Чтение 16–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

— Ладно…

Она хихикнула:

— Иди-иди. Она пока еще не кусается… вроде бы. А если и укусит, я тебя утешу. Потом. При случае.

— Ловлю на слове, — пригрозил я.

Она хихикнула, я отвесил короткий поклон и пошел твердой уверенной походкой в сторону дворца.

По обеим сторонам распахнутой настежь двери часовые в роскошных одеждах, широкий навес позволяет находиться в тени. В руках красивые копья с позолоченными древками, на поясах церемониальные мечи, широкие и неудобные.

— Привет, ребята, — сказал я покровительственно.

Мне не ответили, да я и не ждал, в холле прохлада, но светло и празднично, как и в самом городе, это в наших северных королевствах в замках всегда полумрак, окна узкие,да и небо почти всегда хмурое, свечи приходится жечь даже днем.

Придворные сразу поворачивали головы, но никто в упор не рассматривает: варвары такие взгляды воспринимают, как вызов, а с кочевниками лучше не связываться.

Принцесса, гордая и надменная, отыскалась во внутренних покоях, где кормит с руки птичек в просторной клетке. Я издали залюбовался ее дикой красотой, что больше пугает, чем умиляет, в каждом движении сквозит сила и решительность, лицо волевое, умное, нижняя челюсть слегка упрямо выдвинута вперед, других женщин это испортило бы, но здесь только подчеркивается необузданная красота.

Я остановился в трех шагах и отвесил короткий исполненный достоинства поклон.

— Ваше Высочество…

Она кивнула достаточно приветливо, хотя и высокомерно, продолжая со всем вниманием смотреть, как птички клюют из ее розовой ладони мелкие зернышки.

— Десятник Рич…

— Вы изволили поинтересоваться мной, Ваше Высочество, — напомнил я. — Весьма любопытственно, что за рыба издохла в лесу.

— Рыба?

— Идиома, — объяснил я. — Да не идиома сдохла… но это не важно. У вас ко мне вопросы или же вы просто восхотели мною полюбоваться во всем моем великолепии?

Она наморщила нос, в глазах промелькнуло неудовольствие и предостережение, шутить можно только с разрешения ее светлости, а весьма вольный тон ее раздражает.

— Не то, — произнесла она рассеянно и в неподражаемом королевском величии, — чтобы совсем уж вопросы…

Я отступил на шаг и сказал тверже:

— Ваше Высочество, я вижу, вы весьма и зело заняты.

Не буду вам докучать своим присутствием.

Я был уже возле двери, как меня догнал ее негодующий возглас:

— Десятник Рич!

Не поворачиваясь, хотя это вообще-то хамство, но я сам везде видел, как в таких случаях почему-то не поворачиваются, уж и не знаю, ерунда какая-то, спросил надлежащим голосом:

— Да, Ваше Высочество?

— Да повернитесь же, — потребовала она раздраженно. — Не с вашей же спиной разговаривать!

Но разговаривают же, мелькнула мысль, хотя и выглядит глупо. Какой-то совсем другой мир, условный, но я-то в реальном, и я медленно повернулся. Принцесса, забыв про птичек, смотрит на меня с гневом и в то же время как-то беспомощно.

— Да, — повторил я, — Ваше Высочество? Она сказала требовательно:

— Подойдите. Не кричать же через весь зал.

Тоже верно, хотя я видел, как кричат, но приблизился, она величественно повела в мою сторону темными загадочными очами.

— Слуги говорят, вы снова не ночевали.

— Да все по бабам, — ответил я со вздохом. — Из-за них все проблемы.

Она внимательно посмотрела мне в лицо.

— А вот и не врите, — произнесла она строго. — Все мои Женщины говорят, что вас и близко возле них не было.

— Они тоже шляются по кабакам? — поинтересовался я.

Она покачала головой.

— И там вас не было. Я послала проверить… беспокоилась, чтобы гонцу из дальнего племени утеснений и обид никто не чинил. Вас просто не было в городе!.. Да и ваш конь загадочным образом исчез из конюшни…

Я поинтересовался мирно:

— Конь? А при чем тут конь?

— Но как-то же надо передвигаться сыну степей?

Я сказал многозначительно:

— Принцесса… в мои таланты входит не только умение ладить с женщинами.

Она прищурилась, быстро посмотрела по сторонам.

— Что вы хотите сказать?

— Только то, — ответил я невинно, — что сказал. Я еще тот орел! И даже деревья клюю. Временами, но часто.

— Где вы были на этот раз, загадочный вы человек?

Я ответил, глядя честнейшими глазами:

— Где еще быть сыну степи? Вышел за город, чтобы подышать свежим воздухом. И до утра сидел, смотрел на звезды. Мы, степняки, такие романтики, такие романтики… Сами себе удивляемся. А вы так забеспокоились, что мне будут утеснения?

Она чуть-чуть пожала плечами.

— Вы слишком быстро заводите врагов. И не самых мелких.

— Я сам не мелочь, — заметил я скромно.

Она покачала головой, на лице в самом деле отразилась тревога.

— Я не о том… Мне кажется, вы сильно раздражаете конунга Бадию. Он терпит, слишком могущественен чтобы обращать внимание на мелочи, но его люди смотрят на вас очень зло… И вообще, я видела вас в моих снах… вам грозят неприятности.

— Сны брешут, — сказал я твердо.

— Но бывают же вещие? — возразила она. Я пожал плечами.

— Господь иногда может послать нечто… предупреждающее, но дьявол настолько все исказит, перевернет и перепутает, что такие сны лучше вообще не рассматривать. Даже, если посланы самим Богом. Проснулся и — забыл.

— Существуют мудрецы, — напомнила она, — занимаются только снами!.. Ох, что ты делаешь…

Птичка испуганно отпорхнула на другую строну клетки, а принцесса потерла клюнутый палец.

— Дикая все еще, — сообщила она, как бы извиняясь за невоспитанную птичку, тоже, наверное, дочь степей. — Но привыкнет…

— Привыкнет, — согласился я. — Ярл Элькреф уже клюет из вашей руки. Но сонники, составленные вашими мудрецами, воспринимают всерьез только тупые бабы из простонародья.

Она улыбнулась, глаза хитро прищурились.

— Вы отказываетесь узнавать о содержании снов… в которых были вы?

Я заколебался, кто из нас не хочет слушать о себе любимом, но вскинул голову и ответил, надменно выпятив подбородок:

— Разумеется. Я мужчина, а не эта самая… — Кто?

— Баба.

— Женщина?

— Баба, — повторил я. — Баба от женщины, как плотник от столяра… Баб много, женщины — редкость. Многие из мужчин даже не знают, что женщины в самом деле существуют…

Она произнесла с иронией:

— Что, так и не встречали?

Я помолчал, чувствуя, как из самых глубин, накрытых плотной тяжелой крышкой, пытаются пробиться наверх горькие воспоминания.

— Встречал.

Она помолчала, наблюдая за мной, лицо медленно смягчилось, стало почти женским, а голос впервые прозвучал без командной нотки:

— Я коснулась вашей старой раны… простите.

Я чувствовал, как из меня рвется тяжелый вздох, пытался подавить его или как-то замаскировать, мы не любим, когда зрят наши слабости, но принцесса все равно ощутила, глаза странно мерцают, на лице проступило глубокое сочувствие, и она стала удивительно красивой без всякой вал ькиристости.

— Ничего, — ответил я сдавленным голосом.

— Все еще кровоточит? — спросила она тихо.

— Жизнь продолжается, — ответил я. — Жизнь продолжается, ваша светлость! Все проходит, как сказали однажды мудрому Соломону еще более мудрые. И он велел эти словавырезать на своем кольце, как единственные в мире слова, что и радуют, и печалят одновременно.

Она сказала с сочувствием:

— Вы молоды, Рич. Надеюсь, еще встретите ту, что будет достойна вас. Например, при нашем дворе множество замечательных женщин…

Я поморщился, покачал головой.

— Здесь, как я вижу, только два типа женщин: одни не могут рассказать анекдот, другие не могут его понять.

Она посмотрела на меня несколько удивленно.

— В самом деле? И к какому типу вы относите меня?

Я в великом удивлении развел руками.

— Ваша светлость, вы при чем?… Я говорю о женщинах!.. Вы же это самое… как бы поточнее… принцесса, во!

Вы символ, олицетворение, вы вне всяких типов и правил.

Это значит, что сами вольны выбирать, к какому из тих типов принадлежите.

Она чуть откинулась на спинку кресла, презрение во взгляде начинает выливаться наружу, предсказывая зарождающееся цунами.

— А не приходит в голову, что бывает и третий тип?

— Конечно, приходит, — ответил я с восторгом, — мы, мужчины, романтики, всю жизнь в поисках чудес. А чтоб себя утешить в бесплодных поисках, придумали красивую отмазку, что счастье не в самом счастье, а в долгой и трудной к нему дороге. В отличие от женщин, мы действительно любим все красивое! И потому себе брешем чаще и больше, чем вам.

Она смотрела несколько напряженно, стараясь поспеть за поворотами моей изощренной мысли. Я подумал, что к чему-то умному меня нужно подгонять пиками в задницу, а вот так бездумно поиграть словами перед самочкой, пораспускать павлиний хвост и походить гоголем, выпячивая грудь и вздувая мускулы — за это и сам готов доплатить.

Лицо ее наконец стало кислым, словно трое суток постоявшее на солнце молоко.

— Мне кажется, вы все врете!

Я ответил с достоинством:

— Зачем мне врать? Чтобы стать героем, нужно меньше усилий, чем им казаться. — А про себя добавил, что ложь не считается ложью при ответе на вопрос, который спрашивающий не должен был задавать. Тем более, когда разговариваешь с женщиной. Уж им можно врать, что угодно и сколько угодно, это не считается враньем. Перед ними даже клятвы ни один суд не рассматривает как серьезные…

И вообще, есть ложь, на которой мы, как на светлых крыльях, поднимаемся к облакам и даже звездам, а есть истина, холодная, горькая и тяжелая, которая приковывает к обыденности свинцовыми цепями.

Она смотрела уже злая, как кобра, в глазах недоверие и вроде бы даже вполне понятная жажда стукнуть меня по голове.

— А чтобы вот так грубить, — спросила она, — вам нужно стараться или само получается?

Я ответил гордо:

— Я, знаете ли, герой без фразы.

Она вскинула брови, злость осталась во взгляде, но сразу насторожилась.

— А что это?

— Герой без фразы, — сказал я, — или, как его еще называли, небритый герой, был в моде в эпоху моих дедов, когда царило засилье красивых и лживых фраз и пушисто-слащавых лозунгов. Тогда и появились эти: слова их порою грубы, но лучшие в мире книги они в рюкзаках хранят… В смысле, на лицо ужасные, добрые внутри. Потом эти ужасно-добрые победили, к своему удивлению, их дети рождались уже небритыми, но внуки снова вкусили в городах гнилую прелесть красивых слов и фальшивых комплиментов. Я тоже, увы… Но, попадая в города, где этой фальши море, мы все-таки почти без натуги вспоминаем про свою гордую исконно-посконную самобытность и даем отпор ложной политкорректности!

Она хлопала глазами, стараясь понять сложное переплетение фраз, где я и сам не все понимаю, но в нашем мире важнее не смысл, а напор, убежденность, яростный блеск в глазах и эффектная жестикуляция, по обучению которой кое-где выходят даже книги.

По-моему, она тоже действует на меня совсем не смыслом, если я ловлю себя на том, что таращу глаза на ее высокую грудь, а голос до меня доходит только трелями, как слушаем птиц, не пытаясь услышать в них слова.

— Вы такая красивая, — сказал я твердо, — что вас даже обругать не получится.

ГЛАВА 4

Она хлопнула глазами, я ощутил ветер от длинных и густых ресниц, на которые можно что-нить положить. Обычно об объеме ресниц заботятся те, у кого недостает объема груди, но у Элеоноры даже при желании ни к тому, ни к другому не придраться.

— Это оскорбление, — спросила она озадаченно, — или такой замысловатый комплимент?

— Обижаете, — сказал я с достоинством, — как гордый сын степи или даже степей унизится до пошлого комплимента?

— А что это было?

— Красота обманчива, — пояснил я терпеливо, — но полезна, если вы бедны или не очень умны. Но у вас есть первое и, как мне местами кажется, даже второе. Так зачем вам быть такой ослепительно красивой?

Она всматривалась с недоумением, глаза трагически расширились.

— Вы уже трижды назвали меня красивой, — произнесла она с самым озадаченным видом, — но это прозвучало больше как оскорбление. Или обвинение…

— Совершенная красота, — ответил я, — почти всегда отмечена холодностью или глупостью. Но у вас глаза, хоть и красивые, но все-таки умные. С виду, конечно. Очень необычное сочетание для женщины! Она сказала холодно:

— Вот уж не думала, что гордый сын пустого пространства…

— Не пустого, — прервал я гордо, — у нас там овцы, ослы, мулы, кони и даже верблюды!.. А песка сколько…

— Да-да, донельзя гордый сын песка замечает какую-то там красоту…

Я возразил:

— Красота действует даже на тех, кто ее не замечает.

Она нахмурилась.

— Странные речи. Кстати, признанными красавицами у нас считаются Юдженильда, Деция, Жирондина, Аполления…

— Ну-ну, — сказал я саркастически, — бабушке своей скажите!.. Эти удобные и мягкие игрушки, эти хихикающие Дуры — самое то для мужчин всех возрастов, положения и Ума. За них в самом деле будет соревнование… А на вас все смотрят, как на богиню. Вы слишком красивая и слишком Умная. Умные женщины умеют прикидываться дурами, но вы — увы! — принцесса, вам противно подстраиваться под любой идеал. И вот на вас смотрят с суеверным почтением, вами любуются и по вам вздыхают, но никому даже в голову не придет ухватить вас за сиськи…

Она вздрогнула, отстранилась и вознадменнилась, сразу стала выше ростом. В широко расставленных глазах, темных, как звездная ночь, заблистал грозный огонь.

— Что-о?

— Ну, — пояснил я, — как хватают ваших Юдженильду, Децию, Жирондину, Аполлению…

— Моих фрейлин не хватают! — надменно произнесла она и вскинула голову.

— Да ладно, — сказал я, — это при вас не хватают… А как только отвернетесь? А они хихикают и вроде бы стесняются, но поворачиваются так, чтобы хватать было сподручнее. А вы чисты и непорочны до святости. Потому вы тоже дочь степей… где-то глубоко внутри.

Она нахмурилась сильнее, лицо стало презрительным.

— Спасибо за лестное сравнение! Уходите, видеть вас не хочу.

Я приложил кончики пальцев ко лбу, к сердцу, поклонился, сделал рукой в воздухе изящный полукруг, словно смахиваю пыль с сапог, соединив в одном замысловатом жесте элементы приветствия и прощания сразу трех или больше эпох и религий.

— С великим сожалением откланиваюсь… Да, кстати…

Я хлопнул себя по лбу, а принцесса обернулась чересчур быстро, словно ждала моих попыток как-то остановить расставание, продолжить общение. Я скривился, опять не так поймут, торопливо потянул из кармана золотую цепочку старинной работы.

— Это не брат вашему? Или сестра? Кто их, рептилий, разберет…

На свет появился крупный рубин в форме драконьей головы, блеснул ярко и неожиданно чистейшим пурпурным огнем дальних звезд и новых галактик.

Элеонора ахнула.

— Что это?

— Полагаю, — сказал я скромно, — подлинник.

— Что-что?

— У вас копия, — сказал я участливо. — Как я полагаю… не без оснований. У вас в качестве фамильной ценности из века в век передавалась копия. Подделка, проще говоря, если говорить для доступности. Даже в древние времена подделывали, бесстыдники! Вот так и считай наших предков святыми и беспорочными.

Все еще не веря своим глазам, она нерешительно протянула руку. Я небрежненько опустил на ее ладонь рубинью голову вместе с золотой цепочкой.

— Откуда… — прошептала она потрясенно, — это у вас?

— У мага взял, — сообщил я.

— У мага? Вы у мага взяли ту, на серебряной цепочке…

Я отмахнулся.

— Да у вас магов, хоть… гм… Это у другого взял. Который постарше. И поважнее, скажем так. Ему все равно не понадобится.

— Это как? — спросила она.

— Ему уже ничего не понадобится, — пояснил я.

— Почему?