Чтение 26–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

Я буркнул:

— Ты так хорошо знаешь мое место?

Он опустил голову.

— Да, это так… с языка сорвалось. Привычное. Показалось.

— Держи карман шире, — сказал я. — Какие новости еще?

— Люди конунга уже и на воротах во дворец, — сказал он мрачно. — Пропускают тех, кого изволят.

— А твои?

Он поморщился.

— Пока тоже там.

— Конфликты?

— Не очень, но… Бывает, что мои хотят остановить и не пропускать кого-то, а эти пропускают! И все с шуточками… Не драться же с такими вроде бы…

— Драться, — сказал я. — Если все время уступать, никогда не остановятся. Придут в твой дом, лягут в постель к твоей жене, начнут раздевать твоих дочерей… Если надо, пусть твои даже убьют стражей конунга! Только удвой или утрой сперва караулы. Время пришло, Ланаян. Дальше отступать некуда.

Он посмотрел исподлобья, старый воин, жаждущий покоя и любимой работы по охране дворца, а я, безродный чужак, лезу со своим уставом, однако этот чужак первым сказал неприятную правду там, где он еще раньше увидел сам.

— Ладно, — сказал он неопределенно, — посмотрим.

За нами послышались тяжелые шаги, Рогозиф идет покачиваясь, на скуле ссадина, костяшки кулаков ободраны, но морда довольная. Увидев, что обернулись и ждем его, радостно заулыбался, подошел и, не обращая внимания на Ланаяна, хлопнул меня по плечу.

— Ну как, — спросил он с довольным хохотком, — посмотрел драку?

— Да, — ответил я. — Посмотрел.

Он засмеялся.

— Хорошее место выбрал! Изнутри драки. Это чтоб ничего не пропустить, да? Тебя тоже никто не пропустил.

— Я тоже, — признался я и зябко повел плечами. — Что я такого съел?

— Мясо пережарено, — объяснил он авторитетно. — Я тоже, если пережаренного поем… да если еще какая сволочь горьких травок для вкуса положит, то и своим готов морды бить, только бы зуд в кулаках унять!

Ланаян сказал сухо:

— Желаю вам обоим хорошо провести остаток ночи. Сыны степи, как теперь понимаю, никогда не спят.

— Иди-иди, — разрешил Рогозиф благожелательно. — Нежный больно. А мы, Рич, пойдем выпьем?

— С огромным удовольствием, — ответил я. — В горле после этой разминки снова пересохло.

Он дружески обнял меня за плечи, но едва сделали первый шаг, сверху раздался строгий женский голос:

— Храбрый воин, я задержу вашего друга ненадолго.

Рогозиф вскинул голову, принцесса Элеонора склонилась над перилами и смотрит на обоих, глаза полны укора.

Рогозиф сказал мне весело:

— Рич, иди пей сам, мне повезло больше… ха-ха! Элеонора проговорила надменно:

— Я обращалась к вам.

Рогозиф снова хохотнул, явно хотел еще поприкиды-ваться, что не так понимает, но посмотрел на меня, вздохнул и, шлепнув по спине, наклонился к уху и шепнул:

— Желаю удачи. И чтоб «ненадолго» затянулось до утра.

Он поклонился принцессе, улыбка до ушей, и удалился, а я покорно поднялся, как на эшафот, на второй этаж. Элеонора встретила прямым взглядом, в глазах бушует пламя, сама прямая и натянутая как струна.

Я поклонился, она повелительным жестом указала на свободное кресло.

— Садитесь, Рич. Я пробормотал:

— Как посмею, ваша светлость? В присутствии женщины… Она кивнула, голос прозвучал холодно:

— Вы не сказали «в присутствии принцессы». Значит, в ваших краях в самом деле такие странные обычаи?

— Вам не нравятся? — спросил я.

Принцесса величественно села, я тут же брякнулся и сам, ноги гудят, по ступням побежали сладостные мурашки.

— Нравятся, — ответила она, — но вы мне зубы не заговаривайте. Вы сказали, что падаете с ног от усталости и отправляетесь спать…

— Это я во сне, — сказал я быстро. — Лунатик я. Сомнамбула!.. Вот сплю и слышу ваш нежный чарующий голос…

Она сказала саркастически:

— Это у меня нежный? Что-то ваш сон странноват… Ну да ладно, ответьте на главный вопрос. Зачем вы начинаете ссориться с конунгом? Мне говорят, вы уже побили его сильнейших воинов.

Я спросил удивленно:

— Это были сильнейшие? Куда мир катится… Когда придут из Сен-Мари, таких возьмут голыми загребущими…

Она сказала сердито:

— Они никогда не придут! А вздумают… наши мужчины дадут отпор. Как давали его наши предки.

— У них появился грозный предводитель, — сказал я. — Огромный, как гора, зубы вот такие, лютый и победоносный…

— Пусть появится, — сказала она. — Я своими руками выдеру его зубы!.. Но вы хитро уводите разговор в сторону, а я хочу узнать, зачем вам нужно ссориться с конунгом? Или просто так? Из удали? Зов степи или зуд в крови?

Я развел руками.

— Принцесса… как бы вам сказать…

— Так и скажите, — потребовала она еще сердитее.

— Вот так прямо?

— Да, — отрезала она, — вот так! Что, у меня колени подогнутся? Что задумали, Рич?

Я помыслил, пожал плечами.

— Ничего.

Она спросила ошеломленно:

— Это как?

— А вот так, — ответил я хладнокровно. — Некоторые вещи надо делать, не раздумывая. Бросаться в воду, спасая тонущего ребенка, помогать женщине, оказывать почтение старику, помогать гасить пожар, бить в морду, если не так посмотрели или слишком близко высморкались… Да много ли чего! Сейчас я тоже просто обязан вмешаться. Не хочу, но должен. Бремя белого.

Она молчала и смотрела удивленно, я говорю слишком серьезно, уже не виляю, а взгляд мой прям.

— Погоди, — проговорила она, — ты как будто вообще не одобряешь, что конунг укрепляется в Тиборе?

— Не одобряю, — согласился я. — Хорошее слово: не одобряю.

— Почему? — спросила она. — Это же так понятно! Человек такого ранга и власти в его огромном племени не может оставаться простым жителем! Он и здесь хочет получать больше уважения, чем рядовые горожане. Ну, хотя бы на уровне придворных короля…

Я сказал саркастически:

— Ага, придворных! Вы сами в это верите?

Она поморщилась.

— Да знаю я эти слухи. И ярл Элькреф намекал, но с его стороны это всего лишь ревность. Нет-нет, в мою сторону конунг даже не смотрит, это ревность одного сильного мужчины к другому. Двух степняков близко к трону быть не может, как сказал Элькреф. Но он ослеплен своими чувствами, сам вообще-то не несет никакой нагрузки! А конунг берет на свои плечи тяжелые и неприятные обязанности, моему отцу меньше забот. Наши люди преуспевают в ремесле, торговле, нам все равно не нравится носиться с оружием… Если даже мой отец, король, не против усиления Бадии, то какое дело тебе?

— Оружие порождает власть, — возразил я. — И портит характер. Даже нравы. Тем более, у слишком юных.

Она поинтересовалась с недоумением:

— Кого ты называешь слишком юными?

— Кочевники, — сказал я, — остаются юными, даже дожив до седых волос. И умирают юными, хотя у них очень редко кто умирает от старости. Таким нельзя давать в руки оружие. Тем более — власть.

— Верховная власть останется у моего отца, — запротестовала она, — а остальная у его советников — Раберса, Фан-гера, Сарканла, Иронгейта…

Я покачал головой.

— Не останется.

— Ты не прав!

— Хотелось бы, — сказал я сухо. — Но Бадия, как мне кажется, все же сместит твоего отца. Он не настолько изощрен, чтобы оставить его прикрытием. Он по-своему честен и прям и просто убьет, просто потому, что его племя потребует крови и ясных знаков его власти. У кочевников военная демократия. Бадия вынужден считаться с мнением военной верхушки и даже общим настроением воинов своего племени. Они попросту возжелают захвата города, разграбления… и еще введут, как мне иногда кажется, человеческие жертвоприношения. Хотя бы по большим… даже особым праздникам.

Она отшатнулась.

— Они не посмеют!

— Будучи здесь полными хозяевами? — усомнился я. — Элеонора, вы мне казались не только красивой, но и умной! Но теперь решили, что быть только красивой — достаточно?… Да, это путь большинства женщин. Простите, я должен идти. У меня дорога большинства мужчин.

Она сказала резко:

— Сидите! Что у вас за привычка уходить без позволения?…

— Вы мне прошлый раз разрешили, — пробормотал я.

Она сказала с гневом:

— Вы меня вынудили! А это недостойно мужчины.

Единственное оправдание, что полностью снимает с вас вину, ваша грубость не от черствости, а от чрезмерной чуткости и скромности.

Я разинул рот.

— От… скромности? Моей?… Ага, ну да, я еще какой скромный! Сам сижу частенько и восхищаюсь, какой же я скромняга, с ума сойти! Другого такого поискать…

— А еще вы побаиваетесь обязанностей, — сказала она быстро. — Я всю ночь думала о нашем разговоре, но чаще видела ваш полный достоинства взгляд, гордый разворот плеч, вашу осанку героя и… я бы даже сказала, полководца. Вы пока не думаете об этом, но вы можете…

— Ни за что, — твердо сказал я, плечи мои зябко передернулись. — Как славно быть простым героем-одиночкой! Иду себе, играю арбалетом… Впереди все цветет, а сзади все горит… Нет, я ни за что не стану жить в этих каменных джунглях, где человек человеку волк, товарищ и брат. Джунгли — это такая дико разросшаяся оливковая роща, полная ужасных хищников.

Она покусывала губы, почти не слушая, взгляд стал отстраненным, на лице отражается борьба множества разноречивых и достаточно мощных, судя по мимике, мыслей. Наконец несвойственные женщине морщины со лба ушли, лицо разгладилось, она вскинула голову и обратила на меня сияющий взор.

— Я боялась этого ответа, — произнесла она ясным голосом, — но предчувствовала, что гордый сын степи просто не может ответить иначе… Что ж, тогда я пойду за тобой, Рич! Женщина всю жизнь ждет настоящего мужчину и редко когда вообще видит даже издали. Но если у нее был шанс и она его упустила, то жизнь ее превратится в ад. Если упущу тебя, я никогда себе не прощу! И жизнь моя станет горька и безрадостна.

Сиденье начало накаляться подо мною, воздух показался чересчур жарким и душным, словно весь павильон в огне. Элеонора, гордая и прекрасная, смотрит воспламененным взором, даже страшновато, вдруг да бросится на шею, переполненная собственной жертвенностью, женщины умеют раздувать ее до неимоверных размеров, чтобы предъявить нам счет на сумму побольше.

— Ваша светлость, — сказал я почтительно. Она прервала:

— Называй меня Элеонорой!

— Я не посмею…

— Ты посмел сразиться с магами, — возразила она с сияющими глазами. — Я даже не могу предположить, сколько драконов ты перебил, чтобы добраться до них, и ты робеешь перед женщиной?

Я вздохнул и развел руками.

— Зато перед какой… Она сказала счастливо:

— Ты герой, Рич!

— Ну, с этим мне трудно спорить…

— Ты мой герой, — сказала она жарко. — О тебе я мечтала, таком скромном и мужественном, исполненном внутреннего достоинства и отваги. Мои подруги с первого же дня прожужжали о тебе уши, но я, такая самоуверенная, не желала слушать ни о ком, кроме Элькрефа! Но теперь вижу, что впервые правы были они, а не я. Рич! Если ты не захочешь жить в городе, я пойду за тобой в степь!

Я замер, мозги разогрелись так, что начинают плавиться, на лбу выступил пот, начинает жечь кожу.

— Я вообще-то, — сказал я поспешно, — по большей части в пустыне…

— Я пойду и в пустыню!

— Там раскаленные под солнцем дюны, — сказал я торопливо, — скорпионы, тарантулы, змеи и пауки. С ними сражаться — ничего героического. А еще, самое главное, я не останусь здесь. У меня не то, чтоб уж важные дела… но я хочу увидеть весь Гандерсгейм, потому вскоре подо мной заскрипит седло, на задних ногах зазвенят шпоры, а мой верный конь заржет и пойдет вскачь, набирая скорость, чтобы свист ветра в ушах… Она выкрикнула пламенно:

— Я с тобой!

Я спросил пугливо:

— Верхом?

— Я поеду с тобой, — повторила она твердо, глаза ее сияли. — Ты говорил, у вас женщины ездят верхом, как мужчины!.. Я именно такая женщина. Увы, здесь каждый шаг под надзором десяти нянек, меня это бесит, хотя для всех это норма. Я поеду с тобой!

Я покачал головой.

— Принцесса… Элеонора, я поеду в опасные места. Она вскрикнула:

— Я буду рядом!

— Гм, я ценю такое… — проговорил я в затруднении, — романтически возвышенное, но женщина не должна скитаться по дорогам. Мне показалось, что ярл Элькреф именно тот человек, который может построить для вас дом, какой изволите, разбить при нем сад по вашему желанию, а еще у вас будут прекрасные дети…

ЧАСТЬ 3

ГЛАВА 1

Я выскользнул из павильона, как король Ричард из замка Дюрнштайна, даже из замка Трафельзе, почти отбежал на полусогнутых и дрожащих. Свежий воздух моментально нагрелся о мое раскаленное, как у закаляющегося в короткой колоде Сослана, тело, пот на лице зашипел и превратился в пар.

Я пару раз глубоко вздохнул, разговаривать с женщиной — не дикого кабана душить, руки до сих пор трясутся и сердце трепещет, словно мотылек, торопливо двинулся по сверкающей дорожке из золотого песка… и почти сразу наперерез вышел сумрачный Ланаян. Он рассматривал цветущие кусты роз с таким вниманием, будто собирается стать садовником, мимо меня прошел с полнейшим равнодушием, даже головы не повернул, будто миновал плохо окрашенный столб.

Губы начальника дворцовой стражи почти не шелохнулись, когда обронил короткое:

— В левом крыле в малом зале. Сейчас.

Я только раскрыл рот спрашивать, что там за интересное такое, не уроню ли достоинство сына степей, если позволю себе изволить заглянуть, а то подберут, и будет у кого-то два, но начальник охраны уже удалялся, как всегда, подчеркнуто прямой, собранный, готовый тащить и не пущать, бдящий и все замечающий.

— Ладно, — пробормотал я и покосился по сторонам, и хотя не заметно таких, кто присматривался бы к нам, но это не значит, что таких нет, — мне можно, я простой варвар… а простым везде у нас дорога. Мы можем быть бесцеремонными и не знать этого…

У левого крыла дворца свой вход, как и у правого, дворец — это не просто хата, а целый комплекс зданий, у входа двое воинов в дорогих доспехах бдят и настороженно посматривают по сторонам. Я уловил их нервозность и неуверенность, даже ухватил смутно причину: приказано охранять явно не Ланаяном и уж точно не королем, а в этом натасканные на подчинение воины чуют нечто противозаконное…

Я замедлил шаг, быстро-быстро соображая, какую линию поведения выбрать: сказать пароль, попросить впустить, шарахнуть их головами друг о друга, просто дать по рогам, дать в рыло, дать в морду… гм, что-то меня заклинило, а раньше был такой разнообразный, ноги уже донесли до закрытых дверей, стражники скрестили передо мной копья.

— Туда нельзя, — сказал один твердо.

Почти любой на моем месте послушно повернулся бы и пошел обратно, так на каждого действует это «низзя», я поморщился и, небрежно отведя острие копья в сторону, сказал негромко:

— А ты знаешь, что за такие дела могут повесить? Он оторопел, а второй сказал торопливо:

— Мы только выполняем приказ!

— А гражданская совесть где? — спросил я. — Когда Отечество вопиет… эх, ладно, я и вас спасу, не жалко.

Дверь открылась без скрипа, я вошел тихонько. В зале полумрак, хотя день солнечный, это на окнах такие плотные шторы. Зал наполовину заполнен людьми в богатых одеждах. От всех веет властью и могуществом, расположились в роскошных креслах, только один стоит у дальней стены лицом ко мне, я узнал вельможу по имени Раберс.

Его я еще при первом свидании определил, как вице-канцлера, хотя самого канцлера пока еще не видел, да и нет такого вроде бы. Сам король Жильзак Третий исполняет функции канцлера за неимением подходящего человека. У Раберса вид вечного вице-канцлера, который хоть сто лет прослужит, но канцлером никогда не станет.

Он бросил в мою сторону рассерженный взгляд, сразу нахмурился, но продолжал говорить:

— …Как мы все знаем, конунг выдвинул новые требования к Его Величеству. Я еще не говорил с ним… в смысле, с Его Величеством, однако можем предположить…

Один из сидящих сказал торопливо:

— Не требования, а пожелания! Конунг всегда высказывает только пожелания.

— И готов отступить, — спросил его сосед саркастически, — если Его Величество не пойдет навстречу?

Раберс проигнорировал выпад, оглядывал зал из-под кустистых бровей. И хотя все ко мне затылками, но я догадывался, какие у них сейчас бледные и напряженные лица.

— Можем предположить, — повторил он и запнулся, — можем предположить…

Я не услышал, что можем предположить, мое присутствие ощутили, начали оглядываться в неудовольствии. Один из тех, что помоложе, вылез из кресла, злой и нахмуренный, старается выглядеть как можно страшнее и опаснее.

— Благородный десятник, — произнес он достаточно твердо, — здесь собрались самые знатные люди королевства…

— Ничего, — ответил я миролюбиво, — они мне совсем не мешают.

Он нахмурился сильнее, сказал жестче:

— На такие совещания допускаются только знатные люди.

Я сказал громко:

— На мне написано, что я не знатен?… Кроме того, мою мощь могут подтвердить Крон, Митиндр… и еще некоторые, да, некоторые. А еще я здесь не сам по себе, а как посол от Его Величества ярла Растенгерка… ну, пусть, Его Светлости, неважно. В Тиборе его младший брат, потому моему господину очень важно знать, что здесь происходит и как ему вести себя с вами всеми и отдельными лицами сего данного королевства. Вельможа проворчал:

— Так и вести себя, как вел. Хотя как он вел, не знаем и знать как-то не изволим.

Кто-то буркнул ехидно:

— А он как-то себя вел?

— Я и говорю, — ответил вельможа, — пусть себя так и ведет.

— Такие нас устраивают, — сказал еще кто-то со сдержанным смешком. — Даже очень.