Чтение 20–й страницы книги ~Истребивший магию~

— Свинья грязь найдет. Все равно все пропьют, так лучше уж часть попадет в городскую казну. Дорогу к соседнему городу вести надо? А на какие деньги? А там еще мост прохудился, даже люди проваливаются, а телеги вовсе не ходят…

— А без этой пакости нельзя? — спросил Олег.

Тот посмотрел почти с сочувствием.

— Увы, городские власти опираются на население, а в нем всегда ничтожных людей больше. Их не простое большинство, а их… ну, почти всякий — ничтожество. Увиливает от работы, обязанностей, долга, хотел бы получить много и сразу, но воровать боится… Что остается? Да, именно лотерея!.. Это шанс для ничтожного человечка моментально стать богатым. Очень богатым!

Олег сказал горько:

— Все-то понимаете… Не дураки правят городом, как считают извозчики, сами презираете эту гнусь… эти забавы полных идиотов и для еще больших идиотов… но вам важнее урвать деньги отовсюду, где удается! А на то, что человек превращается в животное, плевать?

Человек с цепью ответил сухо:

— Делать их людьми — забота пророков, а не власти. У нас своих хлопот хватает. Вон старые колодцы пересохли, надо новые копать, поглубже. Где взять деньги?

Барвинок тронула волхва за локоть.

— Перестань… На тебе лица нет. Из-за чего переживаешь, не понимаю.

Он дал себя увести, они пошли дальше по улице, от него шел жар, как от накаленного в огне куска железа. Ответил с большим опозданием, словно спорил еще и с собой, она ощутила в его сильном голосе тоску и сильнейшее разочарование:

— Гадальщики, прорицатели, устроители лотерей, наперсточники… Сколько этих паразитов? И все потому, что человек глуп и легковерен. Ну никак его не заставить работать честно, если видит хоть малейшую возможность украсть, обмануть, схитрить…

Она переспросила горячо:

— Украсть?

Он посмотрел на нее хмуро.

— А ты заметила, на что в лавках наибольший спрос? Вон посмотри, что в той… Или вон в той!

— Что?

— Награбленное, — ответил он зло. — Уворованное.

Она запнулась, посмотрела на разложенный на полках товар, горячо возразила:

— Что ты мелешь? Это все из раскопок и старых захоронений!

Его глаза странно блеснули, она ощутила себя почему-то виноватой, хотя повода не видела.

— А грабить могилы — хорошо? Или хотя бы допустимо?

Она не ответила, сделала вид, что разглядывает товары на прилавках, мимо которых идут. В самом деле, немалую часть составляет выкопанное из древних захоронений, то есть могил. Но могилы раскапывать все-таки нехорошо, а захоронения — можно. Потому что могилы со временем начинают считаться захоронениями, а они как бы ничьи. Свежие могилы к тому же охраняют родственники, а древние — никто, так что раскапывать можно безнаказанно…

Вообще-то, если подумать, то логика волхва не кажется такой уж странной. По крайней мере, понять можно. Однако с другой стороны… ну не могут же все люди ошибаться, а вот он, такая цаца, все видит и понимает правильно?

С третьей стороны, мелькнула мысль, такое как раз и бывает чаще всего, но дело в том, что простой народ видит только две стороны, а третью вообще не признает и полагает, что ее не бывает вообще.

— Знаешь, — проговорила она наконец нерешительно, — ты закапываешься слишком глубоко… Или взлетаешь. Люди так глубоко не роют. А мы — люди.

Он прорычал:

— А человек, как говорят все сволочи, чтобы легче сволочничать, — животное. Самый подлый зверь на свете! От остальных отличается только хитростью да умением разговаривать. Больше ничем. Ты тоже считаешь, что люди — подлые твари?

Она проговорила торопливо:

— Нет, не считаю! Но простые люди просто большего не видят.

— Значит, надо, — сказал он, — чтобы видели. Чтобы было заметным!

Она спросила настороженно:

— Что заметно?

— Отличие от зверя, — пояснил Олег.

— Так уже отличаются!

— Как видишь, — сказал он тяжело, — этого мало. И это не главное. Надо что-то еще, что-то еще…

Он нахмурился, на лбу собрались морщины, он шевелил пальцами, словно пытался нечто ухватить из воздуха, но смутные образы уплывают, не давая оформить себя в слова, ион зло сверкал темнеющими глазами и едва не скрежетал зубами.

Она услышала сказанное тихо, будто для самого себя:

— Когда-то мир станет цивилизованным…

— Когда? — поинтересовалась она скептически.

Он вздохнул:

— Как только откажутся от лотерей, так и станет!

Глава 7

В окнах загорались светильники, Барвинок поняла, что в домах наступает ночь, хотя здесь на просторных улицах еще светлый вечер, тихо и торжественно, птицы уже умолкли и отправились до утра в гнезда, бродячие собаки неслышно скользят от тени к тени, подбирают выброшенные из окон кости с лохмотьями мяса.

В темнеющем, но все еще пронзительно синем небе остро и четко сверкает отточенное лезвие месяца. Над далекими горами тревожно застыла лиловая тьма, это оттуда поднялся блестящий серп, оставив внизу мутные тающие облака.

Волхв посмотрел на небо, на горы, лицо стало мрачным.

— Вернемся, — произнес он. — Надеюсь, мы уже достаточно наследили.

Она спросила настороженно:

— Это как?

— Оставили следы, — пояснил он.

— Зачем нам оставлять следы?

— Чтобы меня отыскали, — пояснил он.

— Кто?

— Враги, конечно.

Она вздрогнула, но заставила себя улыбнуться.

— Да, у тебя должно быть много врагов.

— Даже больше, — заверил он, — чем ты думаешь.

Вернувшись на постоялый двор, он сразу поднялся наверх в их комнатку. Барвинок поскрипела, но подчинилась, хотя хотелось сперва посидеть в зале, где мужчины едят и пьют, пусть этот угрюмый молчун увидит, как на нее смотрят, хоть что-то да поймет.

— Спать, — буркнул он. — Думаю, если меня не отыщут ночью, утром пойду искать сам.

— Ты злой.

— Ага. Кто не спрятался, я не виноват.

— Сразу с утра? — спросила она. — Мы только прибыли… А город такой огромный, ты и трети не успел осмотреть…

Он сдвинул плечами.

— Зачем? Еду мимо и дальше. Это тебе больше никуда не нужно… А говоришь так, будто тяну тебя с собой. И вообще… оставь эти замашки избалованной дочери знатного князя.

Она села за стол, тряхнула головой, освобождая пышные волосы от множества заколок.

— Князя? Знатного?.. Откуда ты взял?

— Да больно из тебя выпирает, — буркнул он. — А теперь падай и спи. Утром меня уже не увидишь.

Она возразила:

— Я что, сплю, как бревно? Прости, это не мое дело, конечно, но… зачем ты это делаешь?

Он не уловил такой быстрой смены разговора, в недоумении смотрел, как она собирает и складывает в кучку заколки.

— Что именно?

— Уничтожаешь источники магии. Вернее, хранилища.

Он поинтересовался:

— А если подумать? Ты же неглупая, хоть и красивая.

— Наконец-то сказал что-то приятное женщине!

Он тяжело сел на край кровати, сдвинул плечами.

— Ты сама знаешь, что неглупая. Редко кто даже из мужчин сумел бы сразу определить болезнь и так умело вылечить жителей всей деревни. Без всякой магии.

— Да нет, я о другом…

— О чем?

— Ну вот, сказал приятное, а теперь сам не понимаешь! Для женщины куда приятнее быть красивой, чем умной.

Он отмахнулся.

— Ерунда. Если умная, то и красивая. В смысле, умная всегда сумеет стать красивой.

Она раскрыла рот, чтобы возразить, видно по ней, но поперхнулась от другой влетевшей в рот мысли, закашлялась, махнула рукой.

— Сам не догадываешься, — сказала она нехотя, но явно стараясь сгладить раздражение, — насколько ты прав. В самом деле, умная сумеет стать красивой, если постарается, какой бы ни была раньше. А вот дура…

Он пробормотал:

— Ну, если дура красивая, то она все равно некрасивая. Женщина должна быть умной, мне так кажется. И сильной. Тогда она и красивая.

Она посмотрела на него в удивлении, как если бы лошадь вдруг начала рассуждать о мудрости.

— А ты рухнул с какого дуба? Все мужчины боятся умных женщин!.. А сильных — тем более.

— Я не боюсь, — буркнул он.

— Правда?

— Правда. Они мне вообще не встречались.

Она опустила подбородок на стиснутые кулачки. Глаза ее с таким изумлением обшаривали его лицо, что он ощутил неловкость.

— Ладно, — произнесла она после паузы, — ты довольно ловко ускользнул от вопроса.

— Какого?

— У тебя что-то с памятью? Я спросила, зачем ты уничтожаешь источники магии! Можно бы разом накормить этих несчастных, выстроить… нет, мановением руки создать им жилища.

Он буркнул:

— Ну, положим, подземный ручеек слишком мал, чтобы накормить хотя бы большое село, тем более — город. Да еще создать им жилища!

— Не увиливай, — уличила она. — Ты скажи!

Он зевнул, потянулся.

— Это слишком долгий разговор. Слишком. А сегодня день был тяжелым. Давай лучше спать. Ты уверена, что не хочешь ко мне?

Она фыркнула.

— Ни за какие пряники!

— Хорошо, — ответил он с улыбкой. — Тогда марш в постель и спи. Носом к стенке.

Она сделала вид, что раздумывает и колеблется, хотя внутри все от радости скачет и ходит на ушах, настало ее время, сейчас они как раз на том поле, где растет ее трава, где она умеет и рвать, и щипать, и косить, сказала медленно и размышляюще:

— Нет, так не совсем правильно…

— Что?

— Ты среди нас двоих, — сказала она с прежним колебанием в голосе, — ведущий… Значит, тебе и спать на кровати.

— А ты?

— Я тут, — заверила она, — никуда не уйду. В этой же комнате! Только на другом конце.

Он поморщился, комнатка тесная, любой другой конец — это на расстоянии вытянутой руки от кровати. Ночью встанет, обязательно наступит на нее в потемках.

— А если ночью придет это нечто? — поинтересовался он хмуро и без тени иронии.

Она ответила храбро:

— Я завизжу, ты проснешься! И убьешь.

Он снова поморщился.

— Ну вот сразу «убьешь»… Какая ты кровожадная. Это потому, что мелкая? Крупные люди всегда добрее. Ладно, спи на полу, если так хочешь.

Она умолкла, обиженная и даже оскорбленная до глубины души. Снова он повел себя неправильно. Должен был долго отказываться, предлагать кровать ей, а он, дескать, ляжет на полу, он мужчина, обязан уступать слабой женщине… ну пусть не слабой, если она так возражает, то красивой, даже прекрасной, и грудь у нее в порядке… нет, про это не надо, слишком явно, в общем, должны долго уступать друг другу и настаивать, даже горячиться, потом ее озарит внезапное решение, и она скажет деловито, что в таком случае ладно уж, лягут вместе, кровать достаточно широкая, чтобы спать, не прикасаясь друг к другу.

Олег начал раздеваться, она поспешно отвернулась. Потом под ним заскрипела и застонала кровать, Барвинок медленно повернула голову. Он уже повернулся к ней спиной,широкой, как дверь, в могучих мышцах, узким клином уходящей к пояснице, закрытой одеялом.

Она задохнулась от возмущения, когда он с великим облегчением вздохнул и укрылся одеялом. Ничего у тебя не выйдет, сказала она мстительно. Надеешься, что ночной холод заставит меня подползти к тебе, прижаться? Ты обнимешь меня крепче, якобы согреть, прижмешь, а там наше животное начало возьмет верх над разумом…

Грубый ты и примитивный, мелькнула мысль. Ничего не понимаешь… Мужчины все грубые. Может быть, отчасти за это женщины их и любят? Что у них есть то, чего недостает самим женщинам: тонким, нежным, деликатным, чувствительным, благородным, отзывчивым, ласковым…

Она медленно и красиво сняла через голову рубаху, неужели этот чурбан не догадается сделать вид, что забыл что-то спросить важное, и не повернется, сейчас самое время, рубашка у нее на лице, что-то застряло, ах да, забыла расстегнуть пуговицу, в этой позе с поднятыми руками она выглядит особенно мило и беззащитно, мог бы все увидеть и повосхищаться, а то и оценить, пень бесчувственный.

Рука Олега поднялась, Барвинок затаила дыхание, сейчас он повернется, посмотрит, сделает вид, что ничего особенного, можно разговаривать, а сам будет пожирать ее глазами…

Пальцы волхва дрогнули, он со скрежетом поскреб затылок, довольно хрюкнул и снова убрал руку, скотина.

Ладно, проползло в засыпающем мозгу, подождем, как ты будешь вести себя ночью….

Глава 8

Проснулась она, чувствуя себя посвежевшей, открыла глаза, взгляд уперся в стену прямо перед носом. Начала поворачиваться и поняла, что спала, заботливо укрытая подоткнутым со всех сторон одеялом, на кровати.

Олег на той стороне комнаты смотрит в единственное окошко, руки его сами по себе затягивают веревку на горлышке уже собранного дорожного мешка.

Барвинок воскликнула возмущенно:

— Ты меня обманул!

Он обернулся, смерил ее оценивающим взглядом.

— О чем ты?

— Ты перенес меня беззащитную и сонную к себе в постель! И что?

Он ответил хладнокровно:

— А ничего.

— Где спал ты?

Он поморщился.

— Это не важно. Важнее то, что сейчас ухожу. Считай, что я тебе сказал «до свидания», когда ты спала.

Она ахнула, проследив за его взглядом и обнаружив, что сидит с опущенным до пояса одеялом. Жар прилил к лицу, он подняла одеяло до подбородка, хотелось закрыться вообще с головой, но такое слишком, она же храбрая и самостоятельная женщина, сумела переломить себя и в свою очередь уставилась на него с суровым возмущением.

— Как… как ты мне это сказал?

— Издали, — ответил он. — Я осторожный. Чтоб не укусила спросонья.

— Гад!

Он хмыкнул и повернулся к выходу.

— Будь здорова, красотка.

Дверь за ним закрылась, Барвинок перевела дыхание и несколько мгновений сидела неподвижно, сотрясаемая только бешено стучащим сердцем.

Первое, она заснула моментально, а он перенес ее на свою постель. А не спорил насчет кому где спать, потому что видел, как она измучена, хоть и храбрится. Заранее все просчитал и не тратил усилий на бесполезные споры, на которые она так рассчитывала.

Второе: он не воспользовался ее беспомощным состоянием, что должно бы радовать, но почему-то не радует. Сейчас даже трудно сказать, почему нет радости, ведь наверняка помучился соблазнами, у нее очень хорошее тело, она знает, а мышцы покрыты нежным женским жирком. Тонким, но достаточным, чтобы выглядеть очень соблазнительно.

Третье… она не могла с ходу сказать, что именно третье, хотя наверняка есть и четвертое, и пятое, у нее к нему больший список обид, но надо спешить…

Харчевня внизу почти пуста с утра, волхв перед дальней дорогой трудится над большим жареным гусем, жрет его, как кабан сочные желуди, ничуть не озаботившись подождать ее. Впрочем, она сейчас не женщина и даже не спутник, так что ладно, простим невежду.

Она приняла как можно более независимый вид и гордо прошла через зал к столу.

Олег поднял голову, она сказала мимо:

— Доброе утро!