Чтение 61–й страницы книги ~Врата Смерти~

Из лесу выбежали трое солдат. Один размахивал косичкой, на которой болталась отрубленная голова. Кровавые брызги летели во все стороны.

— Пусть-ка теперь покивает с шеста, — ухмыльнулся солдат и вдруг швырнул свой трофей на землю.

Голова с глухим стуком упала. Никто даже не обратил на это внимания.

Дюкра удивило, как это саперы, не отличавшиеся особой дисциплиной, ухитрились разом закончить все приготовления. Мотки веревок, шлемы и арбалеты были спрятаны под мешковатыми малазанскими плащами и телабами. После этого саперы незаметно влились в поток беженцев.

Дюкр не знал, к кому ему примыкать. Беженцы торопились к броду. Историк знал, что глубина там по пояс, ширина прохода — не более сорока шагов, а дно глинистое и довольно вязкое. Крылышки бабочек отражали утреннее солнце, и над головами людей вспыхивали и гасли тысячи бледно-желтых лучиков. Чтобы переправа не превратилась в полный хаос, Балт все-таки послал дюжину виканских всадников. Они должны были первыми переправиться через Ватар и хоть как-то управлять человеческим стадом. За ними ехали кареты и повозки знати, рассчитывавшей пересечь Ватар, не замочив ног. Саперы бесследно растворились в общей толпе, и сколько Дюкр ни искал их глазами, найти так ине мог. Сзади неслись душераздирающие крики забиваемого скота.

Пехотинцы обоих флангов готовили оружие. Кольтен явно предвидел, что придется защищать арьергард.

Дюкр мешкал. Если примкнуть к беженцам… Историк тоже не верил в «жест доброй воли». Переправа может оказаться ловушкой, и тогда там начнется паника. Разница невелика: быть задавленным согражданами или погибнуть от стрелы мятежников.

«Клобук накрой этого Корболо Дэма; похоже, мы и впрямь зависим от его милости!»

Его тронули за руку. Историк обернулся и увидел Безымянную морячку.

— Идем, — сказала она. — Нам приказано поддержать саперов.

— Нам что, лезть в толпу? — удивился Дюкр. — Смотри, повозки уже дошли до середины реки, и ничего.

— А ты взгляни, куда повернуты головы тех, кто идет пешком? Не вперед, а вбок. Мятежники построили плавучий мост… отсюда его не видать… и на мосту полно копьеносцев.

— Копьеносцев? Что они там делают?

— Пока что смотрят и ждут. Пошли, мой дорогой! Скоро на переправе будет очень жарко.

Они влились в поток беженцев, упрямо тянущийся к переправе. Вскоре Дюкр убедился, что предчувствие не обмануло Кольтена: противник ударил с тыла. Сквозь гам голосов слышался приглушенный звон оружия. Увидеть происходящее там было невозможно. Толпа беженцев еще быстрее понеслась вниз, к броду. Боковой обзор был полностью закрыт. Просматривался только запруженный людьми брод и желтоватая вода реки Ватар. Беженцы торопились перебраться на другой берег. Они неслись, забыв, что ширина бродане беспредельна. Тех, кто оказывался сбоку, отпихивали на глубокие места. Теперь к мертвым бабочкам прибавились пока еще живые люди. Они отчаянно мотали головами и били по воде руками, пытаясь выбраться на спасительную полосу брода. Но течение подхватывало их и тащило прямо к наплавному мосту с копьеносцами Корболо Дэма.

Над бродом стоял стон ярости и отчаяния. Теперь головы беженцев были повернуты вверх по течению. Дюкр сразу догадался: второй плавучий мост! Умный расчет — запереть брод с обоих боков!

Выбравшись на другой берег, виканские всадники с луками наготове понеслись к небольшой рощице. Оттуда грянул залп стрел, кося людей и лошадей. Следом на каменистыйберег выкатились повозки знати. Этим дали проехать немного дальше, а затем волы разделили участь лошадей.

Беженцы оказались запертыми со всех сторон.

Остановить человеческую лавину было уже невозможно. Здравый смысл остался где-то за пределами Ватара. Дюкр вдруг обнаружил, что и он кричит во все горло, добавляя свой голос к сотням других. Его несло в желтоватую грязную воду. Не успев еще достичь ее кромки, он мельком увидел второй мост мятежников. Мост был до отказа набит копьеносцами и лучниками. По обоим берегам его сопровождали вражеские солдаты. Орудуя веревками, они помогали течению подгонять мост к броду.

Сквозь завесу порхающих бабочек в беззащитных людей летели стрелы. Бежать было некуда, прятаться — негде. «Жара», предсказанная Безымянной морячкой, собирала обильный урожай. Безоружные, не имеющие доспехов люди гибли, едва успев вскрикнуть. Живые бросались во все стороны, не понимая, что везде их подстерегает смерть. Взрослые давили детей, даже не замечая этого.

Рядом с Дюкром зашаталась и упала женщина с ребенком на руках. Историк успел ее подхватить, но было поздно. Стрела насквозь пробила младенца и вонзилась матери в грудь. Дюкр закричал от ужаса и бессилия.

К нему пробилась Безымянная морячка, вложила в руки конец веревки.

— Держи крепко и ни в коем случае не отпускай. Даже если и свалишься в воду, не утонешь!

Дюкр обмотал веревку вокруг запястий. Безымянная морячка скрылась в толпе. Веревка натянулась и потащила историка вперед.

Дождь стрел не утихал. Одна из них царапнула историка по щеке, другая ударилась в плечо, но кольчуга не пустила ее дальше. Дюкр ругал себя последними словами: ну зачем он привязал шлем к поясу, а не нахлобучил на голову? Теперь от шлема остались лишь воспоминания.

А веревка неутомимо тащила его вперед, сквозь толпу; иногда над головами, иногда под ногами беженцев. Несколько раз Дюкра затягивало под воду, но вскоре он опять выныривал, кашляя и отфыркиваясь. Где-то на середине реки он заметил над головой вспышку магического огня. Раздался гром, потом Дюкра вновь потащило под воду, и он проскользнул между двумя отчаянно вопящими беженцами.

Переправа казалась бесконечной. Картины, мелькавшие перед его глазами, потеряли всякий смысл. Наступило полное оцепенение всех чувств. Его, словно бесплотной дух, несло через историю человечества. Нескончаемый путь боли, страданий и бесславных смертей. Чем же провинились все эти люди, если судьба бросалась в них стрелами с железными наконечниками?

«Спасения нет. Может, в этом и заключается главный урок истории? А смерть — это гость, который никогда не запаздывает».

Веревка тянула Дюкра по мокрым, запачканным глиной трупам, по окровавленной земле. Стрелы больше не сыпались с неба, а летели низко со всех сторон. Историка занеслов глубокую колею. Путешествие окончилось возле спиц тележного колеса.

— Отпускай веревку! — велела ему Безымянная морячка. — Мы уже здесь, Дюкр.

«Здесь. На другом берегу Ватара. А… зачем?» Дюкр протер глаза. Не поднимаясь во весь рост, он впервые за все это время осмотрелся. Тела виканских всадников, саперов и моряков валялись вперемешку с мертвыми и издыхающими лошадьми, и каждое было до предела усеяно вражескими стрелами. Повозки знати откатили в сторону, выстроив полукругом. Но для обороны они не пригодились; сражение шло дальше, в лесу.

— Кто из наших там бьется? — спросил Дюкр.

Безымянная морячка невесело усмехнулась.

— Остатки саперов, моряки и… несколько уцелевших виканцев.

— И это… все?

— Да. Остальным сейчас не лучше. Оба виканских клана и Седьмая армия сражаются на том берегу. Мы можем рассчитывать только на себя, старик. Если не прорвемся через лес…

«Нас уничтожат», — мысленно договорил он. Женщина протянула руку и подтащила труп убитого виканца. Она сняла с его головы шлем и отдала Дюкру.

— Он подойдет тебе лучше, чем мой. Вставай, старик. Пора.

— Кто нам противостоит?

— Полка три наберется. В основном лучники. Корболо никак не ожидал, что впереди беженцев пойдут солдаты. Он-то хотел прикрыться беженцами и не пустить нас на этот берег.

— Похоже, Корболо знал, что Кольтен отвергнет его предложение, а знать примет.

— Похоже… А смотри-ка, стрел падает все меньше. Саперы их теснят… Боги милосердные, ну и заварушка! Подбери себе оружие — и двинули на подмогу. Такое нельзя пропустить.

— Иди одна, — сказал Дюкр. — Я останусь здесь. Мне нужно видеть…

— Да тебя здесь быстро грохнут, старик.

— Такова участь имперского историка. Иди, не жди меня! Безымянная морячка кивнула и двинулась ползком, огибая тела убитых.

Историк нашел себе круглый щит. Он взобрался на крышу ближайшей повозки и чуть не наступил на сжавшегося в комок человека. Тот трясся всем телом.

— Нефарий?

— Умоляю, спасите меня!

Не обращая внимания на плаксивые мольбы аристократа, Дюкр повернулся к реке.

Беженцы, сумевшие достичь южного берега, поняли, что в лесу их ждет гибель, и рассеялись вдоль береговой линии. Наткнувшись на солдат противника, управлявших плавучим мостом, разъяренные люди окружили их и голыми руками растерзали в клочья.

Вода в реке из бледно-желтой стала ярко-красной; число трупов непрерывно росло. Вскоре обнаружился еще один существенный недочет в замыслах Корболо Дэма: лучники исчерпали запас стрел. Мост неумолимо несло к броду. Копьеносцам не оставалось иного, как вступить врукопашную с безоружными беженцами. Возможно, при иных обстоятельствах вооруженные мятежники одержали бы верх. Однако сейчас они столкнулись с бурлящей яростью тех, кому было нечего терять. Страх остался далеко позади. Беженцы хватались за острия копий, не думая об израненных руках. Другие торопились расправиться с лучниками, пытавшимися спрятаться за спинами копьеносцев. Мост стал крениться, потом еще сильнее и, наконец, перевернулся. Еще через мгновение в воде, среди обломков моста, барахтались беженцы и их противники.

А бабочки продолжали парить над этим хаосом воды, крови и смерти. Десятки тысяч живых желтых цветов.

Вновь прогремел гром магического удара. Дюкр повернул голову на звук. Посередине брода, плотно окруженный человеческим месивом, на лошади восседал Сормо. Он ударил по другому плавучему мосту. Снопы искр накрыли солдат Корболо Дэма, и сейчас же вверх взметнулись струи крови, окрашивая бабочек в ярко-красный цвет и сбивая их вниз.

Одна за другой в юного колдуна вонзилось четыре стрелы. Еще шесть досталось его лошади. Обезумев от боли, животное метнулось вбок и свалилось с брода в глубину. Падение вытолкнуло Сормо из седла, и лошадь накрыла его собой.

У Дюкра перехватило дыхание. Он пристально вглядывался в то место, где скрылся юный колдун. Вскоре худенькая рука Сормо показалась чуть поодаль. Ее сейчас же окружили бабочки. Казалось, все насекомые, что кружили над рекой, поспешили сюда. Даже бойня на переправе, казалось, замерла, наблюдая это странное явление.

«Боги милосердные, ведь они прилетели… за его душой. И почему-то не вороны, как всегда бывает у виканцев, а бабочки. Что же творится?»

Сбоку раздался испуганный голос Нефария:

— Что там? Мы победили?

Дюкр ему не ответил. Рука Сормо давно скрылась под колонной из бабочек, а колонна все росла и росла, увеличиваясь в высоте и ширине.

— Так мы победили? — уже требовательнее спросил Нефарий. — Вы видите Кольтена? Позовите его сюда. Мне нужно с ним поговорить.

Тишину нарушил свист виканских стрел, выпущенных по уцелевшим солдатам на втором мосту. Клан Сормо завершил начатое колдуном: с лучниками и копьеносцами было покончено.

С северного берега к переправе спешили пехотинцы Седьмой армии, чтобы прекратить побоище. Из окрестных лесов выехали всадники клана Горностая, оглашая воздух своими жуткими победными криками.

Дюкр оглянулся назад. Малазанцы ползли к лесу: горстка моряков и менее трех десятков саперов. Град стрел, летевших в них, делался все неистовее.

«Боги, да пощадите же вы этих людей! Они и так совершили невозможное. Не требуйте от них большего!»

Беженцы толпились на южном берегу, не зная, куда податься и где спрятаться. Дюкр выпрямился во весь рост и, сложив ладони рупором, крикнул:

— Малазанские беженцы! Все, кто в силах сражаться! Рядом с вами достаточно оружия. Берите его и бегите в лес, иначе бойня повторится! Лучники возвраща…

Воздух потряс рев тысяч глоток. Земля содрогнулась от топота ног. Беженцы даже не стали нагибаться за мечами и копьями. Как и на переправе, они с голыми руками бросились на вражеских лучников. Их уже не волновала собственная жизнь или смерть. У них не осталось ничего, кроме желания отплатить за случившееся сполна.

«Мы все становимся безумцами. Я вижу это впервые. Ни в одной хронике я не встречал и намека на нечто подобное. Боги, в кого же мы превращаемся?»

Беженцы ураганом пронеслись мимо малазанских позиций. Равнодушные к летящим стрелам, они углубились в лес, сразу же наполнившийся их криками и стонами.

Нефарий тоже встал.

— Где Кольтен? Я требую…

Дюкр схватил аристократа за шелковый шарф и притянул к себе. Нефарий испуганно засучил руками.

— Ну что, Нефарий? Как вам честное слово и милосердие Корболо Дэма? Сколько тысяч заплатили своей жизнью за доверчивость Совета знати? А сколько наших солдат погибло? Сколько виканцев осталось здесь лежать, защищая вашу шкуру?

— Отпусти меня, жалкий раб! Ничтожество! Мы еще припомним…

Глаза Дюкра застлал красный туман. Историк обеими руками сдавил дряблую шею аристократа. Нефарий выпучил глаза. Его лицо посинело.

Кто-то ударил Дюкра по голове. Кто-то с силой обхватил рукой его собственную шею и сдавил ему горло. Историк разжал руки. Нефарий зашатался и рухнул с крыши повозки.

А потом вокруг стало темно.

ГЛАВА 17

Один из многих на тропе кровавой за голосом своим погнался.

Готовый убивать, шальной ведомый мыслью, преследовал он голос свой.

Но слышал он лишь музыку Клобука, песнь завлекающую, что тишиной зовут.Рассказ Сеглоры

Капитана раскачивало, но морские волны были здесь ни при чем. Наливая вино в четыре щербатых бокала, он не забыл угостить и стол.

— Пока втолкуешь этим тупоголовым матросам самые простые вещи, жажда замучает. Надеюсь, закуска не заставит себя долго ждать.

Казначей Пормкваля, не считавший собравшееся общество достойным знать его имя, удивленно изогнул крашеные брови.

— Послушай, капитан, мы ведь только что ели.

— В самом деле? Тогда это объясняет беспорядок на столе, хотя беспорядок требует большего объяснения, ибо он просто ужасен.

Капитан ткнул пальцем в сторону Калама.

— Вот ты, уроженец Семиградия, скажи мне. У тебя наверняка медвежий желудок, и он переварит что угодно. Но скажи: это вообще можно есть? Говори правду! Я слышал: в Семигра-дии выращивают фрукты, чтобы поедать червей, которые в них заводятся. Тамошние жители выковыривают червяка, а яблоко выбрасывают. Верно? В этой привычке — все ваше отношение к миру. Думаю, ты не обидишься. Ведь мы здесь все — друзья… Так о чем мы говорили?

Салк Элан взял протянутый бокал и, прежде чем отхлебнуть, осторожно понюхал содержимое.

— Меня удивляет, капитан, что наш уважаемый казначей не перестает донимать вас своими жалобами.

— Да ну? — Капитан перегнулся через стол и вперился глазами в казначея. — Жалобы? На моем корабле? Вы должны были изложить их мне в кондицифи… конфициди… в общем,наедине.

— Что я и делал. Неоднократно, — усмехнулся казначей.

— А я должен их рассмотреть и, как надлежит капитану, принять надлежащие меры.

Капитан с чувством исполненного долга снова сел и откинулся на спинку стула.

— Так. О чем мы еще говорили?

Салк Элан поймал взгляд Калама и подмигнул.

— Мы обсуждали кое-какие досадные помехи, с которыми столкнемся, если два капера, преследующие нас, захотят познакомиться с нами поближе.

— Никто нас не преследует, — возразил капитан. Он залпом осушил бокал и наполнил снова.

— Просто эти каперы идут вровень с нами, что, как вы должны понимать, совсем не одно и то же.

— Согласен, капитан, — сказал Салк Элан. — Возможно, я не столь отчетливо вижу разницу.

— Вот это-то и печально.

— А ты мог бы потрудиться просветить нас, — заметил казначей.

— Как вы сказали, господин казначей? Просветиться потрудить? Замечательное предложение! Вы — необыкновенный человек!

Он с довольным лицом плюхнулся на стул.

— Им нужен ветер посильнее, — сказал Калам.

— Да, иначе им не убыстрить ход, — согласился капитан. — Этим трусам, у которых моча цвета скверного эля, хочется выплясывать вокруг нашего корабля. Я бы предпочел встретиться с ними лицом к лицу, а они шныряют и уворачиваются, как нашкодившие псы.

Он вдруг пристально поглядел на Калама.

— Поэтому мы застигнем их врасплох. Мы сами атакуем их на рассвете! Резкий поворот против ветра. По-морскому — оверштаг. Матросам — подготовиться к высадке на борт вражеского судна! Я больше не допущу ни одной жалобы касательно «Затычки». Если я услышу хоть какое-нибудь недовольное блеяние, я самолично оттяпаю этому «ягненку» палец. Если не замолчит — второй, и так далее. И все пальцы приколочу к палубе. Тук-тук!

Калам закрыл глаза. Вот уже четыре дня, как их корабль простился с эскортом и шел на попутном ветре, делая по шесть узлов в час. В дополнение к имеющимся парусам матросы натянули все куски парусины, какие имелись на «Затычке». Стонали снасти, угрожающе скрипели переборки, однако оторваться от двух пиратских судов не удавалось. Они по-прежнему крутились вокруг «Затычки».

«И этот безумец собрался брать пиратов на абордаж! — Как ты сказал? Атакуем? — испуганно переспросил казначей. — Я же запретил любые неразумные действия!

Капитан, осоловело моргая, повернулся к казначею.

— Это почему? — тихо спросил он. — Как говорят, зеркальце потускнело, и его надо хорошенько протереть… Сегодня ночью. Они этого никак не ожидают.

С самого начала плавания Калам почти все время проводил у себя в каюте, появляясь на палубе лишь в предрассветный час. Ел он на камбузе вместе с командой, что также сокращало число неожиданных встреч с Салком Эланом и казначеем. Но этим вечером капитан настоятельно потребовал, чтобы Калам присоединился к их ужину. Дневное появление пиратов разожгло в нем любопытство. Ассасину захотелось узнать, как капитан ответит на откровенную угрозу, поэтому он не стал отговариваться, а принял приглашение.

Салк Элан и казначей явно заключили перемирие, ибо их пикирование больше не выходило за пределы случайно брошенных колких фраз. Оба старались говорить исключительно на обыденные темы, и чрезмерная вежливость этих разговоров показывала, что каждый держит себя в узде.

Но настоящей загадкой для Калама был сам капитан «Затычки». На камбузе ассасин стал невольным слушателем разговора между первым и вторым помощниками и понял, что капитана на судне уважают и относятся к нему со странной любовью. Так любят собаку с непредсказуемым характером. Погладь ее один раз — она завиляет хвостом; погладьвторой — она оттяпает тебе руку. Капитан с удивительным проворством надевал разные маски, меняя их, когда вздумается. Он обладал своеобразным чувством юмора, которое воспринималось не сразу и поначалу изрядно раздражало. Сейчас Калам чувствовал, что слишком засиделся в обществе капитана. У него болела голова от скверного вина и от необходимости следить за витиеватостями капитанских мыслей.

И все-таки капитан затеял этот ужин не просто так. Его болтовня ни о чем преследовала четкую и вполне определенную цель. Капитан как будто одновременно говорил на двух языках: поверхностном, полном цветистого красноречия, и тайном.

«Могу поклясться: этот паяц пытается мне что-то сказать. Что-то очень важное».

Калам слышал о существовании магии, обволакивающей разум жертвы. Человек понимает: за внешними словами кроется нечто очень важное, но никак не может пробиться сквозь стену этих слов.

«Похоже, и меня затянуло в такую же нелепицу. Недаром говорят, что навязчивый бред — пожизненный спутник ассасинов, от которого не освободиться. Эх, переговорить бы сейчас с Быстрым Беном…»

— Ты никак спишь с открытыми глазами?

Калам заморгал, не особо дружелюбно поглядывая на капитана.

Салк Элан учтивым, мурлыкающим голосом пояснил:

— Хозяин этого прекрасного быстроходного парусника говорил о странном протекании времени. С тех пор как мы оказались в открытом море, оно изменило свой ход. Теперь всем желательно знать твое мнение.

— А что тут особенного? Насколько помню, четыре дня назад мы вышли из Арена, — буркнул ассасин.

— Значит, четыре? — спросил капитан. — Ты уверен?

— Я не понимаю смысла вопроса.

— А ты прислушайся к нескончаемому шелесту. Может, поймешь.

— К чему?

«Ах да, к шелесту. Ведь он ничего не скажет напрямую».

— Насколько понимаю, на борту «Затычки» есть и другие песочные часы?

— Официальное время измеряется только по одним часам, — сказал Элан.

— А все остальные расходятся с их показаниями, — добавил капитан, в который уже раз наполняя свой бокал. — Четыре дня… или четырнадцать?

— Наша беседа перетекает в философское русло? — насторожился казначей.

— Никакой философии, — ответил между двумя рыганиями капитан. — Мы вышли из Арена, когда луна была в первой четверти.

Калам припомнил прошлую ночь. Он стоял на полубаке. Небо было удивительно чистым. А луна? Была и луна. Она плыла по горизонту, под самым созвездием Кинжала. И находилась… в третьей четверти. Быть этого не может!

— Десяток жуков-долгоносиков измеряют время не хуже песочных часов, — продолжал капитан. — Через пару недель в муке обязательно найдешь десяток этих тварей. Если, конечно, мука не была гнилой с самого начала. Правда, кок утверждает обратное.

— Он клялся, что сегодня приготовил нам ужин, — улыбнулся Салк Элан. — Но наши желудки тоже утверждают обратное. И все равно, спасибо за рассеивание наших сомнений.

— Знаешь ли, Элан, это чувствительный укол, хотя моя шкура достаточно толстая, и к тому же я отличаюсь изрядным упрямством.

— Потому-то я и не могу не восхищаться тобой, капитан. «Клобук их накрой! Похоже, эти двое нагородили целую завесу слов, только бы ничего не сказать!»

— В конце концов, человек убеждается, что нельзя доверять даже ударам собственного сердца. А уж тем более — ударам чужого сердца. Может, я недостаточно сообразителен, но я вконец утратил нить нашего разговора.

— Капитан, меня сильно удручают твои слова, — признался казначей.

— Вы не одиноки в этом, господин казначей, — сказал Салк Элан.

— Я чем-то вас обидел?

Капитан заметно покраснел, а с лица начисто пропала пьяноватая ухмылка.

— Обидел? — вытянул губы казначей. — Нет. Ты меня озадачил. Я вынужден сделать вывод, что ты не вполне владеешь своим разумом, а потому, ради безопасности корабля, у меня не остается иного выбора…

— Выбора? — взорвался капитан, вскакивая со стула. — Слова не менее опасны, чем песок. Песок скользит у тебя между пальцев, но он способен засыпать тебя с головой! Я тебе покажу безопасность, вонючий кусок сала!

Капитан подошел к двери каюты, сдернул со стены плащ и попытался просунуть руки в рукава. Салк Элан не пошевелился. Натянуто улыбаясь, он следил за происходящим. Капитан таки сумел натянуть плащ. Распахнув дверь, он выбежал в коридор и громогласно стал звать первого помощника. Из темного коридора доносился топот его тяжелых сапог.

Дверь качалась взад-вперед, поскрипывая плохо смазанными петлями.

Казначей открыл рот, потом закрыл и тут же открыл снова.