Чтение 12–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

– Да, понимаю. Всего лишь предчувствие. А на предчувствия можно не обращать внимания. Благодарю вас, сэр Ричард, за доверие!

– А вам спасибо за понимание, – ответил я с тем же подтекстом, что прозвучал и в голосе барона.

Когда мы расставались, снова обнявшись уже на прощанье, он спросил осторожно:

– А мобильную группу… может быть, расположить к вам поближе?

Я подумал, ответил с еще большей осторожностью:

– Лучше без спешки перебазировать ее к Хребту. К тому месту, куда я послал бригады камнерубов. Медленно, не привлекая внимания, стараясь не вызывать лишних вопросов.

Он подумал, сказал решительно:

– Да, я это сделаю. Хотя, уж простите…

– Барон, – прервал я, – мне пока что везло, верно? Просто предположите, что и в этот раз случится что-то такое эдакое. Вы ничего не потеряете, если у меня ничего не получится. Всего лишь неспешная – подчеркиваю! – неспешная прогулка отряда отборных рыцарей к Хребту, чтобы отработать навыки ведения боя на пересеченной местности, в лесу и в предгорьях. И победное возвращение с прекрасно выполненной задачей!

Он кивнул, хотя я видел по его глазам, как трудно будет принудить своевольных рыцарей отрабатывать навыки командной борьбы, ведь каждый из них герой и каждый стремится совершать индивидуальные подвиги.

– Спасибо, сэр Ричард, – повторил он, – за доверие. И не бойтесь, что кто-то посмеется над бесполезностью рейда рыцарей к Хребту и обратно. Сила никогда не бывает смешной.

Глава 15

Я еще некоторое время руководствовал, сам понимая, что чересчур влезаю в мелочи, даже рассудил несколько дрязг между мастеровыми. Невольно вспомнил, что когда хотят сделать людей добрыми и мудрыми, терпимыми и благородными, то неизбежно приходят к желанию убить их всех. Робеспьер верил в добродетель и потому создал террор. Марат верил в справедливость, потому потребовал двухсот тысяч голов.

Надо править так, чтобы мои подданные чувствовали давление с моей стороны или моих управляющих не больше, чем давление воздуха.

С этой мыслью я отряхнул руки, огромное багровое солнце уже опускается за край каменной стены, ночи останется совсем мало, вернулся в главное здание. Любить – значит проигрывать, мелькнула мысль, но я впервые наткнулся на исключение. Я выигрываю, только выигрываю…

Лоралея бросилась навстречу, радостная и сияющая.

– Мой лорд!.. наконец-то!

– Работы оказалось в самом деле много, – сознался я. – Хотя, конечно, надо будет спихнуть на управляющих.

– А уже есть?

– Увы…

– Мой лорд, – воскликнула она, – вы окружены преданными вам людьми. Выберите тех, кто уже занимался хозяйством! Они справятся. А вам предстоят великие дела… Эй, слуги! Быстрее ванну! Воду я велела нагреть заранее… Попробуйте сказать, что не сделали!

Я долго нежился в горячей воде, Лоралея совала в нее палец и заботливо подливала из большого кувшина, поддерживая температуру. Когда грязь исчезла под ее заботливыми ладонями и со щеткой, я вылез и сидел, наслаждаясь покоем, в кресле, нимало не заботясь, что не совсем одет.

Правда, для ужина все-таки натянул штаны, а когда слуги зажгли свечи, мне это уже не показалось архаичным и сентиментальным.

Утром я вышел, счастливый, как просто не знаю кто, щурясь и прикрываясь ладонью от неистового света. Словно сто тысяч солнц, как говорится в Махабхарате, разом заблистало, но там ядерный взрыв, а здесь под утро пролупил короткий летний дождь, солнце бьет в глаза изо всех луж и вообще превратило в себя все мокрые поверхности.

Во дворе перед входом в типографию дюжие грузчики снимают с телеги тяжелые отесанные и просмоленные бревна с уже вбитыми железными крюками. Я с трудом узнал части станового хребта типографского пресса.

Отец Дитрих в дверях указывал в темноту, мол, туда нести и там складывать. Я поприветствовал, он благословил, потом без всякой преамбулы вдруг сказал:

– Та ведьма во всем призналась. Сразу, как вы покинули подвал.

– Хорошо, – сказал я. – От души отлегло.

Он посмотрел на меня сумрачно.

– Еще бы. Вы с такими… делами стараетесь не сталкиваться. Но кто-то делать должен. Закопанные кости отыскали за ее избушкой. Там же отыскалась и одежда убитых ею детей.

– Костер? – спросил я.

– Медленный, – уточнил отец Дитрих. – Как виновную за особо тяжкие прегрешения перед Господом.

Я кивнул, уже понимая, что за стук топора я слышал спросонья. В центре крепости, близь ворот устанавливают помост, столб, к которому привяжут виновную, а также подбирают хворост из свежих веток, чтобы больше дымил, чем горел. Нужно, чтобы народ ужаснулся такой смерти. Страшная смерть в мучениях удержит чью-то нестойкую душу от попыток поразвлечься в этой области.

Отец Дитрих смотрел на меня, как показалось, с непонятным укором. Вид смерти для самой обвиняемой неважен, все равно смерть, но пусть посмотрят и ужаснутся те, нестойкие. А мы все, если честно, нестойкие. То и дело норовим свернуть с прямой дороги к счастью на тропку сомнительных удовольствий. И хорошо бы только ограничиться женой соседа! В крайнем случае, в морду даст. Правда, может и топором по башке, бывает… Но тропка может завести и дальше, совсем уж в дебри, где погубишь не только свою душу, но и чужие.

– Хорошо, – сказал я. – Кстати, пусть отец Ульфилла посмотрит, что у нас тоже идет борьба с нечистью. А потом поскорее отправьте его обратно. Вы, полагаю, уже с ним столкнулись?

Он поморщился.

– Где вы такого откопали?

– Сам выкопался, – объяснил я со вздохом. – Самородок. Выходец из народа.

– Да, это заметно. Невежество просто дикое, зато какой напор, какой напор…

– Чем человек грамотнее, – заметил я, – тем напора меньше. Потому нами и правят… не совсем грамотные?

Он посмотрел искоса, не на себя ли намекаю, пожал плечами.

– А зачем вы его привели в типографию?

– Чтобы буквы пересчитывал.

Отец Дитрих слабо улыбнулся.

– Представьте себе, он всю ночь этим и занимался.

– Правда?

– Точно-точно. Сперва сверял отпечатанную Библию с рукописным вариантом, потом положил две отпечатанных и сравнивал, сравнивал… всю ночь.

– Он ведет свой род от Фомы неверующего, – пробормотал я.

Отец Дитрих покачал головой.

– Не льстите так этому священнику. Богословы спорят по поводу особого отношения Господа к Фоме неверующему. Сын Божий то и дело предъявлял ему доказательства своей божественности. Только ему…

Он прервал себя на полуслове: из помещения вышел, пошатываясь, отец Ульфилла, прикрыл глаза от солнца.

– Легок на помине, – пробормотал я.

Отец Дитрих поморщился.

– Ладно, общайтесь со своим приятелем. Я уже успел наобщаться.

– Когда же вы все спите? – сказал я с неловкостью. – Я вот наделен способностью не спать по неделе… почти, но так ни разу не воспользовался. Здравствуйте, отец Ульфилла! Как спалось?

Отец Ульфилла выглядел ужасно: круги под глазами, невыспавшийся, белки глаз покраснели, как и веки, что еще и набухли, как подушки. Он проводил Верховного Инквизитора неодобрительным взглядом, а когда посмотрел на меня, в глазах была холодная решимость.

– Нам нужен такой станок, – заявил он.

Я задержал дыхание, нужно быть стойким, я предвидел такой поворот, сказал твердо:

– Вы правы, отец Ульфилла. Вам он очень нужен! Слово Божье нужно нести в массы!

Он кивнул.

– Значит, я его забираю?

– Нет, – отрезал я. – Его устройство очень просто. Вы же наблюдали за его работой всю ночь?.. И даже сами пробовали делать оттиски, как могу предположить, зная вашу недоверчивую натуру?.. Вот и постройте в своем монастыре такой же. Это будет даже быстрее, чем разбирать этот и везти в такую даль по частям. Чертежами я вас снабжу.

Он сказал угрожающе:

– Нам нужен такой станок прямо сейчас!

– Совершенно верно, – согласился я. – Потому немедленно увозите чертежи и в первый же день собирайте плотников, кузнецов, оружейников… Я вам объясню, да и вы и сами сообразите, какие детали лучше делают оружейники, а не простые кузнецы. Надеюсь, наладите работу быстро. Отец Ульфилла, а вот мне уже сейчас нужны грамотные монахи. Много! Я вам чертежи печатного станка, а вы мне грамотных монахов, послушников и всех, кто научится у вас там читать– писать….

Он бросил на меня злой взгляд исподлобья.

– Грамотные везде нужны.

– Я за них буду платить, – сообщил я.

Он спросил прямо:

– Сколько?

– За каждого присланного мне грамотного, – уточнил я, – буду платить так, чтобы вы могли на эти деньги обучить еще троих. Очень выгодная сделка.

Он оглянулся на темный вход в типографию. Оттуда доносится непрекращающийся скрип колеса и чмоканье сдавливающего бумагу пресса.

– А зачем вам грамотные? Сатане тоже нужны грамотные!

– Грамотные всем нужны, – согласился я. – Как вам моя типография?

Он поморщился.

– Да, – ответил он нехотя, – хороша. И святые книги выпускает… Но этим людям, а я с ними поговорил ночью, все равно, какие листки печатать. Они и во славу Сатаны сделают оттиски, если заплатить больше.

Я развел руками. Невежественный и неученый, однако чутья и знания людских слабостей у него выше крыши. Даже отец Дитрих как-то не подумал, что на таком станке так же легко печатать и антирелигиозную литературу.

– У нас все под контролем, – сообщил я.

– А кто контролирует контролера? – спросил он и посмотрел на меня пронизывающе.

Я ощутил оторопь, но совладал с собой и указал пальцем вверх.

– Господь.

– Какая непомерная гордыня, – произнес он с отвращением. – На этом Сатана таких вот и ловит… Купца на жадности, простолюдина – на похоти, рыцаря – на гордыне, властителя – на своеволии… когда над всеми должна быть только одна воля – воля Всевышнего!

Я перекрестился и посмотрел на него вызывающе.

– Да будет над нами только его воля.

Он вынужденно перекрестился и буркнул:

– Аминь.

– Аминь, – согласился я. – Словом, мы договорились. Кстати, ведьму решено сжечь на медленном огне! Придете любоваться?

Он отрезал:

– Этим не любуются!

– Почему? – удивился я. – Когда нехорошего человека казнят, это предостережение другим нехорошим.

Рыцари поглядывали на Ульфиллу с опаской, сразу ощутив, что к нему даже я, всесильный гроссграф, отношусь с непонятным уважением, что ли. А Ульфилла обошел всю крепость, везде совал нос, а затем объявил во всеуслышанье, что церковь, стены которой начали возводить каменщики, недостаточно хороша.

Отец Дитрих только отмахнулся, посчитав ниже своего достоинства, да и ранга тоже, спорить с деревенским попиком, но меня заело, в присутствии народа во дворе я спросил громко, чем же наша церковь его не устраивает.

– Церковь должна быть просторной, – заявил Ульфилла злобно. – Даже в селах их строят побольше!

Рыцари поглядывали на меня с интересом, я сделал смиренное лицо и заговорил кротко, даже очень кротко:

– Не сам ли наш Сын Божий сказал нам: «Когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц останавливаясь молиться, чтобы показаться перед людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно. А молясь, не говорите лишнего, как язычники; ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны. Не уподобляйтесь им; ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него».

Отец Ульфилла дергался, узнавая знакомые слова, рыцари переглядывались и, гордые за своего сюзерена, сдерживали ехидные улыбки.

– Господь это сказал для чистых сердцем! – заявил Ульфилла взбешенно. – Ты разве чист? Думаешь, я не зрю твои замыслы?

Я перебил, насторожившись:

– А какие у меня замыслы?

Он выкрикнул громко, привлекая внимание всех проходивших мимо:

– Темные!..

– В чем? – спросил я, сдерживая нарастающий гнев.

Он взвизгнул:

– Не знаю!.. Но чую! Я сердцем чую то, что мудрецы постигают умами сотню лет!.. У тебя свои цели, для этого ты используешь и Святое Имя, но… придет день, с тебя сорвут маску!

Привлеченный его воплями народ останавливался, забывал про свои срочные дела и направлялся в нашу сторону. А кто был ближе, те уже стоят с раскрытыми от удивления иудовольствия ртами, чуть слюни не текут от счастья, как же: лорда обвиняют! Радость-то какая…

Я покачал головой.

– Отец Ульфилла, как не стыдно… Нет чтобы ведьм топить да еретиков выявлять, а все на соратника нападаете!.. Давайте лучше поговорим о делах…

Я взял его за рукав, отводя в сторону, он зло дернулся, вырывая ткань из моей руки, но все же пошел, только сразу спросил раздраженно:

– Каких делах?

Я сказал быстро и как можно более деловито, стараясь взять инициативу в свои руки и не выпускать ее как можно дольше:

– Итак, святой отец, как там дела в монастыре? Пусть даже не в самом монастыре, да-да. Вы его почему-то еще только начали строить… гм… но я вам дал замок, где можно разместить школу. Мне очень нужны обещанные вами молодые и страстные проповедники Слова Божьего! Которых вы, конечно же, уже начали выпускать из монастыря крупными партиями.

Он нахохлился, ответил резко:

– Ничего я не обещал!

– Как? – изумился я. – Почему вы не собираетесь готовить проповедников Слова Божьего?

Он взглянул зло, но не попал в ловушку оправдывающегося, сказал с такой злостью, что лязгнули зубы:

– Ни крупными, ни мелкими!.. И нечего делать вид, что в этом моя вина. Монастырь только строится, еще раз говорю! Хотя мы уже начали набирать послушников…

– Возникли проблемы? – догадался я. – Финансовые?

Он нахмурился.

– Кроме них я решил сам проверить, в самом ли деле здесь идет борьба с Врагом! Я должен знать, куда пошлю монахов!

– Здесь присутствует сам Великий Инквизитор, – напомнил я. – И его люди. Ведьм вон жжем вовсю, еретиков выявляем. Но самый главный удар я приготовил в самом неожиданном месте! Такой удар по Сатане, такой удар… Первый удар вы уже видели? То-то.

Он посмотрел с недоверием и, не попадаясь в ловушку, сказал непреклонно:

– Да, типография – это… да, хорошо. Божье дело. Сатане придется несладко. Но… чтобы построить монастырь, чертеж которого я храню, мне нужны каменщики, плотники, столяры. Много!.. Еще я задумал сделать отдельную пристройку для невест Христовых, женщинам тоже бывает нужно убежище от суетности мира…

Господи, подумал я с тоской, он еще и женский монастырь мечтает строить!

– Мне тоже каменщики нужны, – ответил я строго и деловито. – И прочие ремесленники. Тоже много. Но я не сижу, сложа руки, а зазываю со всех сторон. Хорошо, я дам денег, а уж привлечь людей вы сумеете, отец Ульфилла.

– Люди будут, – проворчал он. – Вы здесь в роскоши купаетесь, а у нас там за ломоть хлеба убивают!.. Если вернусь с деньгами, хоть с малой частью, монастырь будет построен быстро. И все будут счастливы.

Я промолчал, знаю это счастье, отвесил короткий поклон и ушел, стараясь держать лицо гордым и надменным. Пусть видят, что я – гроссграф, а беседой с этим деревенскимпопиком просто облагодетельствовал убогого.

Глава 16

Вечером Ульфилла показал пример, что и без церкви священник должен работать с массами: загнал во дворе в угол челядь и праздно шатающихся рыцарей, выступил с проповедью.

Ему и в голову не пришло спросить разрешения у Великого Инквизитора или других священников, что могут быть постарше, как по рангу или возрасту. Человек, который свято уверен в необходимости нести в народ Слово Божье постоянно и непрестанно, ни у кого не обязан спрашивать разрешения.

Я не стал приближаться, насторожил уши, люди слушают его, как завороженные, смотрят неотрывно на отца Ульфиллу, а он неистовствует, яростный и горящий, как разбуженный вулкан.

– Что за польза, – донесся до меня его злой и горестный вскрик, – ограбить одного и одеть другого? Милостыня должна идти от сострадания, а у барона Эллеарта мы видим бесчеловечие! И хотя бы мы отдали даже все, что похитили у других, для нас не будет никакой пользы и не будет прощения! Это показывает Заккей, который тогда умилостивил Бога, когда обещал возвратить похищенное четверицею, смотрите Евангелие от Луки. А мы, похищая весьма много, а отдавая мало, думаем умилостивить Бога, не зная, что тем самым еще более прогневляем Его!

Яростный и распаленный, он все же заметил меня, остановившегося довольно далеко, мог бы и не усмотреть, злобно зыркнул в мою сторону. Народ тоже задвигался, смотрят вопросительно.

Я подошел ближе, вскинул руки.

– Тихо-тихо! Я не мешаю. Сэр Макс – на выход!.. Немедленно. А вы все слушайте, слушайте!.. Отец Ульфилла верно говорит. Когда Авель и Каин принесли жертву, думаете, Господу нужна была та жертва, если и так все на свете принадлежит Ему?.. Да на хрен ему хоть барашек Авеля, хоть морковка Каина… или что там выкопал и принес он? Бог разгневался, что Каин брал много, а принес для пожертвования – мало! Вы поняли? Продолжайте, отец Ульфилла.

Я повернулся и ушел в сопровождении Макса, чувствуя на спине ненавидящий и в то же время несколько смятенный взгляд неистового священника. Но, думаю, аргумент запомнит и воспользуется им при случае.

Уже из двери я услышал, как его голос возрос до крика:

– Удержи руки от лихоимства – и тогда лишь простирай их на милостыню! Если же мы теми же самыми руками одних будем грабить, а других одевать, то милостыня – это повод ко всякому преступлению! Лучше не оказывай милосердия, чем оказывай такое, как совершил барон Эллеарт…

Хана барону, мелькнула сочувствующая мысль. Но Ульфилла дурак, не понимает, что нельзя на барона нападать, пока не искоренены грехи и преступления куда более тяжкие. Да и вообще не представляю, когда наступят такие времена, чтобы олигархи жертвовали от «своего», а не из награбленных миллиардов. Причем украдет миллиард – пожертвует миллион, и все счастливы. Прославляют его щедрость: мог бы и ничего не дать. Так что Ульфиллу занесло…

Завтра же постараюсь спровадить, мелькнуло в голове. Дам денег, у самого крохи, упакую книги и… давай, святой отец. Мы на одной стороне баррикады, но рядом нам лучше не находиться, убьем друг друга на радость противнику.

Макс все оглядывался, спросил шепотом, в голосе звучал приглушенный восторг:

– Как говорит!.. Как говорит!

– Как? – спросил я.

– Прямо в сердце слова Божьи вкладывает!

– Гм, – сказал я с сомнением. – Ладно, давай о деле. В каком состоянии твое воинство?

Он посерьезнел.

– Сэр Ричард, рыцарство распущено по домам. Остались только копейщики, ратники, лучники, арбалетчики…

– Пешие, – сказал я. – Тем более им понадобится больше времени.

– На что, сэр Ричард?