Чтение 28–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

— Что в том письме?

Фангер развел руками.

— Даже не пытался узнать… из-за ничтожности интереса. Нам какая разница, будет ярл Элькреф или не будет возвращаться в свое племя? Он и здесь не больше мелкой рыбешки.

— А что десятник сделал с письмом?

— Набирается сил перед дальней дорогой! Скоро уедет.

Раберс пробормотал:

— Мы не вольны ему приказывать. Насколько знаю, он вольный степняк, его крохотное племя далеко и ярлу Эльк-рефу не подчиняется. Как и его брату. Передать письмо — было просто любезностью попутчика.

— И чего он тут торчит?

— Он только приехал, — вступился Фангер. — Правда, сразу же подрался с челядью Его Величества, из-за чего немедленно привлек к себе внимание.

— Иначе кто бы его заметил, — вставил Иронгейт желчно.

— А потом, — закончил Фангер, — то ли подвиги, о которых никто не знает, то ли слухи о них…

— Может быть, — с раздражением в голосе спросил Иронгейт, — ему денег дать на дорогу? Коня перековать, запасы купить?… Что нужно, чтобы убрался немедленно?

Раберс сказал со вздохом:

— Степняки слишком помешаны на чести, гордости.

Он денег не возьмет, а уедет только тогда, когда захочет. Даже когда восхочет! Мне кажется, он сам уже зол на конунга.

И жаждет с ним схватки.

Фангер воскликнул тонким голосом, я видел, как его затрясло, распространяя по залу кисло-тошнотворный цвет резеды:

— Только этого недоставало! Они же разнесут весь дворец!

— Если бы только дворец, — пробормотал Иронгейт. — А вот город…

— Может быть, предложить ему выполнить какое-то поручение на противоположном краю Гандерсгейма? За большую награду. И еще пообещать почести, конечно.

Раберс буркнул:

— А нам это зачем?

— Он может погибнуть, — пояснил Фангер, — по дороге туда, может — на обратном! А еще наверняка погибнет там, на месте, если придумаем что-то невозможно трудное…

Я видел, как лица у всех посветлели, сам подумал, стоит ли браться, смотря что пообещают в награду, но Раберс устало махнул рукой и заявил раздраженно:

— Перестаньте! Такие люди все делают по-своему. Никаких поручений он брать от нас не восхочет.

— Почему? — спросил Фангер обиженно. Раберс фыркнул:

— Они ж гордые!

Ну, не настолько, мелькнула у меня мысль, смотря что предложили бы. Ну да ладно, они думают обо мне лучше, чем я о себе сам, так что постараюсь соответствовать народному мнению.

Самый пугливый из активных заговорщиков, Фангер, пропищал тонким голосом:

— Как собрание думает, десятник все-таки ввяжется в противостояниие с конунгом?

Иронгейт пожал плечами.

— Кто знает. Варвары непредсказуемы. Им резоны не указ, они прислушиваются к внутреннему голосу чести. Что тот скажет, то и делают. А мы хоть стой, хоть падай от того, что получается.

Раберсу, похоже, надоел разговор, что ушел в сторону, сказал нетерпеливо:

— В любом случае, это касается только этого безрассудного десятника и конунга. Оба степняки, оба считают себя великими героями, оба предпочитают решать сложные вопросы простыми ударами мечей. Вот пусть и решают.

Я чувствовал, собрание подходит к концу, скоро все хлынут к дверям и сомнут меня. Стражи так и не ощутили, когда я осторожно поднялся, затаив дыхание, и на цыпочках пробежал за угол, где в глубокой нише вышел из незримности и уже гордо-деловым шагом удалился.

Конечно же, никто не сомневается в исходе схватки конунга и десятника. Конунг не только умелый воин, но и умный, осторожный, предусмотрительный. А я, понятно, только умелый…

ГЛАВА 3

Воздух чистый и свежий расцеловал меня, едва я ступил за дверь. Почти с чистого синего неба по саду бьют крупные редкие капли летнего дождя. Солнце просвечивает всекапли, и они сверкают в падении ярче бриллиантов.

Он прекратился раньше, чем ноги вынесли меня из-под навеса. Я почти ослеп от бьющего солнца не только сверху, но из-под ног, с мокрых листьев деревьев, отмытых камнейобычно запыленных стен.

Голова закружилась от бездны света, я чувствовал себя странно, инстинкт вел в сад поглубже, спасаясь от ярких лучей, здесь все дремлет, отягощенное жарой и зноем, терпеливо ждет вечерней прохлады. Узоры светотени скользят по дорожке взад-вперед, откликаясь на едва слышный ветерок далеко вверху, воздух неподвижный, как в неглубоком и прогретом до дна озере.

Чуть дальше затаились в тени куста две антилопы. Говорят, принцесса приучила их брать лакомства из ее рук, на ветвях под защитой крупных листьев дремлют огромные бабочки, а по соседней аллее идет быстрым шагом прямой, словно копье проглотил, Ланаян, как всегда в начищенном до блеска панцире, в стальных наколенниках и наручниках, даже сапоги с металлической окантовкой по краям.

— Вот вы где, — произнес он без выражения, — не готовитесь к состязаниям? Зря.

Я пожал плечами, Ланаян свернул и вышел на мою дорожку, перегородив мне путь.

— Выигрыш будет большой, — сообщил он.

— Знаю, — ответил я. — Рука Элеоноры Гордой?

— Только возможность, — уточнил он. — Но это очень много. А должность при дворе — наверняка.

— Я на такие мелкие ставки не иду, — сообщил я.

— Сейчас не мелкие, — возразил он скучным голосом. — На этот раз впервые будут участвовать и кочевники. Им и раньше не запрещалось, но ни один не падал так низко, чтобы опуститься до участия в этих смехотворных играх, где убивать нельзя по-настоящему.

— Кочевники, — сказал я, — крепкие ребята. Все время упражняются, презирают смерть, драться будут жестоко.

— Наши тоже умеют, — заверил он.

— Ваши обучались на чучелах, — возразил я. — А кочевники вообще презирают тех, у кого на лице нет боевых шрамов.

— Опасаетесь, — спросил он напрямик, — что после состязаний охрану короля наберут из чужаков?

— Не сам король важен, — сказал я. — А вот его охрана вхожа во все помещения, башни и подвалы. В нужный момент могут перебить всех, кто все еще против смены власти…Такие есть?

— Таких немало, — ответил он со вздохом. — Очень достойные люди. Не хотелось бы их потерять.

Я запнулся, не зная, говорить ли больше, чем уже сказал, но, с другой стороны, уже и так сказано больше, чем достаточно, уже не повредит откровенность чуть больше, чем уже есть.

— Ланаян, — сказал я, — даже не знаю, кто ты и что ты, но мне кажется, ты стойкий и верный солдат. Верный королю, а не своему кошельку. Потому скажу прямо: кочевников нужно остановить раньше. Когда перебьют соперников на этих дурацких соревнованиях, конунга уже ничто не остановит.

Он смотрел исподлобья, лицо стало неприятным.

— И что вы предлагаете?

— Я тоже предпочел бы, — сказал я, — чтобы на троне усидел король Жильзак Третий. Возможно, это еще и будущий тесть ярла Элькрефа, младшего брата моего ярла Растенгерка, я в этом как бы заинтересован. Но если конунг Бадия приподнимется еще на одну ступеньку, ему и король будет уже не король, не так ли? А еще он точно сумеет избавиться от ярла Элькрефа…

Ланаян смотрел на меня все так же, набычившись, а после паузы проговорил с угрозой:

— Вы не простой посланец, не так ли? Я понизил голос:

— А ты не совсем дурак, верно?

— Жизнь во дворце научит всему, — буркнул он. — Значит, вам доверено не только письма носить… но и от имени своих ярлов что-то делать?

— Я пользуюсь полным доверием, — сказал я скромно. — Больше сказать ничего не могу.

Он кивнул.

— Этого достаточно.

— Вот и славно…

— Я так и подумал, — проговорил он все так же угрюмо. — С первого же дня, когда вас увидел. Но я заметил, что и конунг вас оценил выше, чем другие.

— Конунгу пока не до меня, — заметил я. — Потом, конечно, может заняться и мною. Но мы попробуем не допустить его до следующей ступеньки, когда вся власть окажется в его руках.

Он пробормотал: — Мы?

— Да, мы.

— Кто-то с вами есть еще?

— Есть, — ответил я. — Кто?

— Ты, дорогой Ланаян.

Он посмотрел на меня странно, козырнул и, обойдя меня, как вкопанный дураками столб посреди дороги, пошел дальше. Я не стал смотреть ему вслед, и так никто не убедит меня, что начальник дворцовой стражи попался мне совсем случайно.

Как всегда, когда мысли врастопырку, жутко захотелось кофе. Крепкого, горячего, сладкого. Огляделся украдкой, сад велик, вот там вообще дремучий уголок, отступил туда, сосредоточился… через пару мгновений в ладони ощутил горячую тяжесть.

Моя глиняная чашка, уродливая и безобразная, но я к ней чувствую объяснимую нежность: это же первое, что я сотворил, пользуясь новыми возможностями!

Правда, это не помешало зашвырнуть ее в кусты, как только опорожнил содержимое в глотку. Мозги, получив с притоком крови и порцию кофе, разогрелись и выдали новую мысль: в самом деле, почему не попытаться сотворить гору золотых монет? Это уже другой уровень, больше соответствующий майордому… а майордом все же выше, чем маркграф.Вообще майордом — моя самая высокая ступенька, а майордому как ходить по дорогам, что ничем не лучше бездорожья, с копалкой в руке? Несолидно…

Долго не мог сосредоточиться, в голову лезли то плюмбумы, то феррумы, наконец, в памяти всплыл аурум, формула золота, это тоже ничего не дало, напрягся и вспомнил атомный номер, атомную массу, плотность, температуру плавления, память у меня теперь, как у стада слонов, всякую хрень помнит, нужное в этом хламе не сразу отыщешь, даже о сусальном золоте с отчаяния подумал, уже хотел бросить ломать голову, не маркграфье это дело, как вдруг уже не в мозгу, по крайней мере — не в головном, всплыло просто ощущение золотой монеты, а их немало прошло через мои пальцы.

Почти сразу я ощутил холод, словно подуло с севера и принесло колючий снег, а на ладони потяжелело. Горячий комок трудно назвать монетой, но это золото, я щупал, пробовал на зуб, подбрасывал на ладони, чувствуя тяжесть благородного металла.

Придать нужную форму никак не удавалось, что-то у меня с воображением, слишком пляшет и бунтарит, но я уже вошел в азарт и заставлял себя с таким напором, словно ломаю тюремную решетку в ночь перед казнью. Наконец удалось расплющивать и делать ровные такие диски, но с изображением никак не клеилось, однажды только получился всадник, пронзающий копьем мелкую такую ящерицу, буковки вообще плясали.

Наконец я решил, что эти монеты будут выдавать за особо старинные, да и кого интересует клеймо, в золоте главное — вес. Сейчас измочалился, создавая одну-единст-венную монету, словно отряд смертельно раненных вылечил, но, возможно, со временем научусь делать с меньшими затратами сил…

По аллеям за это время бессчетное количество раз прошли гуляющие. Мне кажется, кто-то замечал меня в кустах, но предпочитал делать вид, что не видит, так спокойнее. Когда покой и демократия, никому ни до кого нет дела, что удобно в первую очередь для Бадии. Диктатуры возникают только в демократических обществах, там нет против них защиты…

Выждав момент, когда вблизи никого, я хотел выскользнуть на аллею, но послышались голоса, я присел за толстым деревом. Показались двое придворных короля, осанистые,дородные, все в расшитых золотыми нитями костюмах, один на ходу втолковывал другому:

— Даже мышь можно продать как слона, если правильно ее упаковать! А ваши люди работают по старинке…

— Да они просто тревожатся, — возразил собеседник, толстый, даже тучный, но с непропорционально худым лицом. — Слухи всякие ходят…

— Чем тревожнее слухи, — сказал первый, — тем быстрее можно сколотить богатство.

— Только обладая аппетитом бедняка, — ответил худо-лицый уныло, — можно со вкусом наслаждаться богатством; только при кругозоре глиноеда можно наслаждаться по-королевски… У меня богатство… гм… уже есть. А что дальше?

.— Копить еще! — сказал первый энергично.

— Зачем? — спросил худолицый. — Быть богатым в наше время как-то рискованно.

— Вы о конунге? — Да.

— При нем станем еще богаче!

— Может быть, — согласился худолицый. — Если выполнит все обещания. А если нет? Вдруг захочет отобрать, и что мы сможем? Скажем, что это нехорошо?

— Но не дурак же он!

— Глупости делают не всегда из-за дурости, — сказал худолицый рассудительно. — Вон Энтони Пауэр — мудрейший человек!.. А как вожжа под хвост попала, что натворил?…

Они медленно удалились, иногда останавливаясь и рассматривая цветы, я не расслышал, что там случилось с Пауэром, выждал еще чуть, выскользнул на аллею и направился твердым шагом сына степей к гостевому домику.

После дождя все чисто, светло, вымыто, а дворец сверкает в солнечных лучах, как драгоценный камень. На мраморных ступенях дворца расплескалось жидкое золото, глазам больно от его блеска.

Из-под такого же тяжелого мраморного козырька высыпала группа девушек, Элеонора среди них, как гордая лебедь среди утиц и гусиц, идет ровно и смотрит перед собой, а они щебечут, верещат, дурачатся, блудливо зыркают по сторонам, где далеко за деревьями мелькают налитые молодой силой мужские фигуры не слишком скованных приличиями кочевников.

Я соступил с аллеи за толстое дерево, увидел цветочки и присел, делая вид, что считаю лепестки. Элеонора остановилась, девушки сгрудились вокруг нее, затем брызнулив разные стороны, как вспугнутые пташки. Она выждала чуть, я вздрогнул, когда ее взор каким-то образом отыскал меня через заросли цветущих кустов, и наши взгляды встретились.

— Рич, не прячьтесь, — услышал я ее чуть иронический голос. — Я вас точно не покусаю.

— Жаль, — пробормотал я, — это было бы здорово…

Прикусил язык, нельзя вставать на привычную дорожку легкого трепа, принцесса может всерьез принять мои слова, в смысле, как приглашение к флирту, продрался между двумя высокими клумбами цветущих роз на ее сторону.

Элеонора смотрит с вопросом в темных глазах, волевое лицо слегка похудело, ставши еще более элегантным и стильным.

— Подкову потеряли? — спросила она сочувствующе.

— Да меня и не подковывали, — сообщил я.

— Я имела в виду, — поправила она себя, — вашего коня.

— Да, — согласился я, — мы с ним так похожи, так похожи!.. Нет, я ничего не терял. Просто мы, кочевники, такие романтики… А это так романтично: присесть под цветущей черемухой под пение соловья!

— Вашего коня перековали, — сообщила она невесело. — И всю сбрую заменили.

— Там и так хорошая сбруя, — ответил я. — Как и седло. Недавно купил. Задешево.

Она слабо улыбнулась.

— Просто знак внимания. Ярл Элькреф старается сделать для вас все…

— …чтобы я поскорее убрался, — закончил я. — Да уже и сам готов, хотя для меня собраться — затянуть пояс.

Дворец за ее спиной пронизан светом и солнцем, и сам словно из сгущенного солнечного золота. Принцесса с ее черной копной волос на его фоне как благословенная ночь,полная желанной прохлады и отдыха, а темные глаза смотрят загадочно и полны жгучей тайны.

— Великолепный день, — сказал я с чувством. — Впрочем, здесь других и не бывает.

Она посмотрела с некоторым удивлением.

— Здесь?… А что, где-то другие?

Я отмахнулся.

— Под ярким знойным солнцем как вообразить страны, где низкое, давящее к земле небо в тучах изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц? А мелкие гадкие дожди, что длятся тоже неделями?… А размытые дождями дороги… Небо же давит, давит… Серое, неопрятное от края земли и до края.

Она зябко передернула плечами.

— Как там люди живут?

Я подумал, пожал плечами.

— Многие счастливее, чем здесь даже короли. Так на Севере, на Востоке, на Западе. Даже на Юге… хотя на Юге уже прохладнее. Это раньше казалось, чем дальше на юг, тем жарче, пока не вломишься в настоящее пекло…

Я думал, она вздрогнет, как сделала бы любая женщина при упоминании таких просторов, женщины предпочитают камерные уютные мирки, окруженные прочными стенами, однако Элеонора подалась вперед, глаза заблестели, как утренние звезды.

— Как прекрасно, — прошептала она, — есть еще миры… страны, народы, племена, королевства… Но вы не рассчитывайте, Рич, что выскользнете из моих рук!

В ее шутливом голосе прозвучала угроза, а темные глаза стали еще темнее и серьезнее.

— Не задушите? — спросил я, сворачивая на шуточки.

— Постараюсь быть нежной, — ответила она. — Хотя, правда, не пробовала. Буду учиться.

— Нежной, — пробормотал я, — это неплохо…

— Если не останешься, — сказала она серьезно и твердо, — я поеду с тобой. Если не возьмешь — побегу следом затвоим конем!

Я горел, как в аду, свести к шуточке подло, как ответить иначе, не знаю, серьезности нас не учат, все на своей шкуре, и как спасение с небес услышал приближающиеся шаги и мужские голоса. Один из них принадлежит конунгу Бадии, вот уж не думал, что обрадуюсь его появлению…

Я сказал торопливо:

— Ох-ох, убегаю, чтобы вас не компрометировать… А то подумают что-нибудь для меня лестное…

ГЛАВА 4

Она не успела возразить, я отступил и зашел за высокую стену из декоративных кустов, где и листьев нет, одни благоухающие цветы. Вдали на аллее показался конунг с двумя воинами, как мне сперва показалось, затем рассмотрел их пояса с золотыми бляхами… оба полевые вожди. Как я подсознательно и ожидал, воины матерые, среднего возраста, бывалые, таких не проведешь, не перевербуешь, и если поддерживают конунга, то у него в самом деле скоро будет вся власть в руках как в городе, так и в степи.

— Принцесса! — воскликнул конунг радостно. — Как хорошо, что я вас встретил!..

Она в удивлении вскинула брови.

— С чего бы?

Он учтиво поклонился.

— Надо бы сказать, что встреча с такой совершенной красотой — всякий раз счастье… и хотя на самом деле все так, но от меня ждут мудрости… гм… и хотя она начисто выпархивает из моей головы при виде вашей совершенной красоты…

Она прервала, лучезарно улыбаясь:

— Вы это говорили, любезный конунг!

Я попытался отступить, чтобы не оказаться в роли подслушивающего, это совсем не то, что внимать тайному сборищу заговорщиков во главе с Раберсом, там я — бравый лазутчик, вызнающий важные секреты, а здесь — свинья рогатая…

Соблазн скользнуть в личину исчезника с сожалением отпихнул. Если кто издали увидит меня поблизости — не удивится, варвар любопытствует и поражается громадности дворцового сада, его деревьям и прирученным животным, но если хотя бы один из людей Ланаяна, что наверняка владеют нужными амулетами, заметит призрачно-багровую фигуру исчезника, тут же поднимется тревога.

Оба вождя смотрели на принцессу бесстрастно, даже не поклонились, а конунг продолжал с поклоном:

— Да-да, ваша совершенная красота смешает мысли любого мудреца… Но я еще и конунг, потому я прежде всего отец своего племени и тем людям, кто вверяет себя моей заботе. А как конунг, позвольте заверить вас, что при всем восторге вашим совершенством еще больше уважаю вас и восторгаюсь вашим умом! Даже больше, чем красотой. Красотувидят все, а ваш блистательный ум и вашу цельность характера — только такие же, равные вам.

Она тоже не повела в сторону полевых вождей даже бровью, подумаешь, дикари немытые, смотрела настороженно на конунга.

— Это вы к чему? — поинтересовалась она.

Он сказал с обаятельной улыбкой, что так неестественно смотрится на его жестоком лице:

— Вы прекрасная пара с ярлом Элькрефом. У вас все хорошо, вам сейчас не нужна моя помощь…

Она произнесла с удивлением: