Чтение 30–й страницы книги ~Продавцы невозможного~

- Я здесь, - улыбнулся Олово и потрепал Илью по плечу. - Уедем.
Да, именно так!
- Уедем, - рассмеялся Чайка. - Из Африки еще никто не бежал, приятно быть первым.
- Не бежать, - уточнил Олово. - Уехать. Меня здесь нет. Тебя - тоже.
- Как это? - оторопел Илья.
- Погиб во время бунта.
«Флобер, сукин сын! Вот почему он не выпускал меня из изолятора!»
- Документы тебе приготовили. Не волнуйся.
«Конечно! И документы, и наверняка рабочее место! Будешь пахать на Грязнова, пока и ему станешь не нужен…»
Сомнения… Нет, не сомнения, страх и горькое предвидение отразились на лице Чайки. И были поняты.
- У мастера есть деловое предложение, - честно сказал Олово. - К тебе. Но если не примешь - уйдешь. Слово мастера. - Пауза. - Мы держим слово.
Чайка прищурился:
- Я смогу уйти?
- Да.
Снова поверить на слово? А разве есть выбор?

* * *

АНКЛАВ: МОСКВА
ТЕРРИТОРИЯ: СИТИ
АУКЦИОННЫЙ ДОМ ДЕ МОРО
РАЗНЫЕ ЛЮДИ
- Ваше преосвященство! - Низенький распорядитель - смокинг, пышный галстук, лучезарная улыбка - выкатился навстречу высокому гостю. - Какая честь!
- Прими благословение духов Лоа, сын мой, - важно отозвался Джошуа Таллер.
- Спасибо, ваше преосвященство, спасибо. - Распорядитель склонился и поцеловал архиепископу Московскому руку. Гдето в глубине души он исповедовал классическое католичество, однако бизнес есть бизнес - зачем ссориться с выгодным клиентом?
- Позвольте предложить шампанское, ваше преосвященство? Двадцатилетний «Дом» для вас.
- Предлагайте.
Распорядитель вышколенно захихикал над шуткой. Не забыл махнуть рукой, и около архиепископа вырос официант с подносом.
- Сегодняшний каталог уникален.
- Я знаю…
Монсеньор Таллер явился в традиционной для выхода в свет черной сутане, перехваченной широким красным поясом. Однако левое его плечо украшала леопардовая шкура - не по уставу, зато освежает образ. Традицию «странных мелочей», призванных демонстрировать, что архиепископы тоже люди, ввел духовный лидер Баварии Папа Джезе, большой любитель старинных цилиндров и фраков игривых расцветок. Ахо она раздражала, однако многие архиепископы поддержали баварца. И не только в одежде.
- Джош, добрый вечер! - А это уже не распорядитель, это гость. Широкий и в плечах, и в талии Зильберштейн, глава московского отделения «N.O.G. Steel». - Давно не виделись.
- Прими благословение духов Лоа, сын мой, - предложил Таллер, проглотив шампанское.
- Джош, ты же знаешь, я из другой конфессии.
- Лишнее благословение не помешает.
- Ну, если ты настаиваешь… Все равно - нет. - Зильберштейн рассмеялся и похлопал архиепископа по плечу. - Как твои дела?
- Неплохо.
- Что решил прикупить?
- Пару картин.
- Посмотрим на шедевры?
- Как раз собирался.
Полотна выставлены тут же, вдоль стены. Не все, разумеется - не поместились бы, - но и от самых главных глаза разбегаются. Сегодня правил бал двадцатый век: Пикассо, Малевич, Ларионов, Дали…
- Помню, ты увлекался ребятами постарше, Джош, фламандцами, если не ошибаюсь.
- Меняю обстановку в летнем доме. Хочется чегонибудь нового.
- Могу посоветовать толкового дизайнера.
- Я знаю, чего хочу.
- Можно только позавидовать.
Владельцы аукционного дома не стали превращать главный зал в некое подобие викторианской гостиной, обшивать его дубовыми досками и наполнять вычурной мебелью, стараясь «дать почувствовать дух времен и традиций». Зачем? Глупо декорировать под старину помещение, расположенное на сорок пятом этаже башни «Белая береза». Какой дух тут можно передать? Зал выглядел настолько современным, насколько это возможно, демонстративно модернистским, и выставленные на продажу древности казались артефактами с другой планеты.
- Господин Грязнов! - Распорядитель пожал протянутую ладонь двумя руками. - Искренне рад!
- Взаимно.
- Патриция, черное вам к лицу.
- Благодарю, Артур.
Взгляд распорядителя вернулся к Кириллу.
- Интересуетесь чемто конкретным?
- Хочу понять, что нынче в моде.
- Хитрец…
У де Моро, как и в любом другом аукционном доме, не существовало жестких правил: если покупатель хотел остаться инкогнито, он мог торговаться через сеть или воспользоваться услугами посредника. Однако в Москве постепенно сложилась традиция присутствовать на торгах именно этого дома лично, превращая аукцион в светский раут. Обходились без смокингов и вечерних платьев, однако деловые женские костюмы не приветствовались.
- Я чувствую себя девушкой на выданье, - пробормотала Пэт, пригубив шампанское.
Черное платье оттеняет загорелую кожу, выгодно подчеркивает стройную фигуру и длинные ноги. Серьги, кулон и браслет, названные Грязновым «фамильным гарнитуром», тянут на небольшое состояние, такие драгоценности спокойно надела бы и внучка Романа Фадеева, а не только дочь Кирилла Грязнова. Но главное не шмотки и камни - исходящая от девушки аура молодости и силы, вот что притягивало мужские взгляды.
- Скорее ты похожа на девушку, вызывающую интерес, - хмыкнул Грязнов. - Я не вижу здесь холостяков.
- Еще лучше. - Патриция ехидно посмотрела на отца. - Тебя не смущает?
- Смутился бы, останься ты незамеченной.
- А так есть повод для гордости?
- Именно.
- Господин директор! Какая честь!
Кауфман добродушно кивнул, вяло пожимая протянутую руку:
- Я слышал, сегодня будет серебро.
Как обычно: черный костюм и темная, спортивного покроя рубашка, не предполагающая галстука. И черные кожаные перчатки, скрывающие от окружающих кисти рук.
- Серебра немного, но очень хорошее.
- Уже выставлено?
- Позвольте вас проводить…
Два беза замерли у входной двери, мягко сменив местную охрану. Еще двое - у запасной. В зале же появилось несколько ничем не выделяющихся мужчин в дорогих костюмах и с хорошими манерами. Угощались шампанским. С любопытством разглядывали лоты. И не спускали глаз с окружающих. Имели право стрелять в любого, кто покажется подозрительным.
Их не замечали.
- Вот уж не думала, что Мертвый увлекается искусством, - протянула Патриция.
При его появлении настроение девушки… не ухудшилось, но поменялось.
- Здесь принято говорить: директор Кауфман, - заметил Грязнов.
- Постараюсь запомнить.
- Так вот, директор Кауфман является обладателем небольшой, но со вкусом подобранной коллекции столового серебра.
- Как мило.
- У каждого из нас есть маленькие слабости.
Патриция холодно оглядела увлеченного лотами Мертвого и недовольно осведомилась:
- Почему вы не встретились в какомнибудь уединенном месте?
- Потому что на людях Макс вынужден сдерживать инстинкты, - очень тихо ответил Кирилл.
- Он тебя ненавидит?
- Конечно же, нет.
- Тогда в чем дело?
- В том, что я его боюсь.
Нормальные дети мечтают стать героями: летать в космос, лечить людей, побеждать в гонках, открывать новые острова… Перед нормальными детьми лежат тысячи дорог, и они любуются самыми яркими из них, примеряют на себя сверкающие одежды. Нормальные дети знают, что быть героем - хорошо.
Дети обожженные мечтают стать героями для своих. Для своего народа, клана, семьи. Вырасти сильными, завоевать место под солнцем, уничтожить врагов, наслаждаясь почитанием близких. Если не благодарностью, то хотя бы уважением. Ведь они важны - близкие, особенно для тех, кто в остальных видит врагов.
А еще очень важно делать чтото не только для себя.
Быть героем непросто. Мужество, отвага, ум, упорство, умение взять ответственность на себя, сила… Лишенный хотя бы одного из этих качеств обречен оставаться на обочине. Но герою, которому приходится воевать, нужно тащить из колоды и другие карты: жестокость, хитрость, подлость… Герой, которому приходится воевать, не носит романтические одежды - он за ними прячется. И чем тяжелее война, чем слаще вкус победы, тем меньше скрывает рыцарский плащ от окружающих.
И как же бывает обидно увидеть страх во взглядах тех, кому служишь.
Уединиться им удалось вскоре после окончания торгов, когда взволнованные или разочарованные гости вернулись к шампанскому, громко обсуждая перипетии только что состоявшегося действа. Когда можно легко затеряться за фразами, вроде: «Зильберштейн! Как ты мог увести у меня «Мадонну»?!» или «Извините, архиепископ, но эта скульптура мне просто необходима…» Кауфмана не видно? Значит, уехал.
- Артур, я слышал, вы собираетесь устроить большой аукцион антикварных автомобилей?
- Я слышал, что у Кирилла восхитительно прелестная дочь, но увидеть вас воочию… Я потрясен, Патриция…
Пэт осталась в зале - если гости переставали говорить о торгах, их мысли тут же переключались на девушку, - а Кирилл незаметно вышел, направившись в небольшую комнату, которую по его просьбе подготовили устроители аукциона. Пять шагов из зала, первая дверь направо. Как раз по дороге в туалет, никто не удивится, увидев, что антиквар выбрал подобный маршрут. У двери никого, безы попрежнему контролируют зал. В небольшом помещении только Мертвый. Стоит у журнального столика, недоуменно таращась на свежеприобретенный молочник.
- Привет!
- Это хобби, которое я, по твоей милости, завел семьдесят лет назад, начинает действовать на нервы, - сварливо ответил Мертвый.
- Оно всегда действовало тебе на нервы.
- Теперь - особенно.
Грязнов чуть приподнял бокал с шампанским.
- Рад тебя видеть.
Кауфман развернулся, Кирилл подошел ближе, и целую минуту мужчины молча смотрели друг другу в глаза.
- Устал?
- Есть немного, - признался Максимилиан. И тут же поинтересовался: - Как твоя голова?
- Чертовски болит.
- Таблетки помогают?
- Если лопать горстями. - Грязнов улыбнулся: - Ты ведь не просто так спрашиваешь?
- У меня тоже начинаются боли, - нехотя ответил Кауфман. И прикоснулся указательным пальцем к виску: - Тут.
- Это время, брат. Даже взятое взаймы, оно убивает.
- Да уж, долгов мы наделали… - Мертвый решился: протянул руку и сжал Кириллу плечо. - Я тоже рад тебя видеть, брат. - Выдержал паузу. - Я скучал.
Максимальное проявление чувств Максимилиана.
- Я до сих пор не понял, наказание это или награда, - тихо произнес Кирилл.
- Судьба.
Мертвый убрал руку, отошел, встал вполоборота.
Сначала Грязнов решил, что эмоциональная часть встречи окончена, однако тон, которым Кауфман задал следующий вопрос, показал, что им все еще владеют чувства, а не разум:
- Как наша девочка?
Тон вызвал бы шок у любого, маломальски знающего Мертвого: в трех словах и нежность, и забота, и немного грусти. Таким тоном говорит отец, вынужденно разлученный с любимой дочерью. Или монстр, не смеющий приблизиться к предмету обожания.
- Она растет, - ответил Кирилл. - Крепнет. Взрослеет.
- Красавица.
- И умница.
- У нее есть мужчина?
- Ей нравится Рус.
- Хороший мальчик, - одобрил Мертвый. - Он ей подходит.
- Но выбрал Матильду, - вздохнул Кирилл. - У них получилась замечательная пара.
- Матильда не должна была мешать, - холодно бросил Кауфман.
- Потом я понял, что альянс с этим «хорошим мальчиком» стал бы ошибкой, - продолжил Грязнов, не обратив никакого внимания на замечание Мертвого.
- Матильда не должна была мешать, - упрямо повторил Кауфман.
Он злился - ктото посмел перейти дорогу его девочке!
- Патриции нужен крестоносец, а не пацифист. - Кирилл усмехнулся: - Это ты в состоянии понять?
Несколько секунд Мертвый недоуменно таращился на Грязнова, потом опомнился, догадался:
- У тебя есть кандидатура!
- Я почти уверен, что этот вариант - наилучший.
- Я с ним поговорю и сам скажу, наилучший или нет.
- С кем?
Кауфман растянул губы в улыбке:
- Я знаю, с кем. Не забывай, что я - это ты.
- Нет, ты и я - это он.
- Зануда.
- Говорю как есть.
- Да кого волнует, как есть? Я знаю, о ком ты говоришь, и я с ним пообщаюсь. Дело важное, нельзя полагаться только на твое мнение.
Мертвый, озабоченный личными делами Патриции, выглядел настолько необычно, что пытающийся скрыть улыбку Кирилл едва не откусил край бокала.
- Не напугай мальчика.
- Если испугается, он нам не подойдет.
У самого подъезда блестел в электрическом свете длинный «Мерседес Мао». Швейцар предупредительно распахнул дверцу, умело помог Патриции нырнуть в лимузин, обежал машину и повторил операцию для Кирилла. Получил заработанные чаевые и поклоном проводил отъезжающих гостей. Тут же занялся следующими - верхолазы в «Березу» не каждый день съезжаются, суетись - и раут принесет месячное жалованье. Швейцар точно знал, что нужно делать.
А вот Грязнов выглядел потерянным. Отвернулся к окну и молчал, бездумно рассматривая ночные улицы. Пэт не мешала, поняла, что не время, уткнулась в коммуникатор, просматривая новости, и лишь рядом с домом, когда водитель начал притормаживать, прижимаясь к тротуару, негромко спросила:
- Трудно встречаться с самим собой раз в несколько лет?
- Не трудно, - не поворачиваясь, ответил Кирилл. - Тоскливо, и… - Он вздохнул. - Спасибо, что понимаешь… Я знаю, как трудно было понять, что он и я…
Девушка положила ладонь на его руку и тихо произнесла: