Чтение 25–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

– Где?

– Нападение!

Я охнул:

– Кто?.. Где?

– На крепость!

Я застыл, но кулаки сами сжались до хруста.

– Кто? Как сумели?

И сам прикусил язык, даже ворота еще не поставили, что там уметь. Парень смотрел на меня с мольбой и отчаянием, словно это его личная промашка.

– Неизвестно, ваша милость.

– Какие разрушения? Сколько погибших?

Он помотал головой, даже не обратив внимание на жестокосердие, я спросил сперва о разрушениях, потом о живых людях.

– Разрушений нет, – заверил он поспешно, – а погиб только один. Раненые есть, но не сильно. Вернее, ушибленные. Это те с амулетами, на кого колдуны не смогли навести сон.

– Что они хотели? – потребовал я.

Гонец виновато опустил голову.

– Леди Лоралея исчезла.

– Что? – переспросил я страшным голосом. Жаркая кровь ударила в голову. – Да как они смогли…

– Магия, – повторил он торопливо. – Все ж знают, что раз ворот еще нет, то надо удвоить стражу. Но против магии кто-то выстоял, а кто-то нет…

Меня шатало, я стискивал челюсти и кулаки, в черепе рев и грохот, боль кольнула в левую сторону груди. Как сквозь вату в ушах услышал жалобный голос:

– Ваша милость, что передать сэру Норберту?

– Ничего, – прорычал я.

Я вышел на ослепляющий свет полдня, Зайчик прибежал на свист, увернулся от напрыгнувшего Бобика, этот ревниво пытается не допустить это гвоздеядное до хозяина, егохозяина, оно тут вообще не стояло.

Я вспрыгнул в седло, Зайчик сразу пошел в галоп, в карьер, я прижался к его шее, и рвущий волосы ветер заревел над головой свистящими голосами.

В крепости сразу десятка два рабочих, суетясь и мешая друг другу, поспешно навешивает на стальные штыри гигантские ворота. На меня оглянулись испуганно, втягивают головы в плечи. Двое мастеров носятся от одной створки к другой, орут сорванными голосами, подтаскивают лестницы.

Я стегнул по ним яростным взглядом, как бы хорошо развешать их на этих воротах… но не они виноваты, это Ульфиллу надо повесить, из-за него, из-за дурацкой церкви, чтохоть и не дурацкая, но потерпела бы несколько дней или недель.

Во дворе навстречу бросились растерянные Макс, Растер, Норберт и даже барон Альбрехт. Везде блещет металл доспехов и обнаженное оружие. Все напоминает муравейник, через который пробежал лось, сбив верхушку копытом. Лося и след простыл, а разъяренные мураши носятся с разведенными жвалами, подпрыгивают и щелкают ими в ярости.

– Магия! – проговорил быстро Макс. – Без магии не обошлось!.. Очень сильной магии.

– Как все произошло? – спросил я.

– Сэр Жоффруа, обходя караулы в головном, наткнулся на двух в коридоре. Оба на полу, у одного кровь из головы. Перевернул второго, и у того ссадина. И пара камней из пращи в сторонке… Тут же поднял тревогу. Все обыскали, нашли еще двенадцать человек без сознания. Восьмеро просто спали, но сон не простой, еле добудились, а четверых оглушили. Я проверил, у них на груди амулеты против таких чар. Потому, когда не удалось навести мару, их издали камнями из пращи…

Растер добавил злобно:

– Пращник должен быть очень умелым. Чтоб без промаха и с первого раза оглушить точно.

Барон Альбрехт буркнул:

– Он бы и убил, если бы сумел. Но все, к счастью, в шлемах. Один только дурак решил, что жарко, вот и поплатился.

– Зато шлем его, – обронил Растер, – без единой вмятины достанется более умному… Все-таки польза. И другим наука.

Я повернулся к Норберту.

– Сэр Норберт, вы у нас глава разведчиков и следопытов. Осмотрите все на предмет следов… отпечатков…

– Отпечатков?

– Копыт, – пояснил я. – Не пешком же они из крепости убегали? Кликните Миртуса. Пусть поищет с помощью своей магии… Работайте-работайте! Не стойте. А я пойду искать тоже.

В покоях я с порога перешел на запаховое зрение. Голова закружилась, противоречивые сигналы дерутся за доступ к коре головного мозга, я завис в диком мире, похожем на неглубокое морское дно, где двигаются цветные струи как теплых и холодных вод, так и остро пахнущие отходы, сбрасываемые с берега.

Запах Лоралеи, мучительно сладкий и нежный, настолько силен и четко очерчен, что я видел ее размытый силуэт у окна, где она простояла дольше всего, а потом вот совсем чужие запахи, раньше их не было, вот ее схватили и потащили. Судя по тому, как плотно перемешиваются запахи, она не сама пошла с похитителями, именно тащили, уволакивали силой.

Сердце колотится так, что едва не выпрыгивает через уши. Я вышел в коридор, струи пошли реже, здесь похитители почти бежали. Вот здесь леди Лоралея вырывалась особенно сильно, ее скрутили и понесли на руках…

Я вернулся к обычному зрению, ухватился за стену и переждал головокружение, пока ошалевший мозг перестраивает восприятие. Снизу шум и суматоха, я сбежал вниз, Зайчик через мгновение оказался рядом, повинуясь почти неслышному свисту.

Норберт крикнул торопливо:

– Я уже собрал отряд! В погоню?

– Пока нет, – ответил я зло, – мы даже не знаем, куда ее увезли… Ждите. Сперва посмотрю сам!

Бобик радостно гавкнул басом, уже понял, кого ищем, выбежал и нетерпеливо оглядывался. Зайчик порывался перейти в галоп, но я у ворот снова перешел на запаховое, стражи видели только, как их лорд побледнел и покачнулся.

Спустя минуту пришел в себя, тряхнул головой, конь мой рванулся и пошел с места в карьер по дороге в сторону запада.

Еще дважды я останавливался и, проверяя Бобика, погружался в мир запахов. Похитители даже не заметают следы, их кони идут на полном скаку. Это значит, где-то есть замок или крепость, где надеются упрятать добычу. И даже если я каким-то чудом отыщу следы на этом каменистом и выжженном солнцем плато, то уже не смогу даже доказать, что похищенное у меня хранится именно здесь.

– Сволочи, – рычал я в конскую гриву, – всех… всех уничтожу… Кишки выпущу… истреблю…

Краем сознания понимал, что во мне кричит оскорбленное мужское самолюбие. Больше всего не терпим, когда нас унижают на глазах женщины или в ее глазах. Можем стерпеть многое, но не когда вот так наглядно показывают, какой ты дурак и как легко обойти такого идиота со слюнями на подбородке.

Зайчик все набирает скорость, Бобик несется впереди, я вижу, как иногда подпрыгивает, хватая поднимающиеся от земли запахи. Мы пронеслись десятка три миль, пока я сообразил, что увозили пленницу не на простых конях, иначе мы бы давно догнали.

Лишь часа через полтора погони по когда ровной, когда холмистой долине впереди на развилке дорог прорисовалось строение, но когда мы приблизились вплотную, оно заколебалось и пропало, оставив едкий запах хлора.

– Ни фига себе миражи, – пробормотал я. – Так и укусит что-нить миражное…

Впереди ровная линия деревьев, так растут либо вдоль берега реки, либо на краю спокойных озер. Зайчик сбавил бег, а Бобик почему-то перестал слишком уж выбегать вперед, все чаще поглядывал на нас и держался ближе.

Кое-где вдоль берега сидят и греются на солнце огромные массивные жабы. Я бы принял их за зеленые камни, если бы у каждой не трепетал желтый мешок под нижней челюстью.

Одна присела, глядя на меня мутным взором, я насторожился и чуть подал коня назад. Жаба прыгнула, я охнул, насколько эта земноводная скачет далеко и мощно, а жаба, приземлившись в сторонке, поймала пробегающего жука размером с крота, мигом втащила в рот, обвив языком.

Я с уважением посмотрел, как она просто проглотила, даже не разжевывая, подумаешь, мелочь, и уставилась на меня оценивающим взглядом.

– Ну-ну, – сказал я предостерегающе, – я жаб, конечно, уважаю, но не до такой степени…

Зайчик пошел рысью мимо и дальше, Бобик зашел с другой стороны и бежал рядом. На жаб посматривал с боязливой почтительностью, как взрослый смотрит на перебегающих дорогу сороконожек и прочих отвратительных созданий.

За озером открылось еще одно, настолько похожее, словно одно отразилось в огромном зеркале. На карте Сома так и названы «двойным», я и там проехал в сторонке: вдоль берега барражируют огромные, как лягушки, странные осы, не хотелось бы с ними связываться: они у меня ничего не крали.

Дальше река, впадающая в одно из озер, делает изгиб, и, как я и ожидал, там грозно высятся на фоне недобро краснеющего неба черные квадратные башни с тупыми зубцами. В середине горит багровым огнем черепичная крыша донжона. Конечно, башни не черные, в этой местности строят из серого гранита, но на фоне близкого заката выглядят как будто вынырнули из пылающего ада.

Вокруг замка вырублены не только деревья, но и кустарники. Даже трава скошена и сожжена, что значит здесь живут и опасаются внезапных набегов соседей.

Присутствие магии чувствуется за милю: то ли там не считают нужным скрывать, мол, мы ж предупреждали, то ли она слишком сильна, чтобы такое скрыть. В лоб замок не атакуешь: понадобится целая армия, чтобы одновременно приставить лестницы ко всем стенам и надеяться, что у гарнизона не хватит сил защищать каждый метр гребня стены.

Рассчитывать на подземный ход не приходится, его можно искать годами и не найти. Сверху десант не высадить, летать не умею. Эх, хорошо бы еще это освоить… Увы, демоны Юга здесь появляться не могут по определению.

Ничего не придумав умного, я взобрался на ближайшее к замку высокое дерево. Отсюда на стену не перепрыгнешь, далековато, но можно рассмотреть строения во дворе, со временем удалось бы пересчитать весь вооруженный люд и составить представление о количестве защитников.

Так я просидел до наступления темноты, а когда погасли последние краски заката, всякое перемещение в замке затихло, зато присутствие сильной и злой магии стало намного сильнее, словно незримый хозяин спустил охранять свои владения больших и очень злобных псов.

Я просидел до середины ночи, потом в мозг ударила страшная мысль: сейчас, в это время, похититель тащит в постель леди Лоралею!.. Возможно, что еще хуже, даже не тащит,а она сама покорно снимает одежду и опускается на ложе, так как он доказал свое превосходство надо мной, сумев похитить прямо из моей же крепости, несокрушимостью которой я так гордился.

Ярость трясла меня так, что раскачивалось даже дерево. Я зажмуривался с силой, перед глазами темнело, потом плыли огненные круги. В ушах звучал ласковый голос Лоралеи, но я спохватывался и до боли в глазных яблоках и лобных долях всматривался в темноту.

Утреннее солнце еще не показалось из-за края земли, а птицы подняли гвалт, со всех сторон понеслось чириканье, щелканье, писк и шелест, все это называется птичьим пеньем, повыдирал бы лапы всем этим певунам.

Во дворе крепости то и дело проходят вооруженные до зубов люди, поблескивают широкие латы, однако не заметно ни одного колдуна. Либо они тоже в доспехах, что немыслимо для их касты, либо перемещаются незримыми.

Я уже собирался слезать, все тело занемело от неудобного сидения в скрюченном положении вечер и всю ночь, а на плоскую площадку ближайшей башни неспешно вышли солидные и уверенные в себе мужчины. Я узнал графа Арлинга, последний раз видел его израненного после сражения с бароном Кристофером де Марком, барона фон Кратаурвица и виконта Бубервиля. Все трое дольше всех не хотели признавать мою власть гроссграфа, чуть позже появились еще двое незнакомых лордов, но держатся с ухватками завсегдатаев, дескать, старые друзья и соратники. Вообще о графе Арлинге я слышал в последнее время, что этот гостеприимный и хлебосольный хозяин с помощью искусных лекарей залечил все раны и снова рвется в бой и на подвиги.

Слуги торопливо принесли стулья, мужчины тесно усаживались за довольно небольшим столом на четверых, а то и на троих, появились кувшины с вином, как же без них, металлические кубки.

Барон Кратаурвиц спросил вежливо:

– Есть какие-нибудь новости?

Граф Арлинг ответил с вежливым наклоном головы:

– Только что прибыл гонец от графа Ришара де Бюэя. Он тоже встревожен усилением нашего выскочки, которого мы сами неосмотрительно выдвинули в гроссграфы.

Барон Кратаурвиц обронил:

– Но он выполнил наше главное требование: оторвать Армландию от Фоссано. На мой взгляд, именно теперь Армландия действительно сильна. И даже Барбаросса не сумеет принудить к повиновению, если бы вторгся со всеми войсками…

Виконт Бубервиль уточнил:

– Только потому, что наш гроссграф…

– Он не гроссграф, – быстро сказал граф Арлинг. – Простите, что прервал, но это уточнение немаловажно.

Барон Кратаурвиц поклонился:

– Да-да, вы совершенно правы. Армландия сильна лишь потому, что этот, пока еще не гроссграф, погасил распри. Все войска может собрать под свою руку, а в этом случае отступит и король. Это совсем не то, что давить нас поодиночке. Но стоит ли провозглашение независимости Армландии потери наших свобод?

– Вот именно, – сказал граф Арлинг горячо. – Спасибо, вы уловили мою мысль. Я думаю, что мы потеряли больше, чем приобрели. Армландия и так, по сути, откололась от Фоссано. Хотя бы из-за непроходимости дорог. Мы не провозглашали ее независимость только потому, что избегали вторжения королевских войск. Но сейчас… Король Барбаросса не имеет той власти и влияния в Фоссано, какую захватил Ричард в Армландии!

Все согласно зашумели, а я подумал зло, что это я скулю насчет малости у меня власти, а эти вот считают, что и так слишком много. Кто прав: один лев или стадо баранов? Хотя здесь собрались не бараны, это еще те львы, отважные и совсем неглупые.

Один из незнакомых мне рыцарей проговорил задумчиво:

– В программе этого Ричарда кое-что есть очень интересное… Я ознакомился очень внимательно. Он сумел заключить ряд торговых договоров с королем Гиллебердом и королем Шателленом. Условия удивительно благоприятные для Армландии… Мы можем воспользоваться своими преимуществами и в короткий срок удвоить свое благосостояние.

Арлинг возразил резко:

– Принимать благодеяние – значит продавать свободу!

Барон Кратаурвиц сказал хмуро:

– Дорогой друг, свободы желают совсем немногие. Большинство – справедливых господ.

– А вы? – спросил Арлинг в упор.

Барон Кратаурвиц развел руками.

– Как вам сказать… Чтобы обладать свободой, необходимо ее ограничивать. Свобода есть право делать все, что дозволено законами. Ибо если каждый может делать то, что законами запрещается, у него не будет свободы! Потому что то же самое могут делать и все прочие… А такая свобода, извините, это разбой, междоусобица, грабежи, войны… Свобода – это роскошь, которую не каждый может себе позволить!

Арлинг изумился:

– Вы против свободы? Предпочитаете тиранию этого гроссграфа?

Кратаурвиц помотал головой.

– Нет, я не хочу тирании. Но устал и от постоянной распри. Хочу пожить в покое!

Виконт Бубервиль сказал громко и с презрением:

– Лучше свобода, исполненная опасностей, чем спокойное рабство! Сэр Кратаурвиц, вас все знают как замечательного хозяйственника, который любое разоренное хозяйство умеет превратить в процветающее и даже дающее доход. Но преимущества в торговле, которые дает этот выскочка, не должны скрывать опасность усиления его власти!

Кратаурвиц смолчал, но обиженно надулся. Второй незнакомый мне рыцарь сказал примирительно:

– Никто не спорит, что гроссграф сделал хорошее дело, прекратив распри. Но он слишком много забрал себе власти!

– Разве? – спросил Кратаурвиц осторожно. – Насколько я помню, он не нарушал никаких законов… так как их еще не существует на подобный случай. Армландия никогда не была самостоятельной. Законов для нее нет…

Гроссграф, отметил я автоматически. Этот рыцарь назвал меня гроссграфом, но даже граф Арлинг в пылу спора не поправил, что я не гроссграф и все такое.

– Законы есть, – возразил Бубервиль. – Не для Армландии, а для лордов! Такие же, как и по всему Фоссано, Турнедо, Шателлену или где еще. Право не посылать своих людей в королевские войска свыше установленного числа, ограничение на время, право самим устанавливать налоги, таможенные пошлины, право суда на своих землях…

– А что, – спросил Кратаурвиц так же осторожненько, – гроссграф уже отменил эти привилегии?

– Нет, – ответил Бубервиль. Нервно дернул щекой и повторил: – Нет… пока.

– А почему тогда такая тревога?

– У него слишком большая власть, – сказал угрюмо Бубервиль. – Его слишком многие поддерживают… безоговорочно. А в таких условиях даже хорошие правители становятся деспотами и тиранами.

Первый из незнакомых рыцарей проговорил медленно:

– Не лучше ли нам подождать развития событий? Еще неизвестно, как поступит этот гроссграф. Возможно, он сам предпочтет поделиться властью с наиболее могущественными лордами.

Граф Арлинг махнул рукой.

– Понятно, как поступит. Один великий тиран древности сказал, что от власти нельзя отказываться, пока сидишь на троне. От власти можно отказываться не раньше, чем выволакивают за ноги из тронного зала.

– Гроссграф молод, – задумчиво произнес и Бубервиль. – Старик еще может отказаться, но чтоб отказался молодой… Такого я еще не слыхал.

Барон Кратаурвиц сказал Арлингу примирительно:

– Дорогой друг, мы очень ценим то, что вы делаете. Свои права и свободы мы ценим не меньше, чем независимость Армландии. Честно говоря, даже больше. Потому мы вас поддерживаем… Я прошу только не торопиться! Пошлите гонцов еще к Ангелхейму, барону Варангу… Это сильные и гордые лорды, они наверняка поддержат вас. И вот тогда, когда за нами будет вся Армландия или почти вся, мы и предъявим этому гроссграфу свои требования. Как бы он ни был силен в турнирных схватках, но против объединенной мощилордов он не выстоит.

Виконт Бубервиль заговорил хмуро:

– Наверное, вы правы, сэр Кратаурвиц. Сэр Ричард, сам того не сознавая, в самом деле объединил вечно враждующих лордов… против себя. И теперь можем выступить против общей угрозы нашим интересам. Сэр Арлинг, нужно поступить, как предлагает барон Кратаурвиц. Когда мы начнем собирать свои силы, Ричард даже не станет оказывать сопротивления. С ним только кучка преданных ему рыцарей, но у него нет своего личного войска!

– Он может, – сказал незнакомый рыцарь педантично, – воевать с отдельными лордами… силами других лордов, но не с Армландией. Я тоже за то, чтобы привлечь к сопротивлению Ангелхейма, Ришара, Варанга и прочих могущественных сеньоров. Чтобы у Ричарда вообще не было лордов, на которых он мог бы опереться.

Они еще раз с таким энтузиазмом сомкнули кубки, что пронесся мелодичный звон, а вино щедро плеснуло на скатерть.

Граф Арлинг произнес с подъемом:

– Да воцарится воля, да скроется тьма!

Я стиснул челюсти. Это я, значит, тьма. Как хорошо, когда можно вот так громкими словами воодушевлять, а дураков и вовсе перевербовывать. Я уж и не помню, что было вначале, то ли «Да здравствует солнце…», то ли «Да здравствует разум…», но главное здесь «…да скроется тьма!», что значит – уничтожим, убьем, втопчем в землю, зар-р-рэжем, спалим, камня на камне, до седьмого колена… нет, до десятого, вообще вырвем с корнем…

Ломать не строить, мелькнула расхожая мысль, но я вам, гадам, не дам ломать свой песчаный домик.

Глава 15

Они обнялись и сердечно расцеловались, глядя друг другу в глаза, потом это будет заменено крепким «мужским» рукопожатием, а я передумал слезать с дерева. Это вчера казалось, что сижу удобно, толстая ветка раздваивается, задница чуть провисает в развилку, можно строить планы, не отвлекаясь на удобства плоти, да только ничего пока не лезет в голову, а сучки откуда только и взялись, уже втихую впиваются в тело.

Лорды покинули площадку, низкое солнце освещает башни в упор, они кажутся выкованными из черного железа, дошедшего из глубины веков и потому грубого и растерявшего тепло человеческих рук.

Во дворе затихло, стражи на стене и в башнях, челядь на кухне, даже у колодца пусто. Я снова собирался потихоньку слезать, как из донжона вышли барон Кратаурвиц и высокая женщина. Она еще не повернулась ко мне лицом, как я узнал Лоралею. Сердце мое затрепетало, я весь превратился в слух, стараясь услышать даже ее драгоценное дыхание.

Она вышла на утреннюю прогулку перед завтраком, как я понял, а барон деликатно поддерживает ее под локоть, улыбается и что-то толкует, усиленно двигая бедрами от воодушевления. Так собаки с купированными хвостами виляют задом, когда хотят выказать неописуемый восторг.

В углу пышно цветет посаженный кем-то из челяди куст роз, дикий, но живучий, я слышал, как барон сказал с наигранной восторженностью:

– Ну разве не прекрасны эти дивные цветы, так похожие на присевших перевести дух бабочек? А бабочки здесь – это же живые летающие цветы! Дух захватывает от красоты, я дивлюсь, как Господь заботится о нас, чтобы мы жили не только сыто, но и в красоте божественной!

Она улыбалась, кивала, потом лицо ее стало серьезным.

– Да, барон, – произнесла она с грустью в голосе, – но как часто любование прекрасным приходится откладывать, когда приходит беда!

– Совершенно верно, графиня, – согласился он с глубоким сочувствием в голосе. – Но разве это правильно? Красоту нужно находить везде. И любоваться ею так, будто это последний день в жизни.

Она покачала головой.

– Вот вы присели полюбоваться цветком в лесу, а сзади на вас прыгнул волк… И все, это в самом деле последний день вашего любования. Нет, сперва надо очистить лес от волков и других опасных зверей. Чтобы любоваться долго и безбоязненно.

Он вздохнул, лицо его омрачилось.

– Да, вы правы, графиня. Нам предстоит принять тяжелое решение. Трудное и тяжелое. Хотя граф Арлинг слишком торопит, на мой взгляд, события…

Она охнула, глаза ее округлились.

– Торопит? Да промедление смерти подобно!.. Этот ужасный человек набирает силу слишком быстро! Как только на его главу опустят корону гроссграфа, его остановить будет намного труднее!.. Наоборот, нужно спешить! Промедление полезно только в гневе.

– Гм, – произнес барон, – но и поспешность опасна.

– Барон, – сказала она с жаром, – для благоденствия людей нужно, чтобы силу имел голос закона, а не гнев какого-либо человека! Нужно, чтобы свободные люди опасались улик, а не обвинения. Разве не так?

– Так, – согласился он со вздохом.

– У сэра Ричарда уже слишком много власти! Не так ли?

– Так…

– Только то общество, – продолжала она с жаром, – в котором лорды пользуются верховной властью, есть истинное вместилище свободы!

Я подумал с досадой, что мир почему-то так устроен, что о свободе громче всех кричат надсмотрщики негров.

– Да, – согласился барон, – конечно, однако…

– Свобода, – произнесла она важно, и я уловил в ее голосе интонацию графа Арлинга, – состоит в том, чтобы зависеть только от законов. Не так ли?