. Но и случайное падение арбалета грозило подорвать Скрипача вместе с конем. Сапер напоминал себе об этом всякий раз, когда оружие начинало скользить в его вспотевших ладонях.

Сколько еще протянет его конь? Немного. Лошади Крокуса и Апсалары тоже плелись из последних сил, движимые предсмертным отчаянием, вынуждающим животных переставлять ноги до последнего вздоха.

Гралийский жеребец заржал и метнулся в сторону. Скрипач почувствовал у себя на лице что-то горячее и липкое. Отчаянно моргая и ругаясь, он протер глаза. Кровь! Целыйфонтан крови, излившейся прямо из воздуха. Откуда она здесь? Такое ощущение, что кто-то рвался к дороге, а некто другой его не пускал. Боги милосердные, да что же творится вокруг?

К общему гвалту добавился крик Крокуса. Скрипач быстро обернулся. Парень едва успел соскочить с падающей лошади. Через мгновение ее передние ноги подогнулись, и изможденное животное ткнулось мордой в каменную плиту, выплевывая кровавую пену. Лошадь мотнула головой, сделав еще одну, отчаянную и последнюю, попытку встать, потомопрокинулась на спину. Ее ноги несколько раз слабо лягнули воздух, после чего лошадь затихла.

Высвободив одну руку, Скрипач натянул поводья и развернул своего жеребца.

— Снимай поклажу! — крикнул он Крокусу. — Быстро, иначе мы угробим всех лошадей!

К ним подъехала Апсалара. Она едва держалась в седле.

— Бесполезно, — облизывая растрескавшиеся губы, сказала она. — Нужно останавливаться.

Ворча себе под нос, Скрипач стал всматриваться в песчаную завесу. Звериная битва неумолимо придвигалась к насыпной дороге. Их невидимые союзники теряли силы. Впереди мелькнул силуэт какого-то крупного зверя и тут же исчез. Саперу показалось, будто зверь отбивался от двух повисших на нем леопардов. Вслед за ними, царапая брюхо о камни насыпи, на дорогу выползло четверо волков. Забыв про лошадь и Крокуса, Скрипач развернулся и выстрелил. «Огневушка» разорвалась в нескольких шагах от волков, окутав их пламенем.

Скрипач ощупью достал из колчана новую стрелу. Он прекрасно понимал: каждый выстрел уменьшает число «морантских гостинцев». Поначалу их было двенадцать. Теперь осталось девять, и из них — только одна «шипучка». Сапер потрогал головку стрелы. «Огневушка». Он продолжал следить за дорогой; руки сами приладили стрелу и взвели пружину арбалета. Ну, кому еще не терпится отведать «угощения» морантов?

Желающими оказалисьэсантанели— крылатые ящерицы размером с собаку. Их было не менее десятка. Они зависли над дорогой. Откуда здесь эти твари? Впрочем, с ними тоже можно справиться. Скрипача вдруг пронзила страшная догадка.

«Странствующие и диверы! Они завладели телами эсантанелей».

Крокус торопливо рылся в мешке, доставая короткий меч, который купил в Эрлитане. Рядом замерла Апсалара, сжимая свои кинжалы.

«Наверное, это и есть настоящий кромешный ад, — подумал Скрипач. — Мало нам тут было свирепого зверья, так теперь еще и гралийцы!»

Остатки отряда упорно преследовали Скрипача, не оставляя намерений расправиться с самозванцем. Сейчас они находились по левую руку от Апсалары и ехали, держа наготове копья. Скрипач хотел ее предупредить, но Апсалара уже заметила нападавших.

Расстояние не позволяло саперу выстрелить, не задев своих. Ему оставалось лишь следить глазами за приближающимися гралийцами. Время почти остановилось. Громадныймедведь, выбравшийся на дорогу, тут же столкнулся с гралийским всадником. Скрипач догадался, что медведь находится во власти одного из странствующих. Зверь завалил лошадь и впился всаднику в бок. Медвежьи клыки легко пропороли кольчугу. Гралиец захрипел. Изо рта у него хлынула кровь.

С остальными двумя расправилась Апсалара. Она сумела проскользнуть между гралийскими лошадьми и ударить всадников своими кинжалами. Гралийцы едва успели заметить два блеснувших лезвия. Того, кто был слева от нее, Апсалара ударила в сердце. Второму она пробила легкие.

Вытаскивать кинжалы у нее уже не было времени — Апсаларе угрожало копье четвертого всадника. Он только что поднялся по насыпи, и Скрипач не успел его заметить. Увернувшись от копья, Апсалара перелетела через голову, вскочила на ноги и одним прыжком оказалась на лошади позади гралийца. Правой рукой она обхватила его горло, а двумя пальцами левой надавила на глаза. Воин закричал от нестерпимой боли, однако крик его был недолгим: Апсалара выхватила из-за пояса небольшой нож с узким тонким лезвием и перерезала гралийцу горло.

Скрипач в немом изумлении наблюдал за этой расправой, пока что-то жесткое и чешуйчатое не ударило его по лицу и не вышибло из седла. Арбалет отлетел в сторону. Саперударился грудью о камни. Сколько же ребер он сломал? Скрипач ползал на животе, и каждое движение отзывалось пронзительной болью. Он отбросил все попытки встать — над головой продолжалась яростная битва. Обхватив руками голову, сапер сжался в комок. Ему страстно захотелось стать совсем маленьким, не больше камешка. Он закрыл глаза. Его били копытом, потом чьи-то когтистые лапы вцепились ему в кольчугу. Затем кто-то навалился на его правую лодыжку, видимо намереваясь раздробить кость. Скрипачу показалось, что ему вот-вот оторвут ногу.

Его конь громко ржал, но не от боли, а от ужаса и ярости. Судя по ударам копыт, жеребец от кого-то отбивался. Боль сдавливала Скрипачу голову, и каждая мысль отзывалась в мозгу новым всплеском боли.

Глаз он не открывал. Рядом плюхнулось нечто громадное и привалилось своим чешуйчатым боком к боку Скрипача. Сапер хотел было открыть глаза и взглянуть на своего неведомого соседа, но не успел. Он потерял сознание.

Когда Скрипач очнулся, из всех звуков остались лишь завывание ветра и шелест песка. Битва окончилась. Сапер попробовал было сесть, однако сразу понял, что в состоянии лишь немного приподнять голову. Дорога напоминала поле битвы. Совсем рядом — на расстоянии протянутой руки — стоял трясущийся гралийский жеребец (Скрипач виделтолько ноги коня). Тут же валялся арбалет. Падая, оружие выстрелило, но стрела, к счастью, не взорвалась. Скорее всего, ветром ее снесло прочь. Справа от арбалета лежал и кашлял кровью раненый гралиец. Над ним стояла Апсалара, задумчиво поигрывая ножичком, которым она перерезала горло другому всаднику. В десяти шагах от нее бурый медведь пировал над тушей лошади. Чуть повернувшись, Скрипач увидел Крокуса. Парень наконец отыскал свой короткий меч, но еще не успел вытащить из ножен. Поймав печальный и встревоженный взгляд Крокуса, сапер понял, что его собственные дела весьма плохи.

Скрипач сделал новую попытку подняться. Рука уперлась в чешуйчатую шкуру. Неведомый зверь больше не двигался.

Медведь вдруг испуганно зарычал. Забыв о пиршестве, он вскочил и понесся вниз.

«Боги милосердные, кто же его так напугал?» — подумал Скрипач.

Гралийский жеребец буквально танцевал на месте, но не убегал. Похоже, он собирался защитить хозяина от новой беды. У Скрипача сжалось сердце.

— Беги отсюда! — хрипло прошептал он коню. — Беги, если успеешь.

Услышав голос Скрипача, Апсалара повернулась и пошла к нему. Крокус застыл на месте, выронив ножны с мечом.

Наконец сапер увидел их нового врага. Точнее, врагов. Камни дороги почернели от полчища крыс. Их были сотни… нет, тысячи. И всеми ими управляла душа одного дивера.

«А я ведь его знаю».

— Апсалара! — позвал Скрипач. Она отрешенно взглянула на него.

— Там… в моей седельной сумке… Стрела с «шипучкой»

— Этого мало, — бесцветным голосом ответила Апсалара. — И потом, уже поздно.

— Не для них. Для нас.

Она еще раз посмотрела на лежащего сапера, потом шагнула к его коню.

— Гриллен, это ты? — послышался незнакомый голос, прорвавшийся сквозь вой ветра.

«Конечно, это Гриллен. У него есть и другое имя — "Океан безумия". Я встречался с ним еще в Игатане, когда город полыхал. Зачем его сюда принесло?»

— Гриллен! Ты меня слышишь? — спросил тот же голос. — Уходи отсюда, дивер!

Скрипач увидел пару ног, обутых в сапоги из оленьей кожи. Рядом стоял необычайно высокий, худощавый человек в старом таноанском плаще. Лицо у человека было серо-зеленого цвета. В руках он держал лук с вложенной стрелой. Древко стрелы покрывали какие-то письмена. На длинных седеющих волосах незнакомца виднелись черные пятна. Следы краски, которой он скрывал седину. Из-под нижней губы слегка выступали острые клыки.

«Джагат? Нет, скорее полуджагат. Вот уж не думал, что они бродят по этой пустыне. И зачем?»

Незнакомец сделал несколько шагов навстречу крысиному воинству, успевшему покрыть собой тушу убитой медведем лошади и труп всадника. Подойдя к дрожащему жеребцу,полуджагат потрепал его по загривку. Конь успокоился. Апсалара молча попятилась назад.

Скрипач не верил своим глазам — Гриллен остановил крысиное полчище. Рядом с полуджагатом появился другой незнакомец. Этот был невысокого роста, коренастый и видом своим походил на таран, пробивающий крепостные стены. Его кожа имела коричневый оттенок. Черные волосы были заплетены в косу и украшены талисманами. Изо рта второго незнакомца тоже торчали клыки. Скрипачу они показались длиннее и острее, нежели у полуджагата.

«Трелль и полуджагат. Какая странная пара. Сдается мне, они здесь не просто так», — подумал Скрипач и понял, что ему все еще тяжело думать.

— Твоя добыча убежала, — сказал Гриллену полуджагат. — Эти люди — тебе не помеха. Они не ищут Путь Рук. К тому же теперь они находятся под моей защитой.

Гриллен мешкал. Крысы злобно верещали. Их серые глазки сверлили полуджагата. Скрипач представил, с каким удовольствием они сейчас набросились бы на него, если бы смогли.

— Ты меня знаешь, Гриллен, — медленно выговаривая каждое слово, произнес полуджагат. — Не испытывай мое терпение.

Крысиное полчище вздрогнуло. Черная волна схлынула и вскоре исчезла.

Трелль склонился над Скрипачом.

— Ну как, воин? Жить будешь?

— А куда я денусь? — ответил сапер. — Мне б сначала разобраться, что тут случилось.

Трелль неопределенно пожал плечами.

— Встать сумеешь?

— Сейчас увидим.

Скрипач слегка приподнялся и… провалился в черноту.

ГЛАВА 8

Рассказывают, что в ночь возвращения Келланведа и Танцора в Малаз в городе происходил настоящий шабаш всевозможных магических сил. Неудивительно, что обстоятельства убийства их обоих полны противоречий, а все суждения и оценки грешат субъективностью.Имперские заговоры. Геборий

Кольтен удивил всех. Оставив пехоту Седьмой армии охранять колодец в оазисе Родника Дриджны, он вместе с виканской конницей направился вглубь пустыни. Через два часа после захода солнца, когда тифанцы неторопливо подходили к оазису (жалея уставших лошадей, они двигались медленно), виканские воины взяли их в кольцо. Очень немногие успели вскочить на коней, а тех, кто попытался хоть как-то отбиться, было еще меньше. Численностью тифанцы семикратно превосходили своих противников, и все же они не выдержали натиска. Потери кочевников превышали потери виканцев в сто раз. Не прошло и двух часов, как тифанский клан был истреблен.

Дюкр ехал к оазису по южной дороге. Путь ему освещало зарево пылающих тифанских повозок. Имперский историк далеко не сразу разобрался, что к чему. Приближаться к месту пожара было опасно: опьяненные победой и запахом крови, виканцы не раздумывая снесли бы ему голову. Дюкр свернул на северо-запад, пустив лошадь галопом. Наконец он догнал первых из спасавшихся бегством тифанцев, от которых и узнал о случившемся.

Кочевники называли виканцев «сущими демонами». Историк внутренне усмехался, слушая про огнедышащее дыхание и стрелы, которые колдовским образом умножались прямов воздухе. Даже виканские кони сражались как солдаты. Тифанцы считали, что виканцы сумели вызвать кого-то из мезланских Властителей.

— Они бессмертны. Их невозможно убить, — повторял трясущийся кочевник, от которого Дюкр и узнал о сражении.

Покинув обезумевшего от страха тифанца, историк направился к оазису. Он потерял два часа, зато добыл ценные сведения об ужасе, охватившем кочевое племя. Итак, надежды мятежников легко справиться с «раненым зверем» рухнули. Им очень бы хотелось видеть Кольтена таким, но сам он был иного мнения. Паническое бегство — тоже выдумкавоинов Дриджны. Кольтен не бежал. Он продвигался с боями вперед. Если Шаик и ее ближайшее окружение еще не поняли, с кем имеют дело, то очень скоро поймут. Теперь их вряд ли потянет говорить о «раненом звере». А выдумка тифанцев насчет «виканских демонов» Кольтену только на руку. Стараниями перепуганных кочевников она быстро разнесется по другим племенам.

Пусть армия Камиста Рело по-прежнему многочисленна, но исход сражений решает не численность, а выучка. У виканцев она оттачивалась годами; их не испугать никаким противником. Да и Седьмая армия состоит не из новичков. Наверное, теперь солдаты с благодарностью вспоминают муштровку, устроенную им в окрестностях Хиссара. Но еслив других местах положение малазанцев аховое, ни виканцам, ни Седьмой не справиться с мятежом. К тому же их маневренность сдерживают несколько десятков тысяч беженцев. Кольтен будет беречь каждого солдата, а Камисту Рело это незачем. Он может смело бросать на убой десятки и даже сотни тысяч человек; особенно теперь, когда Шаик поняла, какую угрозу представляет Кольтен.

Еще на подъезде к Роднику Дриджны Дюкр заметил, что почти все пальмы срублены. Над оазисом вился дым. Дюкр привстал в стременах. Где же дозорные, огни костров, шатры?Может, с другой стороны?

Дым становился все гуще. Лошадь Дюкра осторожно пробиралась между поваленных деревьев. Люди Кольтена ушли совсем недавно. В песке виднелись ямы, вырытые под отхожие места. Следы, оставленные колесами, подсказывали, что повозки на случай обороны были составлены в несколько рядов. Нашлись и костры, в которых дотлевали угли.

Дюкр только сейчас ощутил, насколько он устал. Отпустив поводья, имперский историк предоставил лошади самостоятельно брести по покинутому лагерю. Главную ценность оазиса — колодец — вычерпали до дна, и он только сейчас медленно наполнялся буроватой водой. На ее поверхности плавали куски коры и быстро гниющие пальмовые листья. Невдалеке от колодца находился пруд, где разводили рыбу. В нем не осталось ни воды, ни рыбы.

Маневр Кольтена поражал своей невероятностью. Пока он с виканцами поджидал кочевников на подходе к оазису, Седьмая армия и беженцы спешно покинули Родник Дриджны.Дюкру виделись изможденные, мечтавшие об отдыхе беженцы с воспаленными глазами, в которых застыло недоумение. Но Кольтен не дал им ни отдыха, ни времени на осознание случившегося, а погнал дальше. Историку показалось, что он слышит плач и крики детей, заталкиваемых в повозки, и видит угрюмые лица солдат. Как и беженцы, солдаты тоже рассчитывали на привал. Однако вместо привала неистовый виканец повел их дальше.

Но куда?

На южной окраине оазиса трава была полностью смята и вытоптана. Добравшись туда, Дюкр огляделся. Возможных путей было два. Первый вел на юго-восток, в сторону невысоких Ладорских холмов. Второй — в засушливые пространства, где обитали тифанцы. Седьмая и беженцы ушли туда.

«Боги милосердные, но почему туда? — едва не застонал Дюкр. — Ведь там до самой речки Секалы нет никаких источников воды. Вести туда беженцев — откровенное безумие. Ну почему Кольтен не захотел отправиться на северо-запад? Там бы на его пути оказалось крупное селение Манот, а затем и Карой Тепаси. Правда, туда идти почти столько же, что и до Секалы, но там хотя бы есть где пополнить запасы воды».

Вскоре Дюкр понял всю безуспешность своих попыток проникнуть в замыслы Кольтена. Он вернулся к колодцу и спешился. Тело отозвалось тупой болью. Он решил, что никуда не поедет, пока не отдохнет сам и не даст отдохнуть изможденной лошади. А теперь — пить.

Дюкр достал подстилку и швырнул ее на устланный листьями песок. Потом снял с потной лошадиной спины прихотливо украшенное седло. После этого историк повел спотыкающееся животное на водопой.

Уходя, солдаты забросали колодец камнями, отчего вода набиралась медленно. Дюкр снял шарф и через него нацедил воды в свой шлем. Когда шлем наполнился, историк напоил лошадь, после чего наполнил шлем вторично, напившись сам и набрав воды во фляжку.

Лошадь удовлетворенно пофыркивала. Дюкр насыпал ей корма, после чего стал устраиваться на отдых. Шатром, прикрывающим от солнца, ему служила все та же пыльная телаба. Сумеет ли он нагнать Кольтена и где это произойдет? Риторический вопрос. Может, виканцы и впрямь демоны?

Историк с наслаждением вытянулся на подстилке, завернувшись в плащ. Солнце быстро выжжет оголенный оазис и высушит колодец. Пройдут годы, пока здесь вырастут новые пальмы, если, конечно, вырастут. Засыпая, Дюкр думал об особенностях войны в пустыне. Здесь побеждает тот, у кого есть вода. Каждый оазис — ценнее укрепленного города. Хуже всего, что Кольтен в своих маневрах лишен внезапности. Каждый его следующий шаг предсказуем, и Камисту Рело ничего не стоит опередить виканца — ведь мятежники не отягощены тысячами беженцев.

Кольтен противится судьбе, стремясь отсрочить неминуемое. Сколько еще он продержится? С этим вопросом Дюкр заснул.

Он проспал до сумерек, а проснувшись, сразу же оседлал лошадь и выехал из разрушенного оазиса. И вновь ночными спутниками Дюкра были бабочки-плащовки. Их стаи затмевали звезды.

Над морем висела низкая облачность. По пути к берегу волны разбивались о торчащие из воды скалы, окружая их пенной завесой. До восхода солнца оставалось не меньше часа (если, конечно, оно пробьется сквозь облака).

Фелисина стояла у кромки прибрежных трав. Дальше, до самой воды, тянулась широкая полоса белого песка. Никакой лодки на берегу не было. Похоже, сюда вообще не ступала нога человека. Только обломки дерева и пучки засохшей морской травы, обозначавшие границу прилива. И еще — полчища песчаных крабов.

— У нас хотя бы есть пища, — сказал стоявший рядом Геборий. — Правда, сначала нужно убедиться, съедобны ли эти твари.

Орудуя своими культями, старик извлек из мешка кусок парусины и двинулся поближе к воде.

— Смотри, какие у них клешни, — предостерегла его Фелисина. — Такие и палец откусят.

Бывший жрец Фенира только засмеялся и пошел дальше. За эти дни его кожа совсем почернела; теперь даже вблизи и при ярком солнечном свете узоры татуировки едва различались. Внешние перемены сопровождались внутренними. Бодэн сразу их почувствовал.

— Тебе его больше не задеть, — сказал он Фелисине. — Можешь говорить что угодно — старика это уже не трогает.

— Тогда я вообще не вижу причин молчать и сдерживаться, — ответила Фелисина.

Воды у них осталось на сутки; если растянуть — на двое суток. Облака, висевшие над заливом, обещали дождь, однако это обещание, как и все прочие, казалось Фелисине ложью. Спасение — красивая сказка, которая помогла им добраться сюда, и только. Фелисина вновь обвела глазами берег и линию горизонта.

«Мы останемся на этом берегу. Крабы быстро сожрут мясо с наших трупов. Пройдет еще какое-то время, и наши кости занесет песком. Ты ошибся, старик. Нас здесь ждет не лодка, а Клобук. Путешествие души и тела окончилось, и я рада, что больше никуда не надо идти».

Бодэн успел расставить шатры и теперь собирал сушняк на костер. Вернулся Геборий. Парусина, зажатая в его культях, прогибалась. Из дыр торчали угрожающе выставленные клешни.

— Мы либо отравимся, либо помрем от жажды. Не знаю, что хуже, — заявил историк, опуская мешок.