Чтение 20–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

Не знаю, чем я ее убедил или что ее убедило, но утром она уже выглядела счастливой, сияющей, весело щебетала, распоряжалась слугами, которые ликующе бросались выполнять все ее желания, а вернувшись, по-собачьи преданно заглядывали ей в глаза: ну, прикажи, прикажи что-нибудь еще!

После завтрака я поспешно удрал, страшась чем-то испортить начавшуюся метаморфозу. Во дворе, правда, у самого настроение испортилось, видя, как большинство лучших рабочих спешно возводят церковь, даже главные крепостные ворота так и остались лежать на земле, зато поговорил с отцом Дитрихом, тот с энтузиазмом сообщил, что отпечатали еще один экземпляр, теперь складывают все листки постранично, столяры и кожевники молятся и проходят обряд очищения перед тем, как приступить к оформлению переплета сокровища.

– А как там отец Ульфилла? – спросил я.

Он отмахнулся.

– Проповедует, обличает, призывает… Не знаю, когда он только и спит.

– Популярен, – сказал я.

– Да, этого у него не отнимешь.

Я заметил с неохотой:

– Мне, к примеру, никогда не доводилось видеть, слышать или читать, чтобы духовенство пользовалось в христианской стране любовью! Завоевать симпатию у народа могут лишь те священники, которые подвергаются преследованиям.

– К сожалению, сын мой, это так. К сожалению.

Я сказал со вздохом:

– При умелом воздействии на массы отец Ульфилла сам кого угодно подвергнет! Хоть гонениям, хоть преследованиям.

– К счастью, – обронил отец Дитрих, – законной власти у него нет! А есть только авторитет в глазах простого… и не только простого народа. Кто, как не он, гневно обличает богатых, жадных, корыстолюбивых? Кто, как не он, указывает на нерадивых священников? Народ это любит. И поддерживает. Ульфилла говорит вслух то, что они говорят шепотом.

– Популист, – сказал я обвиняющее. Увидев лицо отца Дитриха, сказал поспешно: – Это не то, что вы подумали, святой отец!

– Ничего, я догадываюсь… Иди, сын мой, и воздерживайся от греха.

– Воздержусь, – пообещал я и подумал, что до ночи уж потерплю, а потом нагрешусь вволю, хотя Лоралея и в постели как светлый ангел, я чувствую в ее объятиях неземное блаженство, что не мешает, однако… гм… еще как не мешает. – Если что понадобится, отец Дитрих, только свистните! Я не хочу ничего обещать, только намекну… Отец Дитрих, книгопечатание – это только начало наших богоугодных дел. Господь будет доволен, и ангелы воспоют на облаках, когда мы сделаем второй шаг.

Он охнул, но глаза стали настороженными.

– Сын мой, я не знаю, что ты задумал, но… не слишком ли быстро?

– Откусить сумеем, – пообещал я. – Проглотить… гм… постараемся. А уж переварить… надо суметь, отец Дитрих. Но Господь будет нами доволен, правда!

Я вышел, оставив его в смятении и счастливой растерянности.

Ульфилла, дорвавшись до новых людей, что еще не имели счастья его слушать, проповедовал яростно и неистово, переходя из одного угла крепости в другой, вещал у ворот и даже на дороге, встречая купцов и ремесленников, а также провожая страстными напутствиями, чтобы не забывали Бога.

Я кривился, но уж ладно, пусть отдохнет его измученный долгой дорогой мул и нагуляет хоть чуть жирка, чтобы хватило на обратную дорогу, сам приглядывал за работами.

Ульфилла, как назло, тут же появился поблизости и начал что-то орать и размахивать руками. Ремесленники, вместо того чтобы слушать лорда внимательно, начали косить глазами, а слушали и без того краем уха.

Я разозлился, Ульфилла как раз громко восклицал:

– Уверуйте и никогда не сомневайтесь в Господе! Бог всегда был, есть и будет!

– Святой отец, – сказал я строго, – не богохульствуйте.

Ульфилла вскинулся, повернулся в мою сторону, изумленный и как будто обрадованный возможностью схлестнуться со всемогущей светской властью, забывшей, что есть еще выше власть, власть самого Господа.

– Что? Я? Богохульствую?

– Ага, – подтвердил я, – именно вы, святой отец.

Он потребовал неистово:

– Где я сбогохульничал?

– Нужно говорить, – сказал я громко, ориентируясь на жадно слушающих, и благочестиво перекрестился, – что Бог всегда есть. Сказать «был и будет» – это делить наше время, это свойственно естеству преходящему, а Господь наш есмь всегда. Я бы мог и покруче, начиная с Большого Взрыва, то есть акта создания мира, до которого времени как такового не существовало. Но, как понимаете, вам достаточно.

Ульфилла насупился, долго думал, наконец выдавил нехотя:

– Да, это я оговорился.

– То-то, – сказал я удовлетворенно и повернулся к мастеровым: – А вы, канальи, за работу, за работу! Ишь, духовной пищи восхотелось! Вот не заплачу, посмотрим, как наодной духовной проживете!

Все шустро разбежались по местам, часто-часто застучали топоры и молотки. Отец Ульфилла посмотрел зверем, но ушел в другой конец крепости. И хотя крепость везде моя, все-таки я ощутил облегчение.

Женщина сияет, говорят отцы церкви – весь дом сияет, женщина мрачна – весь дом погружен во мрак. И еще в другом месте: подобно тому как рыбу надо мерить, не принимая в расчет головы и хвоста, так и женщин надо разглядывать, не обращая внимания на их прическу и башмаки.

Лоралея сияет, и я вижу, что сияют не только слуги, даже стены словно бы озарены теплым солнечным огнем. Всех ухитрилась одарить и радостной улыбкой, и приветливым словом, а рыцари в крепости стали словно бы выше ростом и шире в плечах, ходят красивые и гордые, как плавающие лебеди.

На удивление быстро она прониклась идеей Тоннеля, с жаром обсуждала со мной все перспективы и преимущества. О некоторых даже я не догадывался, а она, лучше зная реалии местного быта, предлагала варианты, за которые я сразу же хватался, мысленно стукая себя мордой о стол: как не догадался, дурак, если это видит даже женщина? К тоже же – красивая!

Я ходил, как в розовом тумане, обалдевший и сильно поглупевший от счастья.

Даже сэр Растер, всецело погруженный в воинские занятия с молодежью, и то сказал со вздохом:

– Вам сказочно повезло, сэр Ричард. Ведь женщине не нужно много ума – нам хватает, если попугай отчетливо произнесет хотя бы несколько слов. Но вы взяли в жены красивую… оказалась умной!

– Это не опасно? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Смотря для кого.

– А для меня?

– Вам самому палец в рот не клади, сэр Ричард.

– Спасибо, – ответил я задумчиво. – Будем рассматривать это как комплимент.

Женщины вообще-то работе мешают всегда. Одни больше, другие меньше. Те, которые мешают меньше, считаются хорошими понимающими женщинами, их охотно берут в жены.

Говорят, есть женщины, которые вообще не мешают мужчинам заниматься делом, но эти слухи в том же ряду, где фениксы, Царство Божье, живая вода и молодильные яблоки.

Однако Лоралея за несколько дней настолько пропиталась проблемами крепости, что уже к ней обращались, как к арбитру и хозяйке. Я с изумлением видел, как легко и просто она разрешает сложнейшие вопросы. Именно так, как разрешил бы их я.

Ночей я ждал, как влюбленный подросток, Лоралея в постели бесхитростна, но всегда делает все то, что я хотел бы от женщины. Странные взрывы чувственности, когда в полночь я падал и засыпал, счастливо измотанный любовными утехами, а утром вскакивал, полный сил и жажды деятельности.

С западных холмов вернулся сэр Норберт. Там неожиданно появилось странное озеро с лиловой водой. Я на всякий случай велел проверить, нет ли от него опасности, все-таки достаточно близко к крепости и торговым путям, озеро оказалось чистым и безопасным, более того – кишит рыбой, однако сэр Норберт слег по возвращении.

Сэр Растер явился на совет угрюмый, сказал с порога:

– Сэру Норберту все хуже. Уже мечется в лихорадке! Даже меня не узнал.

Макс перекрестился.

– Все в руках Господа! Будем уповать на его милость…

Отец Дитрих кивнул.

– Да, конечно. Но за лекарем уже послали?.. Нет? Так пошлите поскорее!

Барон Альбрехт бросил на него испытующий взгляд.

– Иногда мне хочется спросить у вас, святой отец, верите ли вы в Бога?

Отец Дитрих слегка помедлил с ответом.

– Я не простой священник, сын мой. И я знаю, что Господь охотнее помогает тем, кто с ним сотрудничает.

– А это… как?

– На Господа надейся, – пояснил отец Дитрих, – но к берегу греби. Пусть хороший лекарь посмотрит внимательно. Может быть, это простая простуда. Все-таки немолод в холодной воде бродить полдня по пояс. Чего он там искал?.. А брата Улиссиуса я сам пошлю, он как никто силен в изгнании бесов и демонов.

– Я тоже посмотрю, – пообещал я. – Иногда достаточно появиться паладину. Кстати, завтра отбываю к Хребту, нужно посмотреть, как продвигается работа. Так что у кого какие вопросы, выкладывайте сразу. Вернусь, может быть, не скоро.

Сэр Альбрехт, дотоле помалкивающий, взглянул испытующе и тут же отвел взгляд. До этого он делал намеки, что я слишком уж не вылезаю из спальни леди Лоралеи. Это нормально для молодого рыцаря моего возраста, но я теперь еще и гроссграф, так что надо бы… да, надо бы. Вот именно.

Особенно он меня уел, когда с улыбочкой сообщил, что именно такого гроссграфа и хотели бы видеть лорды, предложившие гроссграфство…

Я ощутил, что осыпало морозом, а следом нахлынула горячая волна стыда. Мужчина – не мужчина, если не занят делом. Та самая женщина, что всячески отвлекает от дел, будет презирать, если мужчина в самом деле начнет от них отвлекаться.

На другой день я собрал их с утра, все смотрят настороженно, я сказал бодро:

– Сэр Растер, сэр Альбрехт, сэр Макс… и вы, сэр Норберт, я рад, что вы избавились от лихорадки, оказавшейся просто сильным переохлаждением… верно? Мне брат Улиссиус, которого к вам посылал отец Дитрих, все рассказал и успокоил… вы все остаетесь бдить и защищать, а также развивать и совершенствовать!

– А вы, сэр Ричард? – спросил Растер.

Альбрехт помалкивал, догадывается, я сказал громко:

– Наведаюсь на стройку века!..

– Да-да, сэр Ричард, – согласился Растер с неожиданной легкостью. – Стройка… это да!.. Строить – это не сапоги чистить. Строить – замечательно даже… можно сказать.

Я перехватил взгляд Альбрехта. Растер, как и он, готов отпустить меня даже на такую дурь, как копание тоннеля под горным хребтом, только бы я занялся делом, а то все возле юбки и возле юбки.

Глава 9

Зайчику уже не надо указывать, куда едем, достаточно сказать «Хребет, тоннель». Нужно только придерживать, чтобы на скорости ветка вдруг появившегося дерева не снесла мне голову.

Бобик по обыкновению показывался то справа, то слева, а иногда как будто одновременно там и там, что-то ловит и жрет, хорошо хоть не блюет потом.

У подножья Хребта к утру свежеет настолько, что просто заморозки, костры у барака строителей горят всю ночь, а горы на рассвете даже не алые, а странно лиловые.

Снова, пока ехал к месту, где начато освобождение Тоннеля от каменной пробки, видел чудовищные руины древних городов, что уже и не руины, а просто чересчур геометрически правильно расположенные камни, оплавленные неведомым жаром ста тысяч разом вспыхнувших солнц, развалины более поздних допотопных башен.

И кулаки сжимались от жажды прямо щас все бросить и ринуться искать древние артефакты, которые только я и смогу понять. У меня положение похуже, чем у золотоискателей или других искателей сокровищ. Я точно знаю, что в руинах где-то лежат аналоги медных ламп с джиннами, нужно только порыться… и трудно удержаться, потому что джинн не сделает всех богатыми и счастливыми, не сделает грамотными и просвещенными, а у меня сейчас именно эта гигантомантная задачка.

Бобик первым прибежал к Тоннелю, вызвав переполох среди рабочих, некоторые повскакивали на скалы, как горные козлы, другие заперлись в бараках.

Мастер Маргулер бегом бросился навстречу.

– Как работа?

– Как вы и сказали! – ответил он с бодрой услужливостью.

– А как я сказал?

– Ни на час не прерываем! В три смены.

– Посмотрим, – проворчал я. – Неужели еще не прокопали?

Он забегал то справа, то слева, показывая дорогу. Я в самом деле не узнавал знакомого места. За неделю, что меня не было, справа и слева от входа нагромоздили, не успевая вывозить и сбрасывать в расщелину, целые горы из каменных глыб. Работа, как мы с мастером и ожидали, пошла быстрее, обрадовав камнерубов. В самом начале проламывались сквозь сплошную каменную стену, что образовалась из стекающей расплавленной массы, а теперь нужно выковыривать и просто убирать обломки скальной породы.

Камень почти не проходится ломать, разве что слишком большие глыбы разбивают на части. Камнерубы повеселели, плачу все так же хорошо, даже слишком, как будто от их работы зависит все мое благополучие.

Из бараков наконец начали показываться самые осторожные, кланялись, но посматривали как на безобидного чудака.

– Пойдем посмотрим, – велел я.

Огромная нора уходит в толщу почти отвесной стены широкая и высокая настолько, что всякий покрутит пальцем у виска. Но я велел долбить именно так, меньше шансов пройти мимо.

Дальше в глубине норы мелькают огоньки, показалась пара волов, за ними тяжело нагруженная каменными глыбами телега. Возчик шагает впереди и с натугой тянет волов за веревку.

Навстречу так же медленно и неспешно волы тащут пустую телегу. На этот раз возчик управляет ими из телеги. Завал все так же плотно забивает до самого свода. Уже и камнерубы обратили внимание, в удивлении крутят головами, переговариваются, строят догадки.

На расчистке завала я провел двое суток. Работники вообще не разгибались, стремясь угодить, плачу щедро, а работы на много жизней вперед. Я осмотрел их инструменты, как будто все из каменного века, с ходу придумал, как их сделать поэффективнее. Камнерубы хлопали глазами, но признавали, что так рубить намного удобнее.

Да и вообще я подкорректировал весь процесс вырубки камня и транспортировки, очень уж пока напоминает труд египетских рабов, а у нас как-никак продвинутое Средневековье.

Управляющий работами мастер Маргулер прибыл с тремя подводами заказанных инструментов. Я начал помогать разбираться, сам вошел в такой азарт, что часа два без устали махал киркой, стараясь находить в камне особые точки напряжения, когда даже от слабого удара разлетается на куски.

Маргулер сперва похваливал, на лице удивление пополам с уважением, потом я заметил, что поглядывает на меня обеспокоенно.

– Что-то не так? – спросил я.

– Все так, – заверил он поспешно. – Все так, но…

– Ну-ну, говорите. Бить не буду.

Он развел руками.

– Ваша светлость, – произнес он виновато, – не мое дело такое говорить… однако… гм… при всей вашей увлеченности этим делом… гм… все же есть более важные дела угроссграфа.

Я со вздохом опустил кирку.

– Например?

Он в затруднении пожал плечами.

– Не знаю. Но все-таки… гроссграфы этим не занимаются!

– А чем? – спросил я уже только для того, чтобы спросить.

Он снова подумал, почесал в затылке.

– Ну, наверное, чем и графы… только побольше. Или почти тем, что и короли. А короли не роют тоннелей.

– У королей руки коротки, – объяснил я злобно. – А вот мы выроем! И тогда знаешь, что будет?

– Не знаю, – ответил он озадаченно. – А что?

– А вот не скажу, – ответил я мстительно. – Ишь, критик нашелся! Сам подумай. Ахнешь.

Он задумался, в затруднении попытался добросовестно понять важность Тоннеля.

– Ну да… вообще-то через него можно внезапно бросить армию на завоевание тамошних земель… Но это будет очень не скоро, ваша светлость!

Он не сказал, что тоннель, если рыть его на самом деле, а не вот так, как уже понятно даже самым тупым, удастся прорыть разве что лет через пятьсот, я и за это благодарен, внезапно и сам ощутил, что зря бьюсь здесь, я нужен в крепости, в тренировочном лагере для лучников и особенно в мастерских, где я придумал новые способы соединения лат и велел проверить их в разных условиях.

– Вы правы, мастер Маргулер, – ответил я со вздохом. – Эй, ребята, оседлайте моего Зайчика!

– Будет сделано, ваша милость, – донесся бодрый голос. – Оседлаем эту ма-а-аленькую зверушку.

Я свистнул Бобику, поднялся от костра. Со стороны зияющего входа раздался испуганный вскрик. Мерно и тяжело загрохотало, посыпались каменные глыбы, люди кричали, но не так, чтобы слишком уж в ужасе, а скорее испуганно-радостно.

Крики в норе стали громче, я всматривался в темный зев. Оттуда как раз показалась пара волов с тяжелой подводой, но их обогнали бегущие в великой спешке люди. Быстрее всех выбежал молодой, раздетый до пояса камнеруб, тело взмокло и блестит, как намазанное жиром.

Он остановился, глаза дикие, заморгал от яркого света, замахал руками.

– Ваша светлость! Ваша светлость!

– Что там? – спросил я напряженно.

Сердце мое начало стучать чаще, камнеруб прокричал:

– Там дальше пещера!.. Страшно. Не вход ли в ад, ваша светлость?

– В ад вход ведет вниз, – ответил я резко и властно, как специалист по адам. – Бывал, знаю. А у вас просто пещера?.. Ворота есть? Сезам или сим-сим пробовали? Пойдем поглядим.

Зайчик недовольно фыркнул в спину, я пошел к норе, а потом, теряя достоинство лорда, побежал. Камнеруб несся рядом, потом приотстал.

В прорубленной дыре красные огни факелов, запах горящего дерева и расплавленной смолы, из темноты вынырнули блестящие от пота полуобнаженные тела.

Камнерубы разом повернулись к нам, я спросил быстро:

– Что там у вас…

И умолк: за их спинами нагромождение глыб, а вверху под самым сводом темнеет дыра. Через нее в состоянии протиснуться ребенок, но заглянуть может и взрослый.

Как я понял по лицам камнерубов, туда уже заглянули. Увиденное привело в ужас.

– Ваша светлость…

– Тихо, – велел я. – Пришло время действовать моей светлости.

– Не опасно?

– Жизнь вообще опасная штука, – сообщил я, – от нее, бывает, умирают. Уберите вон тот и вон те камешки!

Они торопливо скатили глыбы вниз, дыра стала шире. Выхватив факел, я взбежал наверх и, встав на четвереньки, протиснулся в дыру. На той стороне камни точно так же повели вниз. Я спустился, стараясь не сдвигать с места, такие глыбы и быка задавят, как комара, ступил на ровный пол, удивительно ровный и гладкий, словно покрытый плиткой.

Тоннель широк, настоящий зал, свод полукруглый, оттуда льется ровный чистый свет. Стены разнесены далеко одна от другой, там тоже свет, но слабый, приглушенный, будто сквозь матовое стекло.

Стены поблескивают не то полированным камнем, не то металлом, я угадал, что велел делать проход таким широким: как бы не пришлось расширять еще больше.

Нога ударилась о твердое, я опустил факел, кровь воспламенилась и кипящей волной ударила в голову. Рельс!.. А вот второй, оба полуутоплены в каменном основании пола, достаточно далеко один от другого, странно широкая колея… но, если верить школьным урокам, достаточно колею расширить на четверть, чтобы в укрупненных вагонах – станут не только шире, но и выше – можно было перевозить втрое больше груза. А здесь колея шире не на четверть, а почти вдвое.

Я прошел вперед, металл поблескивает холодно, ржавчины нет, явно с нужными добавками, шпалы бы истлели, но их нет, а рельсы ждут только вагонов и платформ.

Сзади шорох, с грохотом покатились камни. Я повернулся, как ужаленный, хватаясь за пояс. Бобик сбежал по каменной насыпи, на ходу лизнул мне руку и побежал по тоннелю вперед.

– Стой! – заорал я. – Стой, говорю!

Бобик повернулся, в глазах недоумение. На всякий случай помахал хвостом.

– Мы не знаем, что впереди, – сказал я твердо. – Вдруг заминировано? Иди рядом, морда.

Через пару шагов с обеих сторон начал вспыхивать ровный свет золотистого спектра. Идет прямо из стен, глаза не режет, хотя достаточно ярко.