Чтение 23–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

На веранде, опершись руками о перила, Элеонора и Элькреф смотрят вниз на двор, я услышал страдальческий голос ярла:

— Элеонора… я видел, какими глазами ты смотрела на этого дикаря!.. Он только вошел в сад, а ты уже не отрываешь от него взгляда… Великое Небо, мне на миг самому захотелось им стать… но это же дико и глупо!

— Он силен и красив, — проговорила Элеонора задумчиво.

— И что?

— В нем есть достоинство.

— А в ком из нас его нет?

Она покачала головой.

— У челяди нет. Да и у большинства кочевников, хоть и говорят постоянно о своей гордости. А про этого даже не скажешь, что дикарь…

Я тихохонько отступил, намереваясь выйти и бесшумно закрыть дверь, однако за спиной послышались громкие голоса и приближающиеся шаги. Судя по разговору, идут придворные, разговор бестолковый, но им попадаться на глаза нельзя ни в коем случае, каждый о других судит в меру своей испорченности, тут же решат, что подслушиваю…

Я прижался к стене, ожидая, вдруг да пройдут мимо, однако эти тупые дураки остановились, то ли прощаясь, то ли заканчивая разговор, а мои уши сами по себе бессовестноловят отчаянный голос влюбленного ярла:

— У дикарей достоинства больше, чем у королей!.. Но это ничего не значит! Он дик и необразован, я сам совсем недавно научился ценить сложность и красоту городов. Не станет ли тебе скучно с кочевником, когда пройдет первый восторг его силой и отвагой? Сперва скучно, а потом и вообще… Ты ведь не такая, ты не смиришься!

Я видел, как она чуть повернула голову, явно взглянула с новым интересом.

— Ты тоже подумал, что я могу… с ним?

Придворные точат лясы прямо у двери, не проскользнуть, даже если стану исчезником… я подумал и на всякий случай перетек в незримость, прижался к стене, но все равновидел, как руки ярла с силой сжали перила, и слышал, как голос дрогнул в мужском страдании.

— Элеонора, я ревную тебя ко всем! Даже к этому… Но только я тебя люблю безумно, я забросил дела племени, за что и поплатился, я забыл свой народ, я принял все то, что ценишь ты! Элеонора, я все для тебя сделаю, чтобы ты была счастлива! А этот дикарь даже не оценит, как много ты значишь!

Она сильнее оперлась обеими руками на широкий верх балюстрады, склонившись чуть, плечи выдвинулись остро и вызывающе, задумчиво смотрела поверх сада в темнеющую даль, где в небе все еще грозно догорают лиловые облака.

— Не знаю… — произнесла она таким неуверенным голосом, что я на миг усомнился, в самом ли деле говорит именно принцесса, получившая прозвище Гордой. — Он пришел… и я вдруг ощутила, что есть и другая жизнь…

Он повернулся к ней и встал боком к перилам, глядя на принцессу жадно и неотрывно.

— Элеонора! Ты и раньше знала, что у степняков все по-другому.

— Только знала…

— Этого мало?

— А сейчас ощутила.

— Элеонора, это невозможно! Простой дикарь не должен тебя смутить.

Из ее груди вырвался глубокий вздох.

— Я почувствовала, Элькреф, как мало я знаю. Нельзя презирать то, чего не понимаешь. А я так делала. Не потому, что выше, а по невежеству. Надеюсь, он победит в состязаниях.

Он смотрел на нее отчаянными глазами.

— Опомнись! Что ты говоришь? Зачем тебе его победа?…

Неужели ты хочешь, чтобы он просил твоей руки?

Она загадочно улыбнулась.

— Эль… Разве ты не видишь, что он одолеет даже Улабега и Митиндра, а они считаются самыми сильными бойцами?

Он покачал головой, голос его упал до шепота:

— Элеонора… а как же мы?

Она быстро взглянула на него, мне почудилось, что щеки слегка заалели, затем она ответила ровным голосом:

— Мы всегда были хорошими друзьями. Мы ими и останемся.

— Элеонора! Разве мы не условились? Как только пройдут праздники, я буду просить у твоего отца руки его дочери!

Она медленно повернулась и стала смотреть вдаль поверх вершин деревьев.

— Милый Эль, — донесся до меня ее тихий голос, — мне кажется, мы поторопились. Давай чуточку отложим этот разговор. Все переменилось. Я сейчас уже не такая, какой была совсем недавно. Я не знаю, что со мной произошло… или во мне. Но, пожалуйста, не торопи меня… не торопи…

Он вскрикнул, как раненый зверь:

— Элеонора!.. А все те планы, которые мы строили?… Мы же продумали на десять лет вперед, как будем жить, чем заниматься, что делать!.. Вспомни, какую счастливую жизнь мы себе нарисовали!..

Она прошептала, не поворачивая головы:

— Это было детство.

— Это не детство, — запротестовал он. — Я все тот же! И я не позволю ни тебе, ни ему нарушить наше счастье. Я буду драться за нашу будущую жизнь.

Она произнесла ровно:

— Не надо, Эль.

— Ну почему?

— Ты не знаешь, на чьей стороне я буду. Он вскрикнул:

— Что ты говоришь?

Она покачала головой, все так же рассматривая первую мерцающую звезду на пока еше залитом красным огнем небе:

— Я сама не знаю. Прости, Эль, у меня что-то разболелась голова. Давай отложим эти… разговоры.

Он вскрикнул отчаянным голосом:

— Я все сделаю для того, чтобы ты была счастлива!

Она сказала задумчиво:

— Ты меня прости, Эль, ты мой лучший друг, но… я чувствую, что этот десятник полностью завладел моими мыслями и мечтами. Он даже снился мне…

Придворные наконец разошлись в разные стороны, я поспешно отступил, не выходя из шкуры незримника, выскользнул за дверь, а уже там вернулся в личину издали видимого могучего и надменного кочевника, прошагал через залы и вышел во двор, где на другой стороне выглядывает из зарослей сада крыша гостевого домика.

По коридору в мою сторону грузно топают уже знакомый ветеран с вьюношем, по их лицам видно, что вот так оттопали уже взад-вперед несколько миль, я кивнул еще издали.

— Привет, орлы!

Ветеран поморщился, я уже ожидал, что поправит, дескать, они не орлы, а львы, однако тот сказал лишь:

— Говорят, тебе счастье привалило, с кучей золота вернулся…

Я буркнул:

— Для полного счастья хотелось бы выжить.

— Но ты нашел, — сказал он с завистью. — И выжил…

— Просто повезло, — сказал я. — Найти жемчужину среди ракушек непросто, ладони чаще загребают песок и камешки. А насчет выжил… тоже говорить еще рано. Вы никогда не думали, что в городах опаснее, чем ночью в лесу?

Они молча смотрели, как я открыл дверь, вьюнош сказал в спину тоскливо:

— Я бы лучше в лесу. Изюминку можно искать и в здешнем навозе, но что с ней потом делать?

Я усмехнулся с пониманием, знаем эту проблему, плотно закрыл за собой дверь. Их шаги удалились, я со вздохом облегчения стащил через голову перевязь с тяжелым двуручным мечом в богато отделанных ножнах. Громадный, зараза, но при моем росте полагается нечто соответствующее, иначе уважать не будут…

Мысль вернулась к ярлу Элькрефу и принцессе. Мужчины с начала времен сражаются за женщин. Но ради женщин ли? Или ради себя?

Я тяжело опустился на ложе, оно заскрипело под моей тяжестью, а мои уши уловили в коридоре шаги бегущего человека, резкие голоса ветерана и вьюноша, что подражает старшему даже в окриках, чей-то сбивчивый голос…

Я насторожился, рука сама потянулась к отдыхающему рядом двуручному мечу.

Стук в дверь, я не успел открыть рот, дверь распахнулась, на пороге возник молодой стражник в кожаном панцире из простеганной в два слоя шкуры буйвола. Штаны тоже избуйволиной шкуры, как и сапоги, такое единство стиля характерно для людей конунга Бадии. А еще обязательный красный пояс, отличительный знак военной элиты мергелей.

— Десятник Рич, — выпалил он, — тебя срочно требует ярл Элькреф!

— Ого, — сказал я, — наконец-то… То тянул, а теперь срочно…

Он переступил с ноги на ногу, нахмурился, насколько сумел, и постарался сделать голос строгим:

— Срочно — это сразу же встать и бежать к нему!

Я уже хотел было подняться, но сейчас бес толкнул меня в бок и заставил лежать да еще и развалиться поудобнее, словно сытая свинья на удобном для ее спины и задницы королевском ложе.

— Вот так сразу?

— Да! — сказал он еще строже.

— А я что, — спросил я с интересом, — служу Элькрефу? Или конунгу Бадии? Ты от него прибежал?

Он стиснул челюсти, шагнул в комнату и угрожающе напряг мышцы. Я смотрел насмешливо, но сердце начало бухать чаще, торопливо готовя организм для быстрой и злой схватки.

— Ты подчинишься? — спросил он сдавленным голосом.

— А ты бы подчинился? — спросил я.

Он прорычал что-то, его рука метнулась вперед, но сдернуть человека с кровати куда труднее, чем усадить, тем более, когда я уперся ногами и великодушно позволил ему попытаться меня поднять.

— Так ты… — пропыхтел он, — пойдешь сам… или…

— Или, — ответил я.

Он не успел хрюкнуть, как я ударом ноги в живот швырнул его через всю комнату. Стена дрогнула от удара, хоть и каменная, посыльный сполз на пол и лежал там, держась заживот и жадно хватая раскрытым ртом воздух.

— Уползай, — разрешил я милостиво. — И скажи, что людям степи нужно выказывать больше уважения. Кто бы тебя ни послал.

Он в самом деле половину пути к двери проделал ползком, потом поднялся на четвереньки и только там ухватился за косяк. Поднявшись на дрожащие ноги, он бросил на меня ненавидящий взгляд и вывалился в коридор.

Когда дверь за ним захлопнулась, я поднялся и опоясался мечом. На всякий случай осмотрел комнату, все ли взял, самое ценное из вещевого мешка переложил в кожаные сумочки на поясе, похожие на кошельки.

Жаль, остается таинственная шкатулка и нелепый арбалет, но еще не значит, что придется убегать и не смогу за ними вернуться.

Ветеран и вьюнош посмотрели с уважением и завистью. Ветеран вздохнул, а вьюнош проговорил горестно:

— Опять приключения!

— Я лучше бы поспал, — ответил я честно.

— Понимаю, — прошептал вьюнош.

Что он понял такое особое, я не стал интересоваться. Мы, сыны степей, интересуемся только великими свершениями, что обязательно к победе и славе.

На выходе от двери отпрыгнул челядин, мелкий и неприметный, таких хорошо брать в шпионы, настоящие незримники без всякой незримности.

Покои ярла Элькрефа в главном здании, пришлось пройти через три зала с придворными. И хотя их немного, но все провожают пытливыми взглядами, не люблю, так бы и дал поморде, хотя и знаю, что на такого красавца все смотреть и любоваться просто обязаны.

В этом крыле нет стражи, мне просто указали на роскошно украшенную золотыми листьями и желудями дверь, я открыл вежливо и переступил порог, сразу погружаясь в океан ароматов изысканных запахов. Так, думаю, пахнет только в женских покоях, да и то не у принцессы, а у Юдженильды и прочих флейлин.

Элькреф в просторном одеянии, похожем на тогу римского сенатора, с голыми ногами, сидел за мольбертом, злой и нахмуренный. Едва я переступил порог, он вскочил, шагнул ко мне, прямой и напряженный, как тетива на тугом луке.

Я сказал предельно вежливо:

— Приветствую.

И замолчал, это женщины должны говорить много как при встречах и расставаниях, да еще и расцеловываться в обязательном порядке.

— Да-да, — ответил он нетерпеливо, — и я тоже.

— Что-то случилось? — спросил я ровным голосом.

Он всматривался в меня с изумлением и гневом, а когда заговорил, почудилось, что всякий раз с лязгом перекусывает толстую проволоку:

— Я составил письмо брату. Вот, держи! Отправляйся немедленно.

— Спасибо, — сказал я, вежливо поклонился, кочевник отдает дань уважения кочевнику, затем уточнил: — Спасибо за… быстрый ответ. Чувствуется, что успели пожить в городе. Здесь никто никуда не спешит, люди такие спокойные, мирные, ленивые… Приходи и бери их голыми руками.

Он нахмурился, сказал резче:

— Я уже распорядился, на кухне соберут запасов на две недели в дорогу. Коня твоего осмотрят и перекуют, если надо.

— И даже платить не нужно? — спросил я.

Он поморщился, сделал отстраняющий жест, словно отгонял муху.

— Не беспокойся. Здесь дворец короля.

— Хорошо живете, — сказал я. — Все вам бесплатно. Но если что, могу и заплатить! А то как бы не было урона моей степной чести и кочевому достоинству благородного варвара.

Он снова поморщился, сказал уже раздраженно:

— Никакого урона, уверяю тебя!..

— Прекрасно, — ответил я. — Только теперь уже я не спешу.

Он нахмурился.

— Что это значит?

— Побуду еще пару дней, — сказал я. — Благородный ярл, вы в первый же день, принимая меня с письмом от брата, посоветовали побродить, ознакомиться, пообщаться… Город меня в самом деле заинтересовал. Почти весьма. Не совсем весьма, можно и весьмее, но… ага, точно. А я такой любопытный, такой любопытный… Можно сказать даже, любознательный местами.

Он выпрямился еще больше, плечи стали шире, а вид в самом деле злой и грозный, почти уже не глиноед, а воинственный кочевник.

— Я бы посоветовал, — сказал он раздраженно, — ехать сегодня. Прямо сейчас. Брату нужен ответ!

— Он ждал столько лет, — напомнил я его же слова. — Пару дней для него ничего не значат. А вот для меня…

Желваки заиграли под его смуглой кожей, рука дернулась. Я видел, как удерживается, чтобы не пошарить в том месте, где должна быть рукоять меча, но сейчас пальцы нащупают только пустое место на поясе.

Судя по его лицу, вспомнил, что здесь давно уже ходит без оружия, взглянул бешеными волчьими глазами.

— Что, — проговорил он сдавленным голосом, словно с усилием душил в себе зверя, — что для тебя этот город? Или что в нем такое?

Я посмотрел на него в высокомерном недоумении.

— Разве не видно? Бадия медленно берет власть. Остался шажок, чтобы сесть на королевский трон. Я защищаю интересы Растенгерка, а это значит, мне усиление чужого конунга как поглаживание против шерсти. И хотя самого Растенгерка здесь нет, но тут его брат… младший, что налагает, а то и накладывает обязательства. Определенные.

Он произнес враждебно:

— Я позабочусь о своих интересах сам. Я пожал плечами.

— Сколько угодно! Я представляю интересы Растенгерка.

— Как?

Я ответил так же прямо:

— Если понадобится, остановлю конунга. Других мужчин, как я вижу, здесь нет. Или настолько слепы.

Он переспросил с едкой иронией:

— Как? У него здесь десятки самых лучших воинов. Не знаю, что пообещал, но за ним идут в огонь и воду. К тому же в любой момент может вызвать еще хоть сотню из родного племени.

Я сунул пакет за пояс, отступил и сделал прощальный жест, вежливый и насмешливый разом.

— Развлекайтесь, ярл Элькреф.

Когда за мной закрылась дверь, я услышал грохот и свирепый рев, словно наедине с собой ярл крушит мебель и бросается на стены.

ГЛАВА 13

Во дворе то ли кочевников все больше, то ли я начинаю всматриваться в них слишком уж пристально, вот уж в самом деле в каждую бочку… и хорошо бы только в бочку.

Из домика для гостей вышел крепкоплечий мужчина, высокий и ладно сложенный. Лицо очень немолодое, но сухое тело полно силы, под смуглой кожей перекатываются тугие мускулы и вздуваются толстые жилы. Пояс, какя сразу отметил, не красный, а коричневый, да еще и с характерной накладкой в виде медных ромбиков, что явно указывает на принадлежность к некому клану.

Он сразу вперил в меня цепкий взгляд острых глаз, брови слегка приподнялись.

— Эй, — сказал он с дружелюбной улыбкой, но голос звучал властно, — а ты кто таков?

Я ответил сдержанно: — Ричард из клана Робких Зайчиков. Он вытаращил глаза, окинул меня взглядом с головы до ног и вдруг расхохотался.

— Задиристые у вас мужчины!.. Это чтоб всякий, услышав такое, начинал хохотать, а ему сразу в морду?… Здорово придумали!

Я пожал плечами.

— Это не я придумал. Еще при моем деде отделились от другого племени…

— Какого?

Я развел руками.

— У нас это табу. Наверное, сильно рассорились, если даже имя под запретом. Так что мы теперь — клан Робких Зайчиков.

Он сказал весело:

— Добро пожаловать, Ричард из клана Робких Зайчиков!.. Имя у тебя тоже не совсем нашенское.