Чтение 48–й страницы книги ~Продавцы невозможного~

Что?
Разгоряченная Зара теряется, неловко останавливается, прерывая чарующий танец, в глазах мелькает растерянность, а в следующий миг, когда мамбо замечает вошедшую в зал девушку, - в ее взгляде появляется злоба.
- Что случилось? - Папа Джезе уловил смену настроения Зары, приподнялся и повернул голову. - Ты кто?
Патриция медленно прошла по залу, и духи Лоа, призванные страстной яростью барабанов, уступили ей дорогу. Их явное недовольство смешивалось со тщательно скрываемым любопытством. Джезе понял, что духи Лоа не приветствуют девушку, но и не прогоняют ее. Или не могут прогнать?
Заинтригованный, он поднялся на ноги.
- Я тебя знаю?
- Мы не были представлены.
Пэт остановилась в двух шагах от Папы.
- Мне кажется, я тебя знаю. Гдето видел…
- Уж не во снах ли, архиепископ?
- Ты умеешь проникать в сны?
- Если они твои.
- Чем же я необычен?
- Тем, что мешает тебе меня прогнать.
- Я просто не хочу тебя прогонять…
Короткий, сдавленный, сдерживаемый всеми силами вскрик - Папа его не услышал. Все его внимание было приковано к другой женщине, и Зара, разгоряченная бешеным танцем Зара, переполненная желанием и злобой… поняла, что должна уйти. Уловила насмешливый шепот духов, но догадалась бы и без подсказки. Увидела, как Джезе смотрит на незнакомку, услышала, как говорит, и догадалась.
«Он забыл меня!»
Огонь танца, того немыслимого танца, что мамбо дарит лишь любимому, погас.
Пятясь, Зара дошла до потайной двери и покинула зал. И разрыдалась, прижавшись лицом к холодной стене.
- Мы встречались, но не разговаривали. Ты чувствовал, что я рядом.
Умолкшие было барабаны неуверенно подали голос. Тихий удар. Потом еще один. Любопытные духи Лоа кружили над мужчиной и женщиной, застывшими в самом центре собора.
- Ты спасла мне жизнь.
- Я была рядом.
- Кто ты?
- Меня зовут Патриция.
Слова уносились прочь, потому что они видели только друг друга. И слышали лишь дыхание друг друга. И по нему, прерывистому, понимали, что спрошено и что отвечено. И еще понимали, что не могли не встретиться.
Он прикоснулся к ее руке, почувствовал тепло нежной кожи. Почувствовал, как добирается оно до разбитого, окаменевшего сердца. Добирается через прикосновение и через взгляд. Через дыхание. Через стук сердца.
- Зачем ты пришла?
- Я ищу себя, Джезе. - И вдруг подумала, что здесь… что здесь прячется ее душа…
И барабаны осторожно застучали новую песню. Барабаны знали, что без них не обойдутся.
АНКЛАВ: МОСКВА
- Очередная операция Европола получилась не менее жесткой, чем предыдущие, в ходе которых были разгромлены крупнейшие в Баварском султанате организации Живоглота и Путника. На этот раз целью полицейских стала набирающая вес банда Зазы Киприота. Спецназ блокировал торговцев наркотиками в клубе «Золотой запас», однако на предложение сдаться бандиты ответили отказом. В ходе завязавшейся перестрелки…
- Переключи обраатно, - попросил Олово.
- Какого черта?
- Пожаалуйста.
Чайка раздраженно посмотрел на режущего овощи слугу.
- Я не хочу слушать этого придурка.
- Маастер слушаает, - ответил Олово. - Яа тоже.
И даже голову не повернул, дубина!
Кирилл в кабинете, типа занят. Да и говорить с ним не хочется, хватило той беседы, которую они вели по пути в Москву. Уйти бродить по дому? В особняке есть на что посмотреть…
Но Илья знал, что не уйдет.
Ему было комфортно рядом с Олово. Спокойно и безопасно. Уютно.
- Переключи!
- Ладно, ладно. - Чайка пробурчал пару ругательств, но всетаки настроил коммуникатор на канал Сорок Два. - Слушай свое Слово!
ТЕРРИТОРИЯ: ЕВРОПЕЙСКИЙ ИСЛАМСКИЙ СОЮЗ
ЛАНДАНАБАД
Он немного волнуется, потому что впервые произнесет Слово экспромтом. Впервые будет искать нужные слова на глазах у миллионов людей. Он пытался подготовиться, несколько раз брался за текст, но не мог сосредоточиться. Или же, наоборот, сосредотачивался слишком сильно, и хладнокровие мешало ему отразить в словах душу.
Он будет говорить экспромтом. И даже не знает о чем.
- Время…
Он попросил принести микрофон - старый и большой. Надел уродливые наушники и сел не на пол, а на стул, стоящий спинкой вперед. Долго боролся со стойкой, подбирая ей удобную позу, а когда справился - замер, положив голову на руки.
- Сорок Два - время! - повторил удивленный оператор.
Люди привыкли, что Слово не опаздывает. Люди настроили коммуникаторы, но вместо уверенного пророка увидели сгорбившегося на стуле мужчину. Увидели обыкновенного человека.
Который смотрел в себя.
А рядом с ним молчал уродливый микрофон.
О чем говорить? Сказать правду? Поймут. И не просто поймут - поддержат. Все знают, что лидеры dd - убийцы и отступники. И ждут проклятий в их адрес. Сжимают кулаки в ожидании слова: кровь! Все согласятся с тем, что предателям должно воздать по заслугам, однако говорить о мести пророк не хочет.
Глаза закрыты, но Сорок Два видит громоздкий микрофон. Металлический корпус и металлическая сеточка. Толстый кабель, по которому вотвот потечет ярость.
Но в душе ее нет, а значит, все поймут, что Слово ненастоящее.
Тогда о чем?
Рассказать, как ему плохо? Поведать миру, как Идея превращает романтика в убийцу? Тоже поймут, потому что любят. Разделят боль, ведь страдания его - за них. Он - пророк. Он платит собой за их будущее. Он ведет людей к новой Эпохе по дороге, вымощенной остатками его души.
Толстый кабель изготовился, нетерпеливо ждет исповеди, но пророку не нужна жалость людей. Он сознательно выбрал свой путь и не хочет плакаться в жилетку. А значит, все поймут, что Слово ненастоящее.
Сорок Два открывает глаза и видит капающую с пальцев кровь. Это красная кровь Красной Розы, красная кровь прекрасного цветка, что отдал за него жизнь. Кровь, которая стала дорогой. Сорок Два открывает глаза и видит дрожащие пальцы. Это пальцы Пумы, прекрасной Пумы, которая скоро сгорит изнутри. Так дрожит дорога под ногами путника. Сорок Два открывает глаза и видит уродливый микрофон.
Проклятый экспромт!
Нужно было написать чтонибудь соответствующее, но сегодня им управляет душа, а не разум. Она хочет раскрыться. Она говорит: ты убил меня, давай хотя бы простимся. Она заставляет искать тему, искать слова. Она говорит: в последний раз!
Сгорбленный человек закрывает ладонью глаза, приближает губы к микрофону и оченьочень тихо начинает…
Сегодня я хочу говорить о любви. О настоящей любви. О всепоглощающем, иррациональном чувстве, не подчиняющемся логике и расчету. О любви, которую невозможно выразить даже Цифрой. О любви, которую Поэтесса назвала чудом. О любви, которая была с нами всегда: и в пещерах, и в Анклавах. Мы изобретали слова, мы писали книги. Мы открывали новые земли и убивали в страшных войнах. Мы жертвовали собой ради других и совершали подлости. Путь человека труден, но рядом с ним всегда идет любовь. Потому что любовь - это и есть человек…
АНКЛАВ: ЦЮРИХ
Пума не могла не принять участия в расправе. Не смогла бы отказаться и раньше, но теперь, потеряв Красную и Крюгера, едва не лишившись Сорок Два, - теперь Пума жаждала крови. И живущий поблизости Шестьдесят Девять подходил на роль жертвы лучше остальных лидеров dd.
Перелет до Цюриха, потом такси. Ева едет в район пригородных вилл. Не в зону верхолазов, но на территорию очень богатых людей. Ева едет в дом, о котором, как полагает Шестьдесят Девять, никто не знает. Ева едет в район Цюриха, заслуженно считающегося самым спокойным на планете Анклавом. Ева едет мимо безов и видеокамер, знает, что над ее головой висят полицейские дирижабли и барражируют вертолеты. Еве известно, что президент СБА не терпит в своем Анклаве громких преступлений, что цюрихские безы крайне внимательны, что именно поэтому расправившийся с нейкистами Шестьдесят Девять укрылся здесь… Но Ева все равно едет.
Ей нужна кровь.
Пума останавливает мобиль у тротуара, проходит через разбитый перед виллой цветник, красивый, любовно ухоженный цветник, толкает дверь и входит в дом, в котором ее ждут. Два телохранителя, что остались верны хозяину, уже мертвы. Четверо остальных выстроились вдоль стен. Они выполнили свою работу, подготовили сцену и превратились в статистов. Они думают, что услышат подходящую случаю реплику, но ошибаются. Ева молча берет лежащий на столе «дыродел», подходит к связанному Шестьдесят Девять и пускает ему пулю в лоб.
Несколько секунд смотрит на поверженного врага, а потом заходится в сухом кашле. Она ничего не чувствует, она просто сделала работу.
Сегодня я хочу говорить о любви, которая есть Вселенная по имени Человек. Я хочу говорить о закате над морем, о красном шаре солнца, что медленно опускается за горизонт, о теплом песке и прикосновении. Я хочу говорить о том, как пальцы находят ее ладонь, и в тот же миг меняется все. Ты становишься другим, и мир вокруг становится другим. Я хочу говорить о том, как солнце встает над городом, как первые лучи ползут по стеклу и камням, создавая первые тени. Я хочу говорить о том, как ты раздвигаешь шторы, смотришь на улицу и не видишь грязь, потому что тебе хорошо. Потому что мир твой наполнен любовью. Я хочу говорить о том, как подходит она и ее тонкие руки ложатся на твои плечи. Ты чувствуешь ее запах, ее улыбку и ее любовь. Зарождающийся день принадлежит только вам, и так будет всегда. Ничего не заканчивается, потому что любовь есть Время.
ТЕРРИТОРИЯ: ОМАРСКИЙ ЭМИРАТ
ДУБАЙ
Для Девяносто Один приготовлено решение в его вкусе. Девяносто Один предпочитает устранять врагов тихо: «внезапно обострившиеся болезни» и «естественные причины», автокатастрофы и «трагические случайности». Девяносто Один ценит изящество, искренне восхищается тонкой работой настоящих профессионалов, а значит, не будет разочарован.
Правда, на этот раз он не сможет насладиться работой убийц. На этот раз он сам участвует в постановке.
Девяносто Один давит на омара лимон и рассказывает деловому партнеру пикантный анекдот. Деловой партнер смеется.
Девяносто Один - известный бизнесмен, он планирует вложить деньги в строительство очередного прибрежного квартала и обхаживает нужного человека. Девяносто Один приглашает его в самый дорогой ресторан и делает все, чтобы понравиться. Девяносто Один знает, что это его шанс подняться на следующую ступеньку, чуть шире приоткрыть дверь в элитное общество, стать своим среди настоящих заправил, потому что Девяносто Один давно устал от жизни лидера dd.
Он внимательно выслушивает ответный анекдот, весело смеется, готовясь поведать собеседнику новейшую сплетню, но… Но падает лицом в тарелку.
Девяносто Один ничего не чувствует, он просто играет свою роль.
Сегодня я хочу говорить о любви, которая есть Вселенная по имени Время. Я хочу говорить о том, что без любви оно теряет смысл. Не умирает, но лишается души. Время без любви - лишь минуты, складывающиеся в ненужные годы. Время без любви - это тьма, в которой нет даже проблеска живого. Время без любви считает часы до смерти, а потому убивает… Сегодня я хочу говорить о любви, которая наполняет время желанием, которая превращает реку времени в стремительный поток, несущий не к смерти, но в вечность. Сегодня я хочу говорить о любви, благодаря которой мы без страха смотрим в будущее, потому что любовь есть Надежда.
АНКЛАВ: МОСКВА
Барабаны не справлялись. Не поспевали за торопливыми, наскакивающими друг на друга ударами сердец. Уступали в страсти. Яростно ревели, извергая громовую дробь, но ничего не могли поделать.
Барабаны не справлялись. А их и не слышали. А если и слышали, то не слушали. О них забыли. Их признали ненужными - пожару, что бушевал в соборе Тринадцати Пантеонов, лишние дрова не требовались.
Пэт рыдала, словно Джезе рвал ее на куски. А может, так оно и было?
Джезе стонал, словно раскаленный клинок терзал его сердце. А может, так оно и было?
Кто может сказать, как было, если никто не знает - как?
Кто может осознать чувства, которые не может разделить?
Как проникнуть внутрь двоих, слившихся в одно целое телами и душами?
Любовь? Та самая, первородная, изначальная и всепобеждающая. Еще не знающая имен и слов. Скорее страсть, чем чувство. Скорее безумие, чем желание. Не любовь, а неукротимая ее жажда. Яростный, перекраивающий души вихрь.
Пэт рыдала, умирая и воскресая под неукротимым напором Джезе.
Джезе стонал, растворяясь в океане Пэт.
А под сводами собора медленно кружились прогнанные пожаром духи Лоа. Они не могли приблизиться, но им нравилось то, что они видели.
Сегодня я хочу говорить о любви, которая есть Вселенная по имени Надежда. Я хочу говорить о любви, что помогает нам улыбаться, поднимаясь на костер. Я хочу говорить о любви, которая мешает опустить руки, которая ведет вперед. Я хочу говорить о любви, дарящей крылья. Не каждый из нас может справиться с навалившимся миром, но это не слабость, это отсутствие любви. Костры, на которые мы всходим, горят в наших душах. Пылают, не позволяя раствориться в бессмысленной тьме. Они могут сжечь, если мы не поймем, что горят они для других. Они могут подарить надежду, ведь каждый костер - это маяк. Я хочу говорить о кострах, уносящих ввысь. Я хочу говорить о кострах любви, в пламени которых вы понимаете, что способны на все, ибо любовь есть Чудо.
АНКЛАВ: СИЭТЛ
После чистки Тринадцать ведет себя наиболее смело из всех лидеров dd или наиболее самоуверенно. Он не перестает появляться на людях, не увеличивает охрану и не забывает подчеркивать, что считает себя правым. Он плотно контролирует североамериканский куст и не сомневается, что вычистил всю «заразу Сорок Два». Он публично обвиняет Двадцать Пять в малодушии, пока - в малодушии, но намекает, что азиатский лидер, возможно, склоняется к Сорок Два. Тринадцать тверд, последователен, и до него невероятно сложно добраться. Создается впечатление, что Тринадцать планирует подмять под себя остальных лидеров, не стать единовластным хозяином dd, но оказаться первым среди равных. Тринадцать силен и честолюбив, дай ему время, он бы наверняка исполнил эту свою мечту, но времени у него нет.
Тринадцать забыл марсельский урок. Не подумал, что неизвестные ему программы Сорок Два способны пробить защиту, вползти во внутреннюю сеть, обманув системы безопасности, и «выстрелить» в нужный момент. Не из пистолета выстрелить и даже не из пулемета - в Эпоху Цифры стрелять могут самые обычные вещи.
Тринадцать погибает в лифте. Входит в него, окруженный могучими телохранителями, и отправляется в недолгий и неувлекательный полет с пятидесятого этажа. Перед смертью он не чувствует ничего, он слишком занят перегрузкой.
Сегодня я хочу говорить о любви, которая есть Вселенная по имени Чудо. О плодах, доступных каждому. О плодах, которые может подарить только любовь. Сегодня я хочу говорить о том, что у каждого из нас есть цель, и тем она выше, чем сильнее горящий внутри костер. Сегодня я хочу говорить о том, как мы идем к своей мечте дорогой злобы, как обманываем и предаем, не обращая внимания на гаснущее пламя. Сегодня я хочу говорить о том, как легко спутать силу и жестокость, как душа становится каменной, а время превращается в палача. Сегодня я хочу говорить о том, как счастлив любящий, ибо его преграды сжигает горящий внутри огонь. Сегодня я хочу говорить о том, что злость помогает добраться до цели, а любовь дарит чудо ее творения. Сегодня я хочу говорить о том, что преисполненный любовью становится способен на все, ибо любовь есть Невозможное.
АНКЛАВ: МОСКВА
Олово давно забыл об овощах. Сидит у самого коммуникатора, напряженно вслушиваясь в речь Сорок Два. Неподвижен, как статуя, натянут, как тетива. Потом Олово долго трет лоб, с трудом вырываясь из тумана, в который отправили его слова пророка, потом смотрит на застывшее лицо Чайки и тихо говорит:
- Он перебил враагов. Он перебил всех враагов.
И качает головой.
Голос выводит Илью из оцепенения. В первое мгновение он чувствует отвращение, ему даже стыдно перед собой за то, что заслушался, но эти эмоции быстро проходят. Они ненастоящие. Настоящее спрятано в пришедших по сети словах.
- Откуда ты знаешь? - спрашивает Илья и удивляется, как хрипло звучит голос.
- Ему было плохо, - задумчиво тянет Олово. - Он убиваал враагов, но ему было плохо. Аа еще он убил свою душу. - Пальцы слуги скребут по черным татуировкам. - Яа знааю, каак душа умираает.
- Мы слушали не оду, а реквием, - шепчет Чайка.
Он отключает коммуникатор, но продолжает сидеть. И Олово не встает. Позабыл о кухне, молчит, низко опустив голову. Чайка долго смотрит на него, дожидается, когда Олово поднимет взгляд, и говорит:
- Я больше не хочу смерти Сорок Два. Он… - Чайка криво усмехается. - Он сделал с собой нечто более плохое.
И качает головой. Точьвточь как сидящий напротив убийца.
Сегодня я хочу говорить о любви, которая есть Вселенная по имени Невозможное. Вселенная без границ и преград, без ненависти и страха, преисполненная Чудом, Надеждой, Временем и Человеком. Человеком, жизнь которого идет вперед, а не к концу. Человеком, которого боится время. Человеком, озаренным надеждой. Человеком, познавшим чудо. Человеком, живущим в любви. Любовь - вот единственный во Вселенной продавец Невозможного, и плата за него - ваша душа. Не исковерканная злобой и завистью, не окаменевшая, не черная. Плата за Невозможное - ваш костер. Плата за Невозможное - Любовь, которая станет вами. Плата за Невозможное - обретение Вечности, потому что все, кроме Любви, рано или поздно обратится в прах…
АНКЛАВ: МОСКВА
Одежда валяется на мраморном полу, а они лежат на ней. Обессиленные и ошарашенные. Понимающие, что никогда не станут такими, как прежде.
Счастливые.
- Духи Лоа любят тебя, - тихо произносит Папа, не мигая глядя на сводчатый потолок собора. - Боятся, но любят.
- Я им чужая.
- Но они ничего не могут с собой поделать.
- Как ты.
- Да, как я…
Первородная любовь не знает имен, она просто берет свое.
Патриция тоже смотрит вверх, но видит не камни, а небо. Ночное московское небо, в котором сияет в восемь раз больше звезд. В котором на привычные созвездия накладываются другие, неизвестные, безымянные. Пэт смотрит в небо и знает, что руны сложили на ее руках ту самую, самуюсамуюсамую главную последовательность. Пэт видит устремленное за пределы неба Копье. Пэт знает, что сгорела на костре своей души и возродилась.
- Я не хотел возвращаться, - тихо говорит Джезе. - Хотел остаться в тебе навсегда.
- У нас есть Вечность, - эхом отзывается Пэт.
- Могла бы быть.
Он понял не все, но много. А точнее - самое главное. Он понял, что они больше не увидятся. Потому что пришла та самая, первородная любовь без имен и слов. Ведь имена и слова образуют путь, а дороги у них разные.
Дороги, выходящие за пределы их жизней. Дороги, с которых они не свернут. Но которые невозможно пройти без любви.
- А если мы все оставим? Пусть будем только мы.
- Мы потеряем больше, чем приобретем.
- Ты уверена?
- Я знаю.
Но ему нужно больше, чем уверенность ее голоса.
- Никто не знает, пока не попробует.
- Любовь есть страдание, Джезе, - шепчет Патриция. - Мы расплатились ею за то, чтобы пойти дальше. Но она всегда будет с нами.
И на ее глазах блестят слезы.
- Как сон?
- Как чудо.
- Второй раз в жизни я жалею, что не умею плакать.
Пэт поднимается, внимательно смотрит Джезе в глаза и легко, кончиками пальцев, касается его щеки. А потом, мягко проведя по губам, подбородку и шее, останавливает руку на груди Джезе.
- Мое сердце останется здесь навсегда.
- А мое - здесь. - Он касается ее груди.
Это и называется чудом.

ЭПИЛОГ

ВЫБИРАЯ ПУТЬ, МЫ ВЫБИРАЕМ СПУТНИКОВ
- Ты ни в чем не виноват, - шепчет Ева. - Меня нужно винить, только меня.
Ее тонкие, но сильные пальчики сплелись с пальцами Сорок Два. Обжигает тело, обжигает дыхание… и слезы, что капают на его грудь - тоже обжигают. И слова…
- Роза была сильной… и я… я тоже сильная. - Пума поднимает голову и целует Сорок Два в щеку. - Я люблю тебя. - Я всегда буду рядом.
- Теперь я знаю, что такое счастье… - Полумрак спальни и расслабленная поза съедают ложь. Нужен только правильный голос, искренний голос, любящий голос, и Сорок Два справляется: - Ты, ты мне веришь?