Чтение 32–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

— Будет награда или нет, — сказал я, — мой конь не побежит быстрее, а я не научусь летать, как птицы. Так зачем мне что-то лишнее?

Он нахмурился, всматривался в меня, словно впервые увидел кочевника и старается понять нашу философию. Элеонора встала за его спиной и опустила ладони на его плечи. Взгляд ее темных глаз оставался нежным и загадочным.

— Я могу сказать зачем, — буркнул он. — Мне вообще-то, если хочешь быть таким уж честным, тоже наплевать, будешь ты награжден или нет. Это нужно для других! Порядок существует до тех пор, пока виновные, как я уже сказал, будут наказываться, а заслуженные — награждаться. Это должны видеть все! Глядя на твои награды, кто-то из лентяев и лежебок, может быть, поднимется с дивана и выйдет в опасный и трудный мир, где можно что-то совершить для города, для королевства, для короля!

— А-а-а, — протянул я, — то-то думаю, почему все, принимая награду, обязательно говорят, что рассматривают ее как аванс… Они берут аванс, а остальное пусть вносят, значит, другие. Так?

Элеонора смотрела неотрывно, лицо посерьезнело, я вроде бы говорю глупости, но король воспринимает очень серьезно, что странно, спорит и оправдывается, словно на чем-то схваченный за руку.

И сейчас он хмуро и с явной неохотой проговорил:

— Ну, в общем… так и задумано.

Я развел руками.

— Тогда что пожелать… У моего коня ремень на левом стремени потерся. Замените его королевским указом…

И вам будет не накладно, и герольды протрубят по всем городам о королевском подарке.

Элеонора нахмурилась, король посмотрел на меня исподлобья, пожевал губами в раздумье.

— Больно мало…

— Главное, — сказал я внушительно, — не сам подарок, а внимание.

— Я согласен, — сказал он уже несколько более довольным голосом, — одаривать королевским вниманием — не так разорит казну. Но, боюсь, народ не оценит.

— Народ? — изумился я. — У вас демократия? Народ всегда безмолвствует!

— Но иногда слишком громко, — уточнил он, — безмолвствует. В этих случаях надо слушать особенно внимательно.

— Если король позаботится об исправном стремени для моего коня, — сказал я, — все люди королевства увидят не только вашу заботу, но и то, что от вашего зоркого, аки у рыси, глаза не ускользает никакая мелочь! Сразу с восторгом заговорят, что сам король заметил изношенный ремешок и заботливо велел заменить на новый… за счет казны. Причем, не своему подданному, а страннику из других стран. Это привлечет в ваше королевство дополнительных зевак, они спустят деньги в местных кабаках, что даст добавочный доход в казну, а потом их самих можно продать в рабство.

Он нахмурился.

— У нас нет рабства.

— Мне тоже жаль, — сказал я с сочувствием. — Хорошее было время… Так как насчет стремени?

Он тряхнул головой, Элеонора слегка помассировала ему виски. Взор Его Величества слегка прояснился, голос еще колебался, как кораблик на волнах, но постепенно окреп и наполнился королевской решимостью:

— Стремя… стремя, да… стремена для героя-всадника — важно, потому я весьма благосклонно…

— Отец, — произнесла Элеонора с укором. Король встрепенулся, покосился в ее сторону.

— Что-то не так?… Ах да, этого, конечно, не совсем уж и достаточно. Нехорошо, если короля считают прижимистым, хотя на самом деле это простая королевская бережливость. Король должен быть хозяйственным!

— Золотые слова, — сказал я с восторгом. Он посмотрел с подозрением.

— Вы в самом деле так думаете?

— Абсолютно, — сказал я твердо. — Большинство слабых и никчемных королей стремятся стать великими и потому развязывают кровопролитные опустошительные войны. Вы не такой король, вы мудро укрепляете экономику, а на драки положили… свое невнимание. Это мне можно к подвигам, я дурак, любой подтвердит, да и по мне видно, а вы далеко не лыком шиты, у вас даже халат в золоте!

ГЛАВА 8

Он морщил лоб, стараясь уследить за изгибами моей великолепной речи. Элеонора хлопала глазами и растерянно улыбалась, принцессам положено улыбаться и олицетворять; наконец король спохватился и сказал потвердевшим голосом:

— Да-да, вы заметили, это весьма… дивно, что с таким ростом и с такими данными… но я все-таки должен… что я должен?

Элеонора наклонилась к его уху, я видел, как двигаются ее полные губы, почти задевая ушную раковину короля. На миг возникло страстное желание, чтобы мне вот так шептала и касалась горячими губами.

— Ага, — сказал король, — вы ведь десятник, да?

Элеонора снова наклонилась к его уху и что-то тихонечко сказала. Король кивнул, не отрывая от меня испытующего взора.

Я пробормотал хмуро:

— Ну да.

Он сказал торжественно:

— Я возвожу вас королевским указом в сотники!

Элеонора нахмурилась и посмотрела на отца с такой укоризной, словно ожидала производства меня в генералисимуссы.

— Спасибо, — сказал я настороженно, — но где же сотня? И — золотыми сотня или серебром?

Он поморщился.

— Доблестный герой, ты не так все понял… Сотню не дам, ни золотом, ни людьми. Денег жалко, а людей нет. У меня самого не наберется сотни воинов. Наше королевство избрало путь наращивания экономической мощи, как ты сам прозорливо заметил… с чьей-то помощью, наверняка, потому мы сократили военные расходы. Правда, не без давления со стороны победителя, но это частности.

— Но тогда какой я сотник? — сказал я резонно. — Без сотни?…

Он задумался, поскреб бороду.

— Гм… тогда нужно что-то такое, чтоб сопровождало тебя во всех странствиях…

— И не тяготило, — вставил я. — Это к тому, что золотые копыта моему коню ни к чему: тяжело и непрактично.

— Тогда титул, — сказал он, загораясь, — титул ничего не весит!

— Вы хороший король, — сказал я одобрительно, — это же надо так одарить, даже не открывая кошелек, а не то что казну!.. А то бывают же рубаха-парни: полцарства за коня, другую — в приданое… Вы ничего не профукаете!

— Потому и богатеем, — сказал он довольно.

— Весьма впечатлен, — сказал я. — Кланяюсь и удаляюсь в полнейшем восторге от ваших умений беречь казну и законы королевства.

Элеонора вскрикнула:

— Нет-нет!

— Что? — спросил я тупенько.

В ее глазах я видел сердитое, что нельзя покидать короля без его позволения, но вместо этого сказала быстро и почти умоляюще:

— Останься! Его Величество еще не все сказал и не все извелел. А ты не спеши, не спеши.

Король смотрел рассерженно, я поклонился и сказал с предельнейшим уважением:

— Ваше Величество, вы поступаете очень мудро и расчетливо! Всегда можно найти способ поощрять как подданных, так и гостей столицы с разными понаехавшими, без ущерба для казны. Ну там дипломы, почетные грамоты, всевозможные сертификаты… Вам это ничего не стоит, а человечек доволен, на стену вешает в рамочке, гостям показывает и раздувается, как жаба на теплом болоте, от непомерной гордости. Вообще короли могут чеканить людей, как и монету, присваивая те или иные достоинства. На одном и том же кусочке меди можно поставить клеймо с одним су, а можно с пятью, и все окружающие будут один считать в пять раз ценнее другого, хотя вес тот же…

Он слушал с великим удивлением, но очень внимательно, глазки заблестели, а потом и вовсе разгорелись государственным азартом.

— К примеру, — сказал я проникновенно, — можно давать звание «деятель культуры», и все будут принимать такого, как деятеля культуры. Даже если и будут знать, какой из него деятель, тем более — культуры… Остальной же люд не знает о ваших подковерных решениях и чистосердечно принимает не по цене той меди, из которой состоят эти деятели, а по той, какую изволили на ней вычеканить.

Элеонора поглядывала то на меня, то на отца, что-то заподозрила, слишком уж я серьезен и строг, передернула плечами и перебила с жаром:

— Но люди не дураки!

— Разве? — удивился я. — Посмотрите на меня, Ваше Высочество! Второго такого вы еще не видели. И не скоро увидите.

Она пропустила мимо ушей мою попытку напроситься на комплимент, какой я умный и талантливый, сказала с жаром:

— Люди все поймут!

Я ответил ласково:

— Но не сразу. А до этого такой вот, обвешанный премиями, успеет нахватать всего вокруг и натаскать в норку. Он начинает хапать с того момента, как выхватит почетную грамоту из ваших рук, и хапает прямо по дороге к дому! И будет хвастать везде и всюду, будет тыкать в глаза наградами от Вашего Величества и добиваться привилегий, лучших мест, места для сада, лошадей из королевской конюшни, павлинов и шаперончиков для соколов…

Король откинулся на спинку кресла, смотрел с великим удивлением, потом перевел ясный взор на взволнованную дочь.

— Дорогая, почему ты все время говорила только о его силе и отваге?

Она сказала торопливо:

— Отец, его отвага беспримерна…

Он отмахнулся.

— Он же мудр, как все мои советники!.. Да куда там им, дураки все. Он их всех вокруг пальца обведет!

Элеонора смотрела растерянно то на него, то на меня, я очень серьезен, даже слишком, а она успела меня узнать больше, чем король. Я успел заметить, как щеки залило ярчайшим румянцем, дыхание пошло чаще, возмущается девушка, я не стал ждать взрыва и продолжил проникновенно:

— Ваше Величество, но все-таки есть люди, что все-таки, уж простите за вольнодумство и вольтерьянство, не нуждаются в сертификатах. Это на меди можно ставить любую цену, а вот золото вне королевской власти. И какую бы цену на золоте ни пытался поставить какой-нибудь не очень умный правитель, золото принимают по цене этого благородного металла, а на оценку его королями внимания, уж простите, не обращают.

Элеонора вздохнула, густой веер длинных ресниц спрятал от меня ее взгляд. Я не понял, была в нем укоризна или разочарование, может быть, просто печаль.

Король в неудовольствии заерзал, роскошная мантия сбилась на спине, делая одно плечо выше другого.

— Но все-таки, — проворчал он упрямо, — золото не различишь сразу… пока не попробуешь на зуб или не потравишь кислотой. А вот достоинство клейменой монеты видно сразу. Так и люди, дорогой мой и слишком умный друг Рич!

— Не спорю, — ответил я и поклонился, это никогда не бывает лишним, короли поклоны обожают, хотя иногда и лицемерно возражают против слишком уж низких и витиеватых. — Но я не спешу, Ваше Величество, чтобы меня признали моментально! Это нужно только жуликам, чтобы успеть урвать.

Он нахмурился.

— Дорогой Рич, вы должны понимать, что в любом государстве существует иерархия. И чем государство крупнее, тем ступенек в иерархии больше. Подданным нужна простая и ясная картина сразу. Вон тот на двадцатой ступени, тот на пятнадцатой, а вон тот уже на шестой — шапки долой!

— Все верно, — сказал я. — И все правильно. Но в любом государстве есть личности, что стоят вне иерархии. Я слышал о простом крестьянине Попеле, что всего триста лет тому стал здесь королем. А Сигурл? В одиночку убил ужасного дракона, в то время как оцененные очень высоко герои трусливо прятались по домам, и освободил принцессу Геортриссу. О нем и до сих пор поют песни и рассказывают легенды… А вот во время правления какого короля он такое совершил — никто не помнит. Простолюдин Гавгамел отказался от женитьбы на принцессе ради своей любимой девушки-рыбачки, и его славили больше, чем самого короля… И сколько таких? Даже о любви ярла Растенгерка к прекрасной Мириам уже начинают слагать легенды! Снедаемый страстью и любовью, он десять лет скитался по свету, искал ее. И хотя встречал много красивых женщин, но все же сохранял ей верность… в большинстве случаев. Думаю, история их непростой любви переживет века, забудут великих королей и конунгов, а простого и небогатого ярла помнить будут…

Король хмурился все больше, наконец взглянул затравленно в сторону дочери, сказал нервно:

— Тогда сделаем иначе… Я вижу, вам не нужен придворный титул, однако в нем нуждаются другие. Да и вы сами.

— Я?

— Вы, — отрезал король. — Вы получили письмо ярла Элькрефа к его старшему брату, верно? На этом ваша миссия здесь закончена. Доступ в королевский дворец и сад для вас закрыты. Официально вы простой гонец, не так ли?… Я не знаю, кем являетесь на самом деле, и знать не хочу, но во дворец вас больше не пустят, таковы правила. Это даже не от меня зависит, таков закон, таковы освященные веками традиции. Однако если с надлежащим титулом…

Элеонора помалкивала, только нервно кусала и без того ярко-красные зовущие губы, давно созревшие для жарких поцелуев.

— Рич, — заговорила она нервно, — тебе нужен титул.

— Зачем?

— Нужно, — сказала она, — чтобы тебя воспринимали по высокой цене сейчас, а не потом, когда рассмотрят, что ты из благородного металла! Ты ведь хочешь играть какую-то роль в нашем муравейнике?

— А если не хочу? — спросил я.

Она закусила губу, поколебалась, но взглянула в меня прямо и решительно.

— Я хочу.

Король смотрел с ожиданием, но лицо лишилось королевской бесстрастности, явно такое с ним впервые, кто же в своем уме отказывается от титула. Хоть титул и не деньги,но умелый человек сможет из него выжать даже золото высшей пробы.

— Вас не будут больше пускать во дворец, — повторил он раздельно. — Догадываюсь, это не в ваших интересах.

Ну?

Я подумал, поморщился, кивнул.

— Хорошо, Ваше Величество. Только не громкий, а… минимальный, только бы оставался открытым доступ во дворец.

Элеонора сказала быстро:

— И достойный доблестного сына степей!

— Ага, — проворчал я, — ну да, а как же?… Сын степей при титуле, надо же… Скажи кому, в морду получишь за шуточки. Какой титул можно дать кочевнику?

Король и Элеонора переглянулись. Я заподозрил, что проработали какие-то детали до моего появления, что-то состыковали, кое-что утрясли, теперь у них другая задача: навязать хорошо продуманный и подготовленный экспромт мне, сыну степей, копытного ветра и свежего воздуха.

— Вильдграф, — произнесла Элеонора приподнято, прозвучало чуточку слащаво и слишком торжественно, чувствуется, что еще тот экспромт, а король слишком уж удивился и вытаращил глаза. — Отец, как тебе титул вильдграфа?

Король сказал с фальшивым энтузиазмом:

— Великолепно, ты у меня умница!.. Это самый подходящий, самый точный, что годится такому яростному герою, свирепому и необузданному… Именно с них, вильдграфов, начиналась древнейшая история… с диких и яростных завоевателей, пришедших на эту пустынную землю, населенную чудовищами.

— Вильд, — повторил я тупенько, — граф… Дикий граф?

— Граф Дикого Поля, — уточнил король. — Диких Земель! Властелин степей, которые никому не принадлежат. Носитель свободы!

Он даже привстал на троне, глаза разгорелись, словно и он тоже сын степей и романтик, хотя, если честно, мы все, мужчины, в самом деле романтики, пусть и стыдимся этого слова.

— Благородный носитель свободы, — подчеркнула Элеонора. — Высокорожденный!..

— Я не высокорожденный, — возразил я. — Что я, горец какой-то захрыченный? Наоборот, рожден в богатой низине, где много сочной травы, где все по пояс… У нас там степи ровные, как этот стол… хотя на нем ничего и нет.

— Теперь высокорожденный, — сказала Элеонора с победной улыбкой. — Графы не бывают низкорожденными. Ты выше по рангу всех придворных моего отца.

Ее темные глаза стали золотыми от воспламенившегося в них огня. Победа, читалось в ее взоре, хотя сын степей отказался от состязаний за ее руку, но все-таки сумела заарканить дикого кочевника золотой цепью, великолепная женщина, сильная и настойчивая, умеет ставить перед собой цель и двигаться к ней напролом.

Да, она молодец… но я? Дожил до такого позора, что титул получил… по женской протекции! А не столько за заслуги, хотя да, за такое вообще можно и корону короля вручить, но ради того, чтобы я хоть чуть поднялся до уровня невесты и чтоб ей было не слишком со мной стыдно появляться на людях.

Я поклонился, стараясь не выглядеть чересчур недовольным.

— Спасибо, Ваше Величество. Вельми и зело, ага. Я не нахожу слов от нахлынувших чувств, такое переполнение в моей торичеллевой… гм… что просто по своей сыностепейскости даже как-то и не!.. Вот. Ага.

Король перевел взгляд на Элеонору.

— Ну как? Ты довольна?

Она порывисто обняла его за шею и жарко поцеловала в щеку. Король хитро посмотрел на меня.

— Это она демонстрирует, что умеет не только кусаться!

— Отец, — сказала она с упреком.

— Последний раз целовала, — пояснил он, — когда ей было три годика.

Элеонора, все еще обнимая отца, мило улыбнулась мне, глаза сияют, как утренние звезды, омытые чистейшей росой.

— Не верь ему! Просто здесь все мужчины такие… Она запнулась, король пришел на помощь:

— Какие?

— К которым противно притрагиваться, — ответила она серьезно и убрала руки. — Даже смотреть бывает гадко. Но я научусь всему, чего ты хочешь, Рич.

Король торопливо хлопнул в ладони, будто пытался заглушить ее необдуманные слова, какая женщина что обдумывает, потому их нельзя принимать всерьез, крикнул с натужной бодростью:

— А подать сюда вина!

ГЛАВА 9

Я щурился на выходе из дворца, под ногами такая густая и горячая тень, ступить страшно, а впереди слепящий отсвет усыпанных золотым песком дорожек, раскаленных и мертвых. В жаркий полдень глиноеды расползаются по норам в ожидании вечерней прохлады, но я не они, сыны степей покрепче, и хотя мозги в жару плавятся, но стремлюсь провернуть что-то хитрое, умное, а не переть дуром, как у меня получается чаще всего.

За зеленью деревьев мягко шелестит, словно складывается в кипы тончайший шелк, фонтан. Ветерок доносит водяную пыль, я с удовольствием подставил разгоряченное лицо, даже глаза прищурил, и сразу же услышал насмешливый голос:

— А вам здесь понравилось, сэр Ричард!

Я вздрогнул, открыл глаза и огляделся дико, мое настоящее имя никто не знает, если не считать огров. Деревья приблизились осторожными шажками, расступились.

Фонтан великолепен, а на невысокой каменной ограде сидит в расстегнутой на груди рубашке черноволосый смуглый господин в шляпе с широкими полями и страусиным пером. Брюки тоже из тончайшего полотна, сапоги больше похожи на чулки, но богатые горожане одеваются именно так.

Он улыбался мне во весь рот, ногу забросил на ногу, довольный и отдыхающий, хотя я знаю, как напряженно работает над своими планами, и знает, что я знаю, но оба ведем себя так, как принято: принимаем то, что нам показывают. В ответ на то, что и другие принимают нас такими, какими выглядим для них, а не какие на самом деле.

— Нравится, — повторил он, — мир Гандерсгейма? Здравствуйте, кстати, сэр Ричард.

— Не очень, — ответил я. — И вам не хворать, сэр Сатана, хотя отец Дитрих меня за такое на костер бы… Но что поделаешь, мы же культурные люди местами? Впрочем, некоесвоеобразие здесь наблюдается, не спорю.

— Странная смесь и взаимодействие культур, — сказал он, — верно?

Он улыбался, уверенный, сильный и реальный, но по моей коже сыпануло морозом, когда заметил, как мелкие капли от фонтана, долетающие иногда в нашу сторону, проходят сквозь его одежду, не оставляя следа.

— Насколько устойчиво? — поинтересовался я.

— Вот уже триста лет, — ответил он уклончиво.

Я решил, что стоять перед нашим общим врагом, когда он сидит, это как бы признать его сюзереном, смахнул незримую пыль на каменном бордюре и тоже сел, даже ногу на ногу закинул, хотя сразу же пожалел, какая-то подростковая обезьянность, нельзя так явно…

Он прочел мои мысли, все еще не умею прятать достаточно надежно, однако смолчал, за что я благодарен и Сатане.

— По меркам людей, — сказал я, — триста лет — немалый срок. Правда, по меркам племен и народов не очень уж…

Он ухмыльнулся.

— Заметили, что и здесь потихоньку начинает меняться? Я кивнул.

— Мергели — только начало?

— Точнее, этот отважный конунг, — уточнил он. — Мергели всего лишь стадо, хотя и достаточно воинственное. Он сумел превратить это стадо в стаю, но без сильного лидера стая снова быстро превращается в стадо.

— Стая, стадо, — пробормотал я. — Как-то не вяжутся эти термины с понятиями прогресса.

Он поморщился.

— Дорогой сэр Ричард, вы еще не убедились, что люди могут жить либо стадом, либо стаей? Третьего им не дано.

— Не дано, — сказал я, — так сами возьмут. Человек, как вы могли заметить, имеет тенденцию развиваться. В отличие от всех остальных, что живут стаями, стадами и даже одиночками.

Он посмотрел хитро.