Чтение 34–й страницы книги ~Истребивший магию~

Она сказала сухо:

— Я польщена. Ты ничего не ответил этому благородному королю. Он не сказал прямо, но очень хотел бы, чтобы ты помог ему вернуть законный трон.

Он проворчал:

— Я желаю ему успеха.

Барвинок сказала настороженно:

— И что? Это все?

Он поинтересовался:

— А что тебе еще?

— Мы что, вот так и пойдем дальше?

Он проворчал:

— Именно это и собираюсь сделать. У меня намного более важная цель, чем низвергать с престола одного короля и возводить другого, что ничем не отличается.

— Но как же, — вскрикнула она, — не отличается? Право наследования у Камнебоя!.. А Паук захватил престол нечестно!..

— Может быть, — предположил Олег, — Паук лучший король? Хотя какая разница… Королем нельзя быть ни лучше, ни хуже. Король есть король. Для народа все одинаковы. Даи не только для народа, как догадываешься.

Она вскричала возмущенно:

— Ты трус!.. Ты ставишь себя выше всех!.. Ты ничего не понимаешь!.. Эти люди сражаются за свободу, за независимость, за волю…

Он поморщился.

— Так за свободу или за волю? И вообще… как можно сражаться хоть за то, хоть за другое, пытаясь поставить одного короля взамен другого? Ты сама это понимаешь?

Она выпрямилась и ответила гордо:

— Это не обязательно понимать! Это нужно чувствовать!.. А ты… ты… ты ничего не чувствуешь! Один не имеет права на трон, другой — имеет!

Он пробормотал:

— Право… гм… это такая вещь… А имеет ли право народ… или князья… свергать законного царя, если тот жесток и неправеден?.. Или надо терпеть, ибо занимает трон «по праву», которое сами же цари и установили для себя?.. Нет-нет, не задумывайся, от этого на лбу морщинки…

Она поспешно расслабила мордочку, даже заулыбалась, чтобы не дать ей отвисать, как у зрелой женщины.

— У тебя на все свое мнение?

— У меня свое мнение, — согласился он. — А на все или нет… какая разница? И вообще…. Мне кажется, ты так упорно набиваешься ко мне в постель, что когда-то сумеешь сломить мое отчаянное сопротивление.

Она охнула, застыла с набранным в грудь для вопля воздухом.

— Я?

Он кивнул.

— Ты. Других тут нет.

— А ты бы хотел других, гад?

Он развел руками и умолк, в глазах смятение, не умеет вот так по-женски легко перепрыгивать с предмета на предмет, а прет к цели, как допотопное чудовище, сдвигая на своем пути даже горы.

— Других нет, — повторил он тупо, — значит, и говорить о них не стоит. А от тебя пока что отбиваюсь.

Она возопила:

— Это ты отбиваешься?

— Я, — подтвердил он, глаза его смотрели честно, а голос звучал искренне, — но мое сопротивление, увы, все слабеет…

— Ах, — сказала она ядовито, — еще и увы? Да кем ты, гад полосатый, себя возомнил?

Он вытер руки о полотенце и поднялся.

— Тем, кто сейчас пойдет дальше.

— Гад, — сказала она с чувством и тоже встала. — Нам еще компот собирались принести.

— Не люблю из диких груш, — ответил он. — Да и вообще… сколько в тебя влазит?

— Сколько надо, — отрезала она, — столько и влазит!

И, закинув гордо голову, пошла через поляну между хижинами. Олег криво улыбнулся. Местные на него смотрели с ожиданием, он покачал головой, воздел очи к небу и вздохнул. Счастлив бы с ними за правое дело, но женщина, как видите, требует идти в другую сторону и добывать ей чешую дракона на брошки…

Дорога через лес показалась ей бесконечной. Волхв двигался все так же ровно и мерно, словно не человек, а деревянный бычок по столешнице, что идет, качается, вздыхает на ходу, но то бычок, а она идет за быком, бычищем, что ломится напролом, мог бы и деревья ломать… наверное, а она скользит за ним, как легкая тень, но устала, как красивая лошадка, везущая в гору тяжело нагруженную телегу.

Деревья расступились прямо перед городской стеной, так ей показалось, местным совсем недалеко ездить за дровами и строевым лесом.

Она подумала с облегчением, что из лесу вышли как раз вовремя, на землю уже пал печальный сумрак, закат слабый и безжизненный, словно напуган чем-то, облака неопрятные и мутные застыли на месте, предпочитая дождаться утра, чем рисковать передвигаться ночью.

Город уже почему-то спит, словно привык ложиться с курами, или у людей здесь птичья слепота, когда в гнезда нужно укладываться на закате, однако ей показалось, что даже дома только прикидываются спящими, а сами следят за ними темными окнами, провожают взглядами. Неладное в городе, все чего-то страшатся, но она чувствовала, что спрашивать бесполезно.

Городские ворота заперты, Олег подошел к калитке в стороженной башенке, долго стучал, что-то объяснял, Барвинок уже и не верила, что их впустят, но вскоре он помахал ей рукой:

— Пойдем! Везде, как видишь, отыскиваются добрые люди…

Она проскользнула за ним, в караульном помещении трое угрюмых стражников, ее провожали жадными глазами.

Когда они вышли с той стороны и пошли по городской улице, Барвинок спросила живо:

— И во сколько тебе обошлась их доброта?

Он посмотрел в удивлении:

— Ты о чем?

— Сколько ты им заплатил?

Он отмахнулся:

— Вот ты о чем… Да нисколько.

Она спросила недоверчиво:

— Что, вот так взяли и пропустили?

Он сказал задумчиво:

— Ну, не сразу… Я объяснил, что ты настаиваешь на теплой постели на хорошем постоялом дворе, а у костра в лесу тебе не совсем уютно… Они посмотрели на тебя и согласились, что такая красивая, конечно, достойна теплой постели…

Она охнула, остановилась и вперила в него убийственный взгляд:

— Что? Ты так и сказал, свинья?

Он удивился:

— А что не так? Что ты достойна спать в теплой постели? Или не понравилось, что и они считают тебя красивой?

Она спросила невольно:

— Они? А кто еще?

— Я, — ответил он. — Разве я не говорил?

— Говорил, — подтвердила она сердито, — но ты должен говорить это чаще!

— Насколько чаще?

— Чем чаще, — рассудила она, — тем лучше. Но мне не нравятся ваши мужские намеки… Знаю-знаю, ничего прямо не было сказано, да ты все равно бы вывернулся, но лучше слушать твои занудности о высоком, чем намеки на постельное…

Улицы темные, однако он умело сворачивал, словно знал этот город вдоль и поперек, в одном месте сказал шепотом:

— Стой. Я отлучусь ненадолго. Жди меня здесь.

Она сказала быстро:

— Я пойду с тобой!

— Нет, — отрезал он.

Она запротестовала:

— Но я всегда ходила с тобой!

— Да? — переспросил он. — А мне почему-то чудится, что ты пару дней тому или чуть больше рухнула с дуба мне на руки.

Она прикусила губу, он смотрит насмешливо, но глаза очень серьезные. В груди предостерегающе тукнуло, сейчас решается очень важное, а умная женщина знает, когда уступить, чтобы потом одержать полную победу, и она сказала очень смиренно:

— Как скажешь. Я буду тебя ждать здесь.

Он кивнул, голос прозвучал несколько удивленно:

— Я задержусь ненадолго.

— Ничего-ничего, — заверила она. — Не торопись, делай все хорошо! Я подожду, обо мне не беспокойся.

— Гм, — сказал он озадаченно, похоже, ожидал другую реакцию, — ладно, я все равно постараюсь побыстрее.

Она мило улыбнулась, стараясь не показывать сильнейшее разочарование. За все время, когда она ходила за ним хвостиком, он ничего от нее не скрывал, но теперь выходит, что скрывать было нечего, а сейчас, когда вот да, хороший щелчок по ее носу и еще больший — по самолюбию. Не забывайся, ты еще не оседлала этого дикого зверя.

В тишине прошмыгнула собака, большая и страшная, но увидела застывшую женщину, шарахнулась в испуге и умчалась со сдавленным воем так, что, будь впереди стена, расшиблась бы насмерть.

Какой-то странный город, мелькнула мысль. Словно даже дома ждут каких-то неприятностей, которых ну никак не избежать, что всех наполняет особой тревогой и унынием. И слишком тихо, будто все позапирали ставни и делают вид, что их нет вовсе…

Она чувствовала, что простояла так целую вечность. Волхв то ли испытывает ее, то ли попросту бросил, мало ли у него своих дел, и так удивительно, что берет ее с собой, она же только помеха — и сама это видит…

Он появился неожиданно, когда она совсем измаялась, словно чувствовал, как лопается ее терпение, а сомнения начинают разрывать пополам.

— Не спишь? — послышался голос из темноты. — Пойдем отсюда.

— Все успел? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал беспечно и даже щебечуще.

— Да, — ответил он, — все даже лучше, чем ожидал.

— Это потому, — рассудила она, — что ты всегда ждешь худшего! Не знаю, кто тебя так обижал, что ты не веришь в доброе?

Он не ответил, шел быстро, она едва успевала, глаза хоть и привыкли к ночному свету, но то и дело стараются обмануть, показывают ямку там, где ее нет, а на ровном местепрячут кочку…

Далеко послышались крики, лязг оружия, остервенелые вопли, донеслась ругань, стоны и снова непрекращающийся лязг, звон и стук железа по деревянным щитам.

Олег прислушался, лицо стало брезгливым, будто вступил в коровью лепешку.

— Муравьи хоть ночью не дерутся, — буркнул он, в голосе чувствовалось предельное презрение к роду человеческому. — А эти…

— Если за свои законные права, — сказала она твердо, — можно и ночью! Может быть, это люди свергнутого короля!

Он хмыкнул.

— Ну, за свои законные…

— Да, законные!

— А кто эти законы установил?

Она сказала с достоинством:

— Ну, знаешь ли! Кому нужно, тот и установил!

— Вот именно, — согласился он хмуро. — Короли и установили. Для себя. Все остальные пусть идут лесом.

Она огрызнулась:

— Любые законы лучше, чем беззаконие!

— Здесь ты права, — согласился он неожиданно. — Молодец, запомнила чьи-то умные слова.

— Это мои слова, — заявила она с превеликим чувством достоинства. — Это я так сказала!

Он оглянулся. Свет падает на волосы, лицо в тени, только глаза горят странным огнем, как у лесного зверя.

— Да?.. Ишь, и ты вроде человека… Жаль только, что законы устанавливают люди. Вот победят эти, что свергают королей, и установят свои! Я вот, если бы не люди…

— Этого никогда не было! — возразила она.

Он подумал, кивнул.

— Значит, надо, чтоб стало.

От его облика повеяло такой несокрушимой волей, что она ощутила себя крохотным муравьем, вздумавшим прогрызть дорогу через загородивший ему путь горный хребет.

— Сумасшедший!

— Еще какой, — согласился он.

— Ага, сам признался!

— Люди все сумасшедшие, — объявил он. — Это звери нормальные. Почему они не дерутся друг с другом? Даже лютые волки не убивают один другого. Впрочем…

Он задумался, Барвинок подождала, тоже краем уха вылавливая из тьмы крики и звон железа, но волхв ушел в мысли глубоко, она спросила нетерпеливо:

— Что — впрочем?

Он посмотрел на нее непонимающе.

— Что, есть хочешь?

— Уже нет, — отрезала она, — ты начал мямлить что-то очень умное, но заснул сам от своей скуки.

— Тогда зачем тебе знать скучное? — спросил он в удивлении. — Впрочем, женщин понять трудно. Я подумал, что люди когда-то были такими же нормальными, как и все животные, но свихнулись и потому стали убивать еще и друг друга. Это было их первое отличие от прочих животных. Убивали и убивали, пока не научились говорить, думать, строить дома — это уже второе отличие… Убивают всегда слабых и глупых, так что порода все время улучшалась! И теперь, наверное, продолжает улучшаться… Хотя, гм… когда придумали луки, а из него слабый может убить сильного, а трус героя, то… войны, наверное, уже не нужны. Теперь они только во вред. А были ох как нужны!

Она, не слушая, настороженно вслушивалась в крики, теперь вроде бы донесся и топот, а это значит, бегут в их сторону.

— Нас не сомнут? — спросила она.

Он покачал головой.

— Далеко. Тихо по ночам, вот и слышно далеко…

— Все равно ты сумасшедший, — сказала она убежденно.

— Еще какой, — согласился он. — Иду с тобой, выслушиваю, а мог бы просто придушить без затей и топать себе легко и бесхитростно.

— Куда мы идем?

— Уже пришли, — ответил он.

Глава 7

Она сообразила, что, сделав небольшую петлю по улицам, они вернулись к городским воротам. Стражей не видно, явно дремлют в караулке, второй раз беспокоить их не решается даже волхв… или почему-то не хочет, ему зачем-то надо, чтобы о его прибытии в город знали…

Подмывало спросить, что же он делал, с кем встречался, что такое важное его привело сюда, но с холодком понимала, что это будет означать конец их совместному путешествию. У мужчин, как и у детей, должен быть свой уголок, пусть совсем крохотный, но куда они не пускают женщин. А те глупые женщины, которые настаивают, в конце концов теряют этих мужчин. А чаще даже не в конце концов.

Ворота в ночи выглядят массивными и страшными, в металлические скобы вложено чуть ли не цельное бревно, чего она никак не ожидала, порядочные женщины по ночам на улицу не выходят, откуда ей знать, что после захода солнца ворота запирают.

Олег, по его виду, ничуть не изумился, сразу пошел вдоль городской стены. К ней с этой стороны прилепились кожевенные мастерские, запах прелых кож забивает дыхание.

— Вернемся? — спросила она.

Он отмахнулся.

— Вон там перелезем.

— Через стену? Ты с ума сошел?

За лавками и складами обнаружилась огромная поленница дров, сложена так умело, что даже старуха поднялась бы на вершину без труда. Стена выступает над нею всего на локоть, Олег подмигнул Барвинок и пропал на той стороне.

Она поспешно заглянула за край, там большая груда вывалившихся камней, перебраться в самом деле нетрудно, а ворота, как она поняла, больше для конных и телег.

Фигура Олега на миг исчезла внизу, он уже достиг земли. Барвинок не успела вскрикнуть, на него с двух сторон бросились люди в лохмотьях. Он взмахнул обеими руками, они разлетелись, как сухие листья под ударами ветра, и остались лежать на земле недвижимо.

Она торопливо спустилась, дрожащая и сразу озябшая.

— Как ты легко…

Он отмахнулся:

— На меня не впервые бросаются с дубинками.

Из темноты на него бросился еще один, волхв перехватил за руку, увернувшись от ножа, и с силой ударил головой о стену.