Чтение 64–й страницы книги ~Врата Смерти~

— У кого из вас вещи Шаик?

— У меня.

— Отдай их мне.

Леом молча снял с плеча мешок, развязал тесемки и начал выкладывать вещи убитой пророчицы. Небогатая одежда, простенькие кольца, серьги, браслеты. Последним Леом достал кинжал с тонким заржавленным лезвием. Только острая кромка была свободна от ржавчины.

— Меч Шаик ожидает тебя в лагере, — сказал Леом. — Позволь тебе подсказать: браслеты пророчица носила только на левом запястье, а кольца — на левой руке.

Он ткнул пальцем в переплетенные кожаные шнурки.

— А их она носила на правой руке.

Взгляд Леома стал суровым и непреклонным.

— Тебе следует надеть все, как я сказал. Без изменений.

— Чтобы обман удался? — улыбнулась Фелисина.

Леом вперил глаза в землю.

— Тебе могут… воспротивиться. В особенности верховные маги.

— Которые готовы подогнать общее дело под свои прихоти, создать противоборствующие кучки единомышленников и начать войну за власть внутри лагеря. Они бы уже начали эту войну. Их останавливает неопределенность: маги не знают, жива Шаик или нет. Но поле битвы у них готово.

— Пророчица… — выдохнул Леом.

— Наконец-то ты с этим согласился.

Леом поклонился.

— Никто не смеет отрицать силу, снизошедшую на тебя, и все же…

— И все же сама я не открывала священной книги.

— Нет, не открывала.

Фелисина оглянулась. Тоблакай и Геборий стояли неподалеку, прислушиваясь к их разговору.

— То, что должно мне открыться, находится не на страницах книги Дриджны, а внутри меня. Сейчас еще рано.

Она вновь заглянула Леому в глаза.

— Ты должен мне верить.

Фелисина видела, как напряглось его лицо.

— Тебе всегда было трудно решиться на это. Правда, Леом?

— Кто это сказал?

— Мы оба.

Пустынный воин молчал.

— Тоблакай!

— Слушаю тебя, возрожденная Шаик.

— Как бы ты убедил того, кто сомневается?

— Мечом.

Геборий пренебрежительно хмыкнул.

— А ты? — спросила Фелисина. — Что бы ты сделал с сомневающимся?

— Ничего. Я продолжал бы жить, как живу, и, если бы я оказался достойным доверия, сомневающийся рано или поздно сам поверил бы мне.

— Если только…

— Если только человек вообще никому не верит. И в первую очередь — себе.

Фелисина выжидающе смотрела на Леома.

— Ты не можешь силой заставить другого поверить тебе, девочка. Он будет тебе повиноваться, но повиновение — это не вера.

— Леом, ты рассказывал мне о странном человеке. Он ведет остатки армии и несколько десятков тысяч беженцев. Они делают все, что он велит, и безраздельно верят ему. Как этому человеку удалось добиться такого доверия?

Леом покачал головой.

— Ты когда-нибудь следовал за таким вожаком?

— Нет.

— Значит, ты по-настоящему ничего не знаешь.

— Не знаю, пророчица.

Зайдя за скалу, Фелисина сбросила с себя прежние лохмотья и облачилась в одежды Шаик. Она надела на себя простые украшения, показавшиеся ей странно знакомыми. Собрав остатки старой одежды, Фелисина смотала ее в тугой комок и зашвырнула подальше. Она долго стояла одна, разглядывая теряющуюся в пыли впадину, затем вышла к спутникам.

— Идемте. Верховные маги начали терять терпение.

— Твой новый первый помощник утверждает, что до Фалара всего несколько дней ходу, — сказал Калам. — Все только и говорят о попутных ветрах.

— Обычное дело, — ответил капитан. Вид у него был довольно кислый.

Ассасин наполнил кружки. Хотя раны, нанесенные капитану телохранителем казначея, почти зарубцевались, он не вставал с койки. Рана на голове оказалась серьезнее поврежденных рук. Когда капитан говорил, он почему-то вздрагивал, хотя речь его была ясной и связной. Но цепочки слов выходили из его рта с заметным трудом. Былое красноречие к нему не вернулось, однако разум капитана оставался таким же острым и восприимчивым.

Интуитивно Калам чувствовал, что его присутствие придает капитану силы.

— Вчера под вечер впередсмотрящий заметил судно, идущее следом за нами. По его мнению — малазанский грузовой корабль. Если парень не ошибся, этот корабль обогнал нас ночью, пройдя без огней. Во всяком случае, утром его нигде не было видно.

Капитан усмехнулся.

— Не сомневаюсь, на том корабле тоже ломали головы, кто мы такие. А вдруг пираты?

Калам глотнул разбавленного вина.

— Минувшей ночью умер последний военный моряк. Что у тебя за лекарь на судне? Их же можно было спасти.

— Мне он тоже не по нраву. Вечно нужно поддать коленкой под зад, чтобы начал шевелиться. Пришли его сюда, я ему мозги прочищу.

— А что толку? Тех ребят уже не вернешь. Да и он лежит мертвецки пьяным. Дорвался до пиратского эля.

В глазах капитана что-то вспыхнуло, будто луч маяка, предупреждающий о мелях.

— Я так понимаю, не все на корабле гладко, — сказал Калам.

— Конечно. У капитана голову перекосило, кто ж станет отрицать! Язык весь в колючках. А в ушах — будто желуди в перегное, из которых вот-вот вылупится невидимое. Вылупится!

— Ты бы мне хоть рассказал, что к чему. Это же твой корабль.

— Что я тебе расскажу? Что? — Дрожащей рукой капитан потянулся к кружке. — Нельзя удержать то, что далеко отсюда. Я так всегда говорю. И от удара нельзя удержаться.Вот желудь и выкатился и полетел неведомо куда.

— Посмотри, руки у тебя почти зажили, — сказал Калам, пытаясь оборвать этот бред наяву.

— Да. Почти.

Капитан отвернулся, как будто разговор его доконал.

— Потерпи немного, — поднимаясь, сказал Калам. — Как только бросим якорь в Фаларе, найдем тебе хорошего лекаря, сведущего в магическом исцелении.

— Побыстрее бы туда добраться.

— Идем туда на всех парусах.

— И при попутном ветре.

— Да.

— Только знаешь, вблизи Фалара не бывает попутных ветров.

Выйдя на палубу, Калам привычно оглядел горизонт и поднялся по ступеням полубака.

— Ну и как он? — спросил Салк Элан.

— Скверно.

— Раненая голова всегда выкидывает такие фокусы. Чуть что сдвинулось внутри черепной коробки, и ты будешь стоять на коленях перед плюгавой собачонкой, умоляя ее выйти за тебя замуж.

— Посмотрим, что скажут нам в Фаларе.

— Если повезет, поищем ему в Бантре хорошего лекаря.

— В Бантре? При чем тут Бантра, если до главных островов архипелага остались считанные лиги?

Салк Элан пожал плечами.

— Кажется, там родная гавань «Затычки». Может, ты не заметил, тогда подскажу: наш новый первый помощник с головы до ног опутан суевериями. Такое ощущение, что в нем уживается целая толпа очумелых матросов и все они вылезают одновременно. Уж если ему что в голову втемяшилось, его не свернешь. Клобук мне свидетель: я пробовал.

Их разговор прервал крик впередсмотрящего.

— Слева по борту — вижу паруса. Шесть… семь… десять кораблей. Целая флотилия!

Калам с Эланом бросились к левому борту, но не увидели ничего, кроме волн.

— В каком направлении они плывут? — крикнул с нижней палубы первый помощник.

— В северо-западном. Мы пересечемся с ними!

— Флотилия, — сказал Калам.

— Да, друг мой. Имперская флотилия адъюнктессы Таворы.

Салк Элан натянуто улыбнулся Каламу.

— Если ты подумал о крови, которая вскоре зальет твой родной континент… благодарение богам, мы плывем в другую сторону.

Теперь имперская флотилия была видна и с полубака.

«Корабли Таворы, везущие солдат и лошадей. За ними на лигу тянется отвратительный шлейф из отбросов, дерьма и трупов: человеческих и конских. На дармовое угощение сплываются все акулы и дхенраби. Долгое плавание всегда губительно сказывается на моральном духе солдат. Они звереют и рвутся в бой. В часы томительного безделья ониподогревают себя рассказами о зверствах, учиненных над малазанцами в Семиградии. Огонь ненависти пылает, выжигая из солдатских душ последние крупицы милосердия».

— Голова змеи на длинной имперской шее, — тихо сказал Элан. — Ты ведь бывалый воин, Калам. Скажи, неужели какая-то часть тебя не хотела бы сейчас стоять на палубе одного из тех кораблей, равнодушно поглядывая на одинокое торговое судно, идущее к Фалару? Ты смотришь на этот жалкий корабль, а внутри тебя все полно спокойной и неумолимой решимости. Ведь ты плывешь, чтобы исполнить волю Ласэны и покарать бунтовщиков. Ты знаешь: империя всегда мстит своим врагам в десятикратном размере. Не разрывается ли сейчас твоя душа между двумя кораблями? Я правильно угадал твои мысли?

— При всем твоем ярком воображении, Элан, к моим мыслям тебе не подобраться. Ты меня не знаешь и никогда не узнаешь.

Салк Элан вздохнул.

— Мы же сражались с тобой рука об руку. Мы стали соратниками. Спасением от пиратов капитан и матросы далеко не в последнюю очередь обязаны нам. Наш общий друг в Эрлита-не кое-что подозревает о твоих истинных намерениях. Представляешь, насколько легче тебе будет исполнить задуманное, если я окажусь рядом?

Калам медленно повернулся к Элану.

— Какое задуманное? — едва слышно спросил он.

Салк Элан игриво пожал плечами.

— А мне все равно какое. Ты же не чураешься спутников, правда? Сколько лиг ты прошел вместе с Быстрым Беном по дорогам Генабакиса? А Портала Кнастру из Карашимеша помнишь? Ты тогда еще не был солдатом империи. Стоит взглянуть на историю твоей жизни — каждому понятно: рядом с тобой всегда кто-то находился… Что ты скажешь на это?

Калам несколько раз моргнул, изображая недоумение.

— А с чего ты взял, что сейчас я одинок? Неуверенность, отразившаяся на лице Салка Элана, была мимолетной и сейчас же сменилась прежней улыбкой. Но ассасину хватилоэтого мгновения, чтобы внутренне торжествовать.

— И где же прячется твой дружок? — с деланной небрежностью спросил Элан. — Уж не на мачте ли, в корзине впередсмотрящего?

— А где же еще?

Калам повернулся и двинулся вниз по лестнице. Он спиной чувствовал взгляд Элана.

«Маги на редкость самонадеянны. Ты уж прости, приятель, что я наделал дырок в твоей самонадеянности».

ГЛАВА 18

Я встал в том месте, где все сливаются тени, там странствующие и диверы оканчивают свой Путь Рук. Там за вратами истины лежит кромешная тьма — лоно загадок и тайн.Путь. Трот Бхокарал

У сплетения корней, закрывавшего вход в лабиринт, они наткнулись на четыре трупа. Мертвецы лежали в скрюченных позах, с раздробленными руками и ногами. Скомканные темные одежды заскорузли от высохшей крови.

Маппо сразу понял, кто они, и не особо удивился.

«Безымянные… Жрецы Азата, если у Азатов вообще есть жрецы. Сколько же холодных рук вело нас сюда? Меня… Икария… в эту запутанную сеть корней… в Тремолор».

Подошел Икарий. Он увидел сломанный посох, валявшийся рядом с одним из мертвецов.

— Где-то я уже видел такой посох, — сказал он.

— Где? — насторожился трелль.

Икарий виновато улыбнулся.

— Знаешь, Маппо, мне приснился сон. — Он вновь повернулся к убитым. — Сон начался, как начинались все такие сны… Я куда-то брел. Мне было больно, но не от ран. И оружие мое не было запятнано кровью. Боль грызла меня изнутри. Я чувствовал, что когда-то получил знания, а потом их утратил.

Маппо глядел ему в спину, силясь понять смысл.

— А потом я подошел к окраине какого-то города, — бесстрастным тоном продолжал Икарий. — Он был разрушен. Не обошлось без магии; я видел, как ее удары опалили землю… Магия ощущалась и в воздухе. На улицах повсюду валялись мертвые тела. Воздух… нет, даже не воздух… это было жуткое зловоние. А над головой у меня кружились Большие Вороны, прилетевшие попировать. Их карканье напоминало зловещий смех.

— Икарий…

— Не перебивай меня, друг… Я шел дальше и вдруг увидел женщину, одетую так, как одевались в древности. Жрица. Она держала посох, от которого исходила магическая сила. «Что ты сделала?» — спросил я ее. «Только то, что требовалось», — тихо ответила она. Мое появление испугало ее, и от этого мне почему-то стало грустно. «Тебе нельзя странствовать одному», — сказала мне жрица.

Маппо слушал, боясь пропустить хоть одно слово.

— Ее слова пробудили во мне ужасные воспоминания. Замелькали лица… все они были мне знакомы. Они были моими спутниками, соратниками. Мужчины, женщины. Я понял, что никогда не оставался один; кто-то постоянно находился рядом со мной. Иногда мои спутники исчислялись десятками и даже сотнями. От этих воспоминаний мне сделалось больно и стыдно, ибо я предал их всех.

Трелль медленно кивал.

— Теперь я понимаю, Маппо. Все они, подобно тебе, были моими хранителями. И все не сумели меня уберечь. Возможно, я их убил собственными руками.

Икарий вздрогнул.

— Жрица увидела все, что было написано на моем лице. Потом она кивнула. Ее посох вдруг засветился от магической силы… А дальше я оказался на безжизненной равнине. Один. Боль ушла. Там, где она обитала, сейчас пусто. Я почувствовал: мои воспоминания уходят… да, уходят. И это был всего лишь сон. А потом я проснулся.

Икарий хотел приветливо улыбнуться другу, но улыбка получилась жутковатой.

«Это немыслимо! Какое искажение истины! Я же видел следы побоища своими глазами. Я говорил с той жрицей. Кто-то по злому умыслу наслал на тебя этот сон».

Только сейчас Маппо и Икарий заметили подошедшего Скрипача.

— Стражи у входа, — сказал сапер, кивая в сторону убитых. — Не смогли устоять.

— В землях Джаг-одхана их называют безымянными, — подсказал ему Маппо.

Услышав эти слова, Икарий встрепенулся.

— Их орден давно перестал существовать, — сказала Апсалара.

Заметив удивленные взгляды спутников, она пожала плечами:

— Это не мои знания. Память Танцора.

— Пусть Клобук поскорее заберет их поганые души! — взвизгнул Искарал Паст. — Надменные выродки — вот они кто! Как вообще они смели требовать такое?

— Что требовать? — спросил Скрипач.

— Ничего! Все равно не поймешь.

Он обхватил себя руками, будто загораживался от пронизывающего ветра.

— Как же! Они — служители Азата. А мы кто? Жалкие костяшки на игральной доске? Мой господин истребил их по всей империи. Танцор называл это «достойным занятием для "коготков"». Он выпалывал сорняки, выдирал с корнем колючки, чтобы не впились императору в бок. Истребление и осквернение. Безжалостное. Оставалось слишком много несокрытых тайн — проходов к силе и власти. О, как они противились вступлению моего господина в пределы Мертвого дома…

— Искарал! — одернула его Апсалара.

Верховный жрец Тени втянул голову в плечи, словно его ударили.

— Кто говорил сейчас твоими устами? — спросил у Апсалары Икарий. — Кто его предупредил?

— Иногда воспоминания того, кто завладел твоим сознанием, бывают полезны. Но это никак не оправдывает вмешательство в чужое сознание, Икарий.

Икарий поежился. Крокус бросился к ней.

— Апсалара!

— Успокойся. Это я, а не Котиллион. Знаешь, я устала от постоянных подозрений, будто он по-прежнему прячется в глубинах моего сознания и управляет мной. Пойми же: когда это произошло, я была несмышленой девчонкой из рыбачьей деревни. Но с тех пор я выросла.

Реллок громко вздохнул.