Чтение 34–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

— Стоять!

Он машинально сделал еще шаг, я вскинул арбалет и направил стрелу в грудь. Он остановился, на лице такая дикая ненависть, словно я лично его обидел еще в детстве, те обиды помним особенно хорошо.

— Тебя найдут, — сказал он. — Тебя уже ищут! Ты труп.

— Зачем вас вызвал конунг? — спросил я. Он ответил резко:

— Никто нас не вызывал!

Я не физиономист, но эти мергели совсем не умеют прятать выражение лиц, я спросил:

— Когда должны захватить дворец? Он фыркнул:

— Зачем мы стали бы его захватывать? Дурость.

— Понятно, — сказал я. — Значит, уже завтра в полночь?… Сколько вас?

Его глаза расширились, не понимает, как это я из его ответов получаю то, что все хранят в тайне, зарычал и внезапно ринулся на меня, поднырнув под выстрел из арбалета.

Стрела разнесла вдрызг толстое дерево, я упал от сильного толчка в ноги, а мергель, обхватив мои колени, сперва бросил на землю, а потом нанес два жестоких удара, от которых я едва не потерял сознание. Рот наполнился кровью, я перехватил одну руку, он ударил другой и рассек скулу почти до кости.

Кровь заливала мне лицо, я с трудом поймал его в захват, сдавил изо всех сил, мы перекатились дважды, я снова сдавил так, что потемнело в глазах. Что-то хрустело, сквозь грохот крови в ушах я услышал хриплое дыхание, это мое, на четвереньках отошел к брошенному арбалету и поспешно взвел тетиву.

Мергель остался лежать на спине, ноги подергиваются, а глаза застилает пелена смерти. Я стер с лица быстро засыхающую кровь, скула безумно чешется. Распухшие губы слушаются плохо, я выплюнул коричневые солоноватые комочки, а потом отряхивал их с груди. Тело дрожит от макушки до пят, снова я не на высоте, да что со мной, так и убить могут, соберись, дурак…

— Вперед, — сказал я себе зло. — И смотри в оба, халявщик.

Почва продолжала подниматься, деревья сперва карабкались по склону, затем разочарованно остановились. Молодняк еще некоторое время пытался карабкаться на высокий каменистый холм, но дальше некоторое время двигались только неприхотливые кусты, потом и те сдались. Даже трава не смогла пустить корни между грубыми камнями, и потому церковь на вершине такая гордая и одинокая, словно это она не позволила бурьяну забить к себе дороги.

Даже не на вершине, уточнил я, древние строители саму верхушку горы превратили в церковь, вырубив в толще скального массива храм.

Это гарантирует ему вечность, горы как-то ухитряются жить дольше, чем все, что делают люди. Я рассмотрел широкие и удобные ступени, сразу пятеро или даже семеро мужчин пройдут в ряд, дальше массивные и хорошо украшенные городскими мастерами створки двери, даже ворот, а то и врат. Широкий каменный навес укрывает от непогоды, сейчас там в тени расположились на страже четверо крепких мергелей.

Я вышел из леса и шел к ним по солнцепеку, такой же обнаженный до пояса, загорелый, крупный и с широкими плечами. На лице доброжелательная улыбка, это мой мир, и мне в нем все нравится.

Все четверо уставились на меня с ленивым любопытством. Я вроде бы степняк, но без красного пояса. Я пытался увидеть на их лицах следы ненависти, но все смотрят без всякой злобы.

— Новенькие? — спросил я. — В городе еще не были? Один спросил с ленивым интересом:

— А что, по нам видно? Я хохотнул.

— Еще бы! Все трезвые, унылые и не рассказываете друг другу, кто, как и где провел ночь. Главное, с кем и как!.. И не кричите, завидев меня, вон идет Рич, самый веселый человек в Тиборе!

Другой страж сказал со вздохом:

— Ничего, скоро нас сменят. Говорят, скоро в Тиборе станет еще веселее…

— И во всем королевстве, — пробормотал третий со зловещим весельем в голосе. — Эй-эй, стой! Дальше нет ходу.

Я удивился.

— Как это нет? За вашими спинами храм!

Первый из стражей, что заговорил со мной, медленно поднялся на ноги, высокий, но я все равно выше, крепкий, но я крепче даже с виду, и он сразу нахмурился.

— Нельзя, — сказал он резче, в голосе прозвучала обида, что я крупнее, а руки толще. — Туда нельзя.

— Ты чего такой грубый? — спросил я.

Он хохотнул.

— Это я грубый? Да ты не видел еще грубых!

— Ребята, — сказал я, — я иду в храм. Просто иду в храм. Вы поняли?

Он рассмеялся.

— Да? А мы уж подумали, что перепутал с таверной. Туда нельзя, говорю еще раз, если не расслышал сразу.

— В таверну?

Расхохотались уже все четверо, первый объяснил:

— В таверну можно и нужно. Тебе особенно, виду тебя… похмельный. Даже очень.

Я спросил:

— А в храм нельзя?

Они переглянулись, продолжая хохотать, первый сказал с сожалением:

— Увы, нельзя. Хотя не понимаю, почему… Второй нахмурился и сказал предостерегающе:

— Придержи язык, Митволь.

— Молчу, — ответил Митволь смиренно и посоветовал мне уже строже: — Поворачивайся и топай обратно. Сейчас в храме обряд освящения. По древнейшему обычаю.

Я сказал понимающе:

— Ну да, это человека в жертву?… Глиноеда, надеюсь?

Я видел, как приехали шаманы.

Самый молчаливый из них буркнул:

— Не своих же… Ладно, иди, не мешай.

— Вы мне тоже мешаете, — сказал я.

ГЛАВА 10

И, не давая им опомниться, сделал еще шаг, преодолевая сразу две широкие ступеньки, а кулак уже рванулся в челюсть Митволя. Его швырнуло на стену, а я уже бил жестоко и без всякой жалости остальных. Двух пришлось вырубить очень грубо, даже не знаю, очухаются ли, но время дорого, последнего оглушил тяжелым ударом в лоб, а затем с силой ударил этим же лбом в ворота.

Затрещало, створки дрогнули, и хотя явно открываются изнутри, но грубой силе уступают даже вещи. Страж влетел вовнутрь и растянулся во весь рост, раскинув руки и ноги, как пловец, закончивший дистанцию.

Внутри храм сделан грубо и зримо, в стенах нарочито оставлены необработанные выступы, тем самым подчеркивается мощь строителей, вырубивших в сплошном камне такую пещеру.

Вдоль стен жарко пылают огни десятка светильников, а на противоположном от меня конце на каменной плите лежит на спине обнаженная женщина, руки и ноги связаны широкими кожаными ремнями. Над нею нараспев читают мантры двое шаманов в рогатых шапках. У одного в руках большая чаша из темного дерева, у другого — каменный нож.

За спинами жрецов явно недавно установленный деревянный столб с раскрашенной кровью жуткой оскаленной мордой демона. Для нас — уродливый демон, для них — прекрасный и жестокий бог войны и побед. Десяток кочевников в неподвижности красиво преклонили колени перед идолом.

Ни один из шаманов не повел в мою сторону даже бровью, но кочевники тут же подхватились и с готовностью бросились на меня, на ходу выхватывая ножи, мечи, топоры. Я торопливо выстрелил в бегущего на меня могучего толстяка с безумными глазами. Стрела ударила ему в живот, исчезла, тут же вскрикнул и согнулся в поясе бегущий за ним следом.

Я выстрелил чуть вправо, еще раз — влево, увернулся от меча, отпрыгнул от удара кинжалом другого, выстрелил еще раз, остальных жестоко бил арбалетом, с его весом он может быть и молотом, а острые края рассекают плоть почище тяжелого топора.

Когда рядом не осталось этих крепких и злых, я подхватил из рук падающего замертво варвара его гигантский боевой топор, шаманы в испуге отпрянули, а я со свирепым наслаждением шарахнул со всей дури по столбу с оскаленной мордой.

Тяжелый топор перерубил основание идола почти до половины. Я налег на рукоять, она выдержала, а столб заскрипел и переломился. Шаманы отпрыгнули еще дальше, я торопливо размахнулся и швырнул топор, как плоский камешек над водой, в выбежавших из глубины пещеры воинов.

Женщина вскрикнула:

— Рич, освободи меня!

— Я для того и пришел… дорогая, — ответил я браво.

— Я Юдженильда, ты меня помнишь?

— Чего бы тогда пришел? — удивился я. — Ни один мужчина тебя не забудет.

— Правда?… Я заверил:

— А если увидит в таком виде, вообще…

Первый выстрел, судя по всему, сразил и вообще разнес того массивного толстяка, затем стрела, пройдя навылет, убила или тяжело ранила еще двоих. Плюс по два-три убитых болтами справа и слева, прекрасная скорострельность, а про убойную силу уже молчу, сам ошарашен…

Юдженильда смотрела на меня радостными блестящими глазами. Я вытащил нож, намереваясь разрезать ремни, но из соседнего небольшого зала выбежали с дикими криками полуголые кочевники.

— Подожди пока, — сказал я и добавил просто необходимое в подобных случаях: — Только никуда не уходи, хорошо?

Ножом, кулаком и ногами я разбросал их, оставив стонущими и ползающими на полу, вернулся к жертве. Юдженильда пыталась поднять голову, но ремень на шее с силой тянулобратно и бил ее затылком о камень.

— Молодец, — сказал я ободряюще, — ты настоящая женщина. И фигура у тебя великолепная.

— Правда? — спросила она польщенно. Тут же глаза ее округлились, вскрикнула: — Сзади!

Из-за колонны выскочил гигант с двуручным топором. Я с наслаждением ударил его в живот. Варвар был настолько уверен в своем могучем замахе, что даже не напряг мышцы.Мой кулак пробил до хребта, там сочно хрустнули и сминались, разрывая ткань и нервы, острые позвонки.

Тут же, реагируя на топот за спиной, я ударил ногой, и хотя не смотрел, но там был задушенный вопль и грохот падения тяжелого тела. Еще двое набежали с поднятым оружием, я развел руки в стороны и ударил, напрягая мышцы. Обоих перевернуло, как на перекладине, на каменный пол шлепнулись, словно выдернутые на берег одуревшие рыбины.

— Слева! — прокричала Юдженильда.

— Спасибо, — ответил я бодро. — Мы с тобой прекрасная пара…

— Еще! — закричала она в страхе.

Я обернулся, встретил прямым ударом в лицо еще одного отважного, а из того же зальца снова выбежали воины.

— Размножаются там, что ли, — предположил я. — Вегетативным путем, надеюсь.

— Каким-каким? — спросила она заинтересованно.

— Ты еще слишком невинная, — отрезал я, — чтобы знать такие непристойности. Сперва на бабочках поучись…

— Как скажешь, Рич.

— Но все равно, — сказал я, — отсюда лучше убраться.

Она охнула, когда я, разрезав ремень, держащий ее голову, подхватил на плечо и побежал к выходу. За нами гнались, у самого выхода настигли, я чувствовал их за спиной так, словно видел, и, развернувшись, сшиб сразу двух связанными ногами Юдженильды, еще двух отправил на пол кулаком и мощным пинком.

У меня длинные не только руки, но и ноги: я успевал встречать ими набегающих справа и слева, бил несчастных, появившихся впереди и успешно лягался сзади, любой дикийжеребец удавится от зависти.

Вспомнив, что запястья у нее связаны, я перебросил ее за спину, успев просунуть голову между ее рук, сам как можно скорее достал арбалет и трижды выстрелил, прорубаяперед собой просеки. Уцелевшим, что набежали на меня уже по инерции, быстро дал по мордам арбалетом, эта штука просто неоценима в бою: помесь палицы, топора и клевца.

Юдженильда верещала за спиной, не останавливаясь:

— Справа!..

— Слева!..

— Двое сзади с булавами!..

— Один бежит с пикой…

Я хряснул последнего по черепу, вокруг стало пусто, если не обращать внимания на пол, заваленный стонущими и пытающимися ползти людьми с красными поясами.

Сунув арбалет в мешок, двери я распахнул могучим пинком. Солнце с силой ударило в глаза и едва не отшвырнуло назад. За спиной топот, двое или трое самых усердных догнали, я пожалел, что убрал арбалет, вертелся, отбиваясь ногами и работая Юдженильдой, как бревном на плечах.

Она закричала:

— У меня закружилась голова!

— Постараюсь, — ответил я нахально, — воспользоваться…

— Я сейчас упаду тебе под ноги!

— Наконец-то дождался.

Я забросил ее на спину и, пригнувшись, быстро вытащил и зарядил арбалет. Болт пронесся мимо все появляющихся из глубины храма воинов. Один из шаманов вскрикнул, его с развороченной грудью отбросило на стену. Когда он сполз на пол, в каменной стене осталась ниша, способная вместить голову барана, вся заполненная стекающей кровью.

Второй шаман бросил чашу и повернулся бежать. Я со свирепой радостью нажал на спусковую скобу. Его разорвало, расплескало, окрасило стены кровью и мелкими окровавленными клочьями.

Воины остановились в угрюмой растерянности.

— Уберите здесь, ребята, — посоветовал я.

Снаружи солнце и яркий свет, Митволь медленно поднимается со стоном на дрожащих руках, на губах кровь, на меня посмотрел с суеверным ужасом.

Я сказал доброжелательно:

— Выпивки там не нашел, зато женщину…

Он перевел ошалелый взгляд на Юдженильду, в самом деле сочную и, несмотря на крайнюю молодость, с зовущим к утехам телом. Она улыбнулась ему, ничуть не стыдясь наготы, не сама же разделась, ее вины нет, вообще-то она скромная, а я быстро разрезал веревки на ее руках и ногах.

Митволь осторожно потрогал нижнюю челюсть.

— Ну и развлекухи у вас в городе…

— Только начали, — сказал я ему и подмигнул, — мужчины — дети степей или нет?…

Юдженильда сказала, явно подражая моему тону:

— Помоги им там убрать. Мы немного намусорили…

Я выдернул из-под одного убитого расстеленный на земле плащ, чуть продырявленный, набросил ей на плечи.

— Держи. Ничего, что дыра?

Она деловито застегнула плащ на большую брошку с изображением дракона, зябко передернула плечами, но посмотрела на меня и сразу заулыбалась.

— Ничего. Сзади я ее не вижу, а значит, и не отвечаю. К тому же у меня там вроде бы все в порядке.

— Булочки у тебя сдобные, — согласился я. — Так и хочется вцепиться зубами. С рычанием.

Она спросила ликующе:

— Ты на меня здесь набросишься?

Из леса выбежал, прыгая через упавшие деревья, запыхавшийся Рогозиф, и понесся в нашу сторону. Огромный меч за левым плечом, лук и колчан со стрелами за правым, шит на локте, на запястьях широкие боевые браслеты, из толстых листов стали, со вмятинами и глубокими отметинами от мечей.

Я указал на него взглядом.

— Он бежит к нам.

— А отослать не можешь? — спросила она.

— Он вольный сын степи, — ответил я со вздохом. — Сам пошлет… Да и не могу…

Она сказала настойчиво:

— Но я уже не на шее у тебя, а у твоих ног. Насладись мною, степной герой. Хватай и мни меня бесцеремонными и грубыми руками, которыми ты привык ломать коням хребты…

— Коням хребты? — переспросил я. — Зачем? Да ни за что, я не настолько развращен и цивилизован. И вообще ты меня не так поняла. Ты мне шею давила, вот я и мечтал, чтобы упала мне под ноги. Только в этом смысле.

— Жестокий! — ахнула она. — Чтобы попинать?

— Ну да…

— Так пинай же, наслаждайся!

Я великодушно отмахнулся.

— После победы я такой добрый, такой добрый… Пойдем быстрее, сегодня еще столько дел!

Она послушно семенила задними лапками рядом, женщины все такие маленькие, когда без обуви, оглянулась на удаляющийся храм и зябко повела плечами.

— Я все еще дрожу…

— Тебя это не портит, — успокоил я.

Она просияла, сразу став еще более юной и красивой.

— Правда?

— Еще как не портит, — подтвердил я. — Как ты попала туда?

Она зябко передернула плечами.

— Прямо из сада украли! Зажали сзади рот, сразу кляп, мешок, веревки. Не успела побрыкаться, как принесли сюда, а здесь уже вытащили эти ужасные люди в этом мрачном каменном гробу.

— В церкви, — поправил я. — Она тебя и спасла, ибо по своей святости не приемлет жертвоприношения людьми. А только деньгами, имуществом, льготами…

— Меня спас ты!

— А послала меня Церковь, — сказал я. — В резкой и грубой форме. И я пошел, как видишь. Ладно, и это на общий счет нанижем…

— Счет? Какой счет?

— Я все равно тебя возьму, — пообещал я, — одну или вдвоем с Парижем…

Она хихикнула.

— Бесстыдник! А кто такой Париж?

Рогозиф, хватая широко раскрытой пастью воздух, бежал навстречу по ступенькам, с натугой прыгая через одну, а то и две сразу, дышит так, что слышно на милю вокруг, а голову держит наклоненной, словно приготовился бить ею, как тараном, в запертые ворота…

Я вытянул вперед руку, Рогозиф с разбегу уперся теменем в растопыренную ладонь, ухватился за рукоять меча и одновременно вскинул голову.

Глаза его расширились при виде томно улыбающейся Юдженильды. Полы застегнутого у шеи плаща дальше расходятся, открывая жадному мужскому взору белое-белое женскоетело, никогда не знавшее солнца.