Чтение 35–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

Он охнул:

— Ни…чего… себе…

— Видишь, — сказал я победно, — кто рано встает, тому Бог вот такое дает!

— Я спешил, — сказал он, оправдываясь. — У тебя просто ноги длиннее, бегаешь, как дикий кулан… А там еще такой не осталось?

Юдженильда сказала с обидой:

— Таких больше не бывает! Он вздохнул.

— Я согласен и на чуть похуже.

— Всех разобрали, — победно сообщила Юдженильда и прижалась ко мне. — Вот!

Он простонал:

— Ну почему я всегда опаздываю? Эх, так и не пришлось мне прикрыть твою бесстыжую спину… Что ж ты так нечестно начал без меня?…

Впрочем, упрека я не услышал, скорее, облегчение, не пришлось обагрять меч в крови мергелей, с этими парнями пил, никто из них вообще-то не сделал ему ничего дурного.

— Да увидел, — сказал я скромно, — из-за чего стоило начать самому да побыстрее… Как видишь, даже работа наблаго Отечества может иногда оказаться приятной. Доставь эту милую девушку во дворец, но постарайся, чтобы ее не увидел конунг или его люди.

Он кивнул на темный вход во храм.

— А там… что сейчас?

— Ничего, — ответил я.

— Э-э… как ничего?

— И никого, — пояснил я. — Главное, оба шамана как-то так погибли, я даже не заметил. Зато на работе! Впрочем, они не столько деятели культуры, а как бы служители чуждого народу культа, потому их можно и нужно. Стражи побиты, поэты это туманно называют кровавым пиром, где красного вина всем хватило, даже из ушей хлестало. Деревянный идол срублен пусть не под корень, но зато под самые, а это, как ты понимаешь, еще больнее.

Он скривился.

— Это изуверство! И надругательство над святынями.

— В бою все можно, — сказал я, оправдываясь. — А на такой пьянке простительно. Я ж завтра не вспомню, что творил! В общем, жертвоприношения возобновятся не весьма скоро.

Он вздохнул.

— Значит, обратно ее нести нет смысла?…

— Нет, — ответил я честно.

— До храма ближе, — сказал он. — Ладно, кому в городе сдать на руки?

— Обратись к Ланаяну, — посоветовал я. — Это начальник дворцовой стражи.

— Да знаю-знаю, — сказал он. — Обязательно найду. Может быть, не сразу только.

Юдженильда высокомерно вскинула брови, но промолчала, только взгляд ее был красноречив, хотя в нем чуть позже и появилось что-то вроде колебания.

— Вон там кони, — сказал я. — Выбирай любого, хозяева уже не будут спорить. Или бери всех сразу.

— Лучше всех!

Он исчез, буквально через мгновение примчался уже на великолепном рослом жеребце с огненными глазами и с дорогой сбруей. Юдженильда тихонько вскрикнула, когда он наклонился и легонько поднял ее в седло.

Пока он укутывал ее в плащ поплотнее, чтобы никто не узнал, она успела бросить на меня укоризненный взгляд.

Я развел руками.

— В другой раз, милая. Отечество в опасности! И хоть не мое, но почему-то надо, хоть и сам не понимаю, почему и с какой дури. Иногда я убежденный абсурдист… это чтоб не называть меня по-другому, попонятнее.

ГЛАВА 11

Кровавый закат поджег облака, что как лохмотья горящей лавы застыли у края горизонта. На землю пали длинные багровые тени. Я шел к темному проему в белоснежной городской стене настороженный, как тетива взведенного арбалета. Хотя конунг еще не взял власть, но усиливает ее с каждым часом, на воротах вполне могут быть его люди…

Багровые лучи высветили горящие как жар доспехи и кольчуги, я вздохнул с облегчением. Сыны степей презирают металлические скорлупы, как они их называют, и считают трусостью прятать свое гордое мужественное сердце за всего лишь металлом.

— Привет, ребята, — сказал я, — бдите, бдите!.. Меня не проведешь.

Один скривился, словно откусил редьки, второй пробурчал что-то недовольное, типа много вас начальников, а я с воспрянувшим духом вошел в город.

Городская стена скрыла заходящее солнце, в городе уже не тени, а темень полумрака, что сгущается с каждой минутой.

Церковь великое и благородное дело пытается осуществить, строго-настрого запрещая использовать луки и арбалеты. Но у Церкви нет законодательных функций, а мы дажеосновные заповеди насчет не убий, не укради, не солги нарушаем еще как.

Единственное, что Церкви все-таки удалось, а это очень немало, провести грань между «хорошим» и «нехорошим». До прихода Христа убивали и гордились, на соседей бесхитростно и простодушно ходили грабить и захватывать рабов, но с приходом христианства убиваем как бы по необходимости и всякий раз оправдываемся, к соседям несем более высокое духовное учение, а грабим уж как-то попутно, это уже не самоцель, как до христианства…

Луки и арбалеты не удалось запретить полностью, но сумели перевести в запрещенное хотя бы для благородных людей. С подлых какой спрос, потому рыцарь с негодованиемотвергнет предложение взять в руки лук, а вот подлое сословие пока еще может им пользоваться. А раз так, то нужно его снабдить хорошими луками, что я и делаю, развернув производство композитных луков в Амальфи.

Я зашел в лавку оружейника, он проворчал, не поворачиваясь:

— Закрыто!

— Еще солнце не зашло, — сказал я.

— Это там не зашло, — ответил он, — а здесь… зашло!

Я бросил на рабочий стол серебряную монету. Мастер обернулся на звук, могучий и кряжистый, с толстыми руками, смерил меня пытливым взглядом, затем только посмотрел на монету.

— Может быть, — спросил я любезно, — все-таки еще не зашло?

Он подумал, сказал рассудительно:

— Ну, если не зашло, то уже над самым краем. За это время что можно успеть?

— Всего лишь маленький надпил, — сказал я.

Он спросил недоверчиво:

— За серебряную монету?

— Да.

Он пожал плечами.

— Ну, ради такого пустяка могу задержаться; главное — чтобы жена не решила, что пошел по бабам.

— Меня нечисть боится, — сказал я.

Он посмотрел исподлобья.

— Думаете, шучу? Ладно, меня только пугают, а чужака могут и… словом, что за надпил?

Я вытащил из мешка арбалет, мастер удивленно покачал головой, но в руки не взял.

— Что это?

— Сынишке игрушку купил, — сказал я. — Но тот совсем мал еще, нужно сделать вот здесь крохотный надпил, а то не сможет натянуть тетиву так далеко.

Он посмотрел, как я уверенно кладу арбалет на его стол, покачал головой.

— Надпил вот здесь?…

— Можно еще и вот здесь, — сказал я. — Сынишка у меня совсем маленький.

— Но стрела тогда не вылетит вовсе!

— Это неважно, — сказал я ласково. — Лишь бы у ребенка была игрушка. Оружие, а не кукла из тряпок.

Он пожал плечами.

— Хорошо. Но тогда плату вперед.

Я наблюдал, как он взял инструменты и начал водить зазубренной пилочкой с остро блестящими зубчиками в указанном месте. Движения, сперва медленные, убыстрялись, затем мускулы начали вздуваться под кожей, дыхание стало хриплым и злым, дважды менял инструменты, наконец в раздражении смазал густыми и дурно пахнущими мазями, однако поверхность странного дерева оставалась гладкой и блестящей.

— Что за игрушка, — пробормотал он замученно. — Я таких не встречал…

— Детская, — объяснил я со светлой улыбкой счастливого родителя. — Мы, дети степей, обожаем оружие. Вы дарите своим игрушечных лошадок, а мы — деревянные мечи, копья, луки, арбалеты… А потом уже и настоящие.

— Это не дерево, — сказал он с досадой.

— Дерево, — возразил я. — Неужели не найдется хорошей пилочки? Может быть, помочь?

Он покосился на меня исподлобья.

— Здесь мускулы не помогут!

— А что?

— Головой надо…

— Как пилить головой? — спросил я в патетическом недоумении кочевника. — Что-то вы, глиноеды, чуточку сумасшедшие…

Он пробормотал, не реагируя:

— Можно, конечно, попробовать что-то и посильнее… Но тогда одной монетой не обойдешься.

— Что так?

— Одноразовые, — ответил он лаконично.

Я бросил на стол золотую монету. Он вздохнул, полез в дальний ящик и вытащил блестящую ярко полоску. Зубчиков я не заметил, однако мастер приложил ее краем к месту намеченного пропила, сжал обеими руками, что-то прошептал. Полоска вспыхнула и пропала, а на сером дереве появилась тонкая поперечная канавка.

— Как раз, — сказал он. — Теперь тетива точно захватит болт.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Мой сын будет очень рад!

Я взял арбалет, осмотрел и взвел тетиву на новое место, мастер насмешливо кривил губы.

— Вот видишь, — сказал я покровительственно, — не так уж сильно и задержались!

— Ночь еще не началась, — буркнул он. — Да и по запаху не заподозрит ничего дурного…

Я переспросил:

— По запаху?

Он сказал с подчеркнутым почтением:

— Я хотел сказать, аромату! Вы ведь, дети степи, как все настоящие мужчины, никогда не моетесь, для вас кровь и грязь нипочем, спите где попало, как подлинные герои, иникогда не стираете одежды.

Я сказал довольно:

— Ты верно сказал, га-га-га! Мы настоящие, нас везде узнают.

На улице уже совсем стемнело, особенно мрачно после ярко освещенной мастерской. Я хлопал глазами, заставляя их поскорее приноровиться к плохому освещению, высматривал гуляющих, но их как повымело.

Тиборцы, еще не разумом, а чувствами, как животные, ощутили приближение катастрофы и с наступлением темноты попрятались в дома, оставив улицы прогуливающимся кочевникам.

Я прошел вдоль улицы, выбирая самую густую тень, взглядом ловил на прицел то одного варвара из племени мергелей, то другого, и чувствовал эту нехорошую легкость убийства, что и не убийство вовсе, когда не лицом к лицу. А так: нажал спуск, а там далеко подпрыгнул человечек и упал. Только и всего. Если при схватке на мечах или любом другом рукопашном видишь лицо противника, слышишь дыхание, бьешь по нему и сам содрогаешься от его ударов, где каждый пропущенный может стоить тебе жизни, то из лука можно убивать издали, убивать из-за угла, из кустов, поражать безнаказанно в спину более сильного, более ловкого, более умелого, когда все навыки фехтования ничем помочь не могут.

Потому из всего стреляющего может убивать и трус, который никогда не решится взять в руки меч и встретить противника лицом к лицу. Это значит, кровавая вакханалия убийств разгорится со страшной силой, только разреши луком пользоваться всем.

По нервам пробежал предостерегающий холодок, по улице медленно идут в мою сторону трое с широкими кожаными поясами клана мергелей.

В черепе стукнула мысль, высекая злые искры: пора опробовать арбалет в новом режиме. Да и вообще, откладывать дальше — смерти подобно. Как сказал великий теоретик: вчера было рано, завтра будет поздно.

Я взвел тетиву до свежего пропила, сердце колотится и даже всхлипывает, представляя разлетающиеся кровавые ошметки на месте человека, хотя это и не человек, а варвар, кочевник, одобряющий человеческие жертвоприношения, и вообще гиря на ногах прогресса. Да не гиря, а хуже: человек, который в команде конунга намерен тащить прогресс вспять…

Еще раз напомнив, что теперь стрела не будет бить с этой ужасающей мощью, я сосредоточился, унимая дрожь в руках и стараясь согнать крупные мурашки по всему телу. Для того чтобы вывести неприятеля из строя, вовсе не обязательно расплескивать его, как муху толстой книгой. Да куда там мухе, ее только в лепешку, а тут разбрасывает мелкими клочьями…

Арбалет слишком мал, чтобы приклад прижимать к плечу, я повертел его так и эдак, приноравливаясь, чтобы можно было стрелять с одной руки. При известной сноровке получится даже с легкостью, он хоть и тяжеловат, зато компактен…

Я взял на прицел крайнего слева мергеля, еще раз прокрутил в голове доводы, мол, не хочу, но надо, у каждого стреляющего найдется оправдание, мы всегда себе находим оправдание, даже если жена застает нас в постели с чужой женщиной.

Скажем, численное превосходство противника позволяет прибегнуть к запрещенным методам войны. Или этот гад настолько подл, что его можно убить чем угодно. А все, кто против нас, и козе понятно, самые подлые, сволочные, и пусть бы лучше их земля не рожала вовсе… Но раз уж родила, мы поможем ее очистить, и сразу будет всем хорошо, все запоют… И все-таки опустил арбалет и отступил в проулок.

Далеко по улице послышался мерный стук сапог. На дальнем перекрестке показалось двое городских стражей, в кольчугах и латах поверх кожаных колетов, мирные и сонные, идут не в ногу, меня не заметили, а когда прошли мимо, я ощутил сильный запах дешевого вина и жареной рыбы.

Я хотел было выйти из тени, но на том же перекрестке показались три фигуры, лунный свет красиво заиграл на могучих плечах кочевников. Они шли, быстро настигая стражей, я услышал, как один сказал приглушенным голосом:

— Давай сейчас?

Второй, постарше возрастом, возразил:

— Сказали завтра, значит — завтра!

— Да какая разница? Мы им и вообще никому не скажем, что уже началось! Просто эти двое погибли в пьяной драке из-за женщины. Это же глиноеды.

— Рискованно, — проворчал старший.

Третий промолчал, а первый сказал еще настойчивее:

— У меня руки чешутся.

— Потерпи.

— Не могу, — сердито сказал молодой. — Сейчас ночь, никто не подумает, что их убили мергели. Раньше не убивали?

— Не убивали, согласился старший. — Ладно, но молчок, понял? Вдруг все завтра отменят, так что никто из нас их не убивал, они сами убились…

Голоса отдалились, я не услышал, что сказал молодой да горячий, но все трое быстро догнали стражей, те даже не оглянулись, молодой подошел сзади к левому, я не поверил глазам, одной рукой быстро зажал ему рот, прижав к себе, а тот, что старше, моментально всадил лезвие длинного острого ножа в правый бок. Часовой дернулся и затих, мгновенно умерев от страшного болевого шока, когда стальной клинок разрывает печень.

Второй страж умер от удара в горло, ему старший точно так же умело зажимал рот, не давая даже прохрипеть. Третий настороженно оглядывался по сторонам, везде тихо, онподал знак соратникам продолжать путь.

Я, конечно, свинья, ощутил не гнев или сострадание, а облегчение. Конец мукам Вертера, быть или не быть, как себя держать, можно ли убивать в спину, я же рыцарь, да еще и паладинства пока не лишился. Я вытащил из-под полы арбалет, быстро натянул тетиву на новый пропил. Убивающих в спину даже мать Тереза разрешит с чистой совестью убивать тоже так же скрытно и не давая им шанса на защиту.

Задержав дыхание и поймав в прицел голову молодого варвара, я легонько нажал на спуск. Инстинктивно ждал звонкий щелчок стальной тетивы, но там лишь чуть шелестнуло. Не услышал бы, не прислушивайся так, а на той стороне улицы один мергель исчез, а на его месте мгновение висел кровавый туман, затем красные ошметки разлетелись в стороны. Голова второго стала короче: верх черепа снесло, а кровью забрызгало третьего, что в испуге отпрыгнул и быстро выдернул меч.

Что за болты у меня, мелькнула испуганная мысль, ну и маг, ну и штучки у тебя. Зачем я мучился, пилил, хотя пилил не я, но все равно заморачивался и надеялся, а тут будто и нет никакого нового пропила… Вторая стрела сама поднялась из полой рукояти в желоб, рычаг натянул тетиву все с той же легкостью, что за фигня, почему нет усилия, я поймал третьего на прицел, кончик пальца придавил спусковую скобу.

— Тревога! — закричал мергель громко. — На нас напали!

Щелчок я не услышал, так громко барабанит сердце, а варвар выронил меч и ухватился за грудь. Оттуда ударила темная струя, я замер в тени, кочевник медленно повернулся вокруг оси и рухнул лицом вниз.

В ночной тишине, холодной и напряженной, послышался стук подошв. Бегут, как я понял по звуку, трое, а когда они вынырнули на свет, я узнал впереди Ланаяна, холодного ичеткого, ничуть не запыхавшегося, хотя железо на нем еще не успело остыть после жаркого дня.

Он первым увидел разбросанные клочья мяса, сбавил бег. Двое стражей выбежали вперед, мечи в ножнах, но руки на рукоятях мечей.

Один вскрикнул испуганно, красные от непривычной нагрузки лица вдруг начали бледнеть.

— Что тут было… — прошептал один.

— Гарпии пировали? — предположил второй.

Третий мергель, которого задело осколком, распростерся на мостовой почти цел, только под головой большая лужа крови. Ланаян остался, осматриваясь, а стражники осторожно присели перед убитым на корточки.

— Что с ними? — спросил Ланаян.

Он не смотрел на труп, его глаза двигались в орбитах, высматривая хоть какое-то движение поблизости, а уши подрагивают, как у коня, вылавливая любые звуки.

Один страж поднялся, лицо бледное, вот-вот стошнит, второй, напротив, склонился еще ниже, потрогал, деловито и без отвращения перевернул на спину.

— Кто-то снес ему полчерепа.

— Мечом?

Стражник помедлил, поворачивал голову убитого так, чтобы луна освещала все ямочки.

— Скорее, секирой…

Второй сказал угрюмо:

— Вилми, ну какая тут секира? Даже от тупого лезвия край был бы ровнее.

— А что тут?

— Дубиной, — предположил стражник уверенно. — Или палицей! Я видел, как один кочевник в красивом замахе снес вот так полголовы другому, а тот еще долго бежал, разбрызгивая кровь…

Ланаян наконец опустил взгляд, лицо теперь в тени, я не мог рассмотреть, что оно выражает.

— А что с третьим?

— С этим проще, — доложил стражник. — Его пробили насквозь копьем. Копье вытащили и унесли, вон вроде бы след…

— Это не след, — сказал Ланаян. — Вон там тоже… Первый стражник спросил тоскливо:

— Все три — мергели. С нас шкуры спустят. Второй возразил:

— За что?

— Они погибли, — сказал первый зло.

— Не погибли, — поправил первый, — а убили друг друга. Подрались! Горячий народ, степняки. Кровь играет.