Чтение 37–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

Они весело хохотали и щебетали вослед, милые женские шуточки и нешуточное соревнование. Дверь за мной захлопнулась, я торопливо взбежал на этаж выше, попались только двое придворных, лица тревожно-крысиные, чуют беду, в глазах вопрос: тоже убегать за остальными или чуть еще выждать. Один было сунулся ко мне с вопросом, но вовремя увидел выражение моего лица, поспешно отпрянул.

Я взбежал наверх по мраморной лестнице, на втором этаже пустынно, только навстречу идут двое стражей: местный и мергель. Я сразу понял, что у тиборца ни единого шанса против кочевника, несмотря на доспехи с ног до головы, варвар — настоящий зверь, в нужный момент удавит голыми руками.

Завидев меня, мергель выругался и схватился за меч.

— Стой на месте! — велел я тиборцу.

Мергель облегчил мне задачу, ринувшись навстречу. Я сделал шаг на ступеньку выше, уклонился от просвистевшей над головой стальной полосы, ударил быстро и жестко.

Мергель споткнулся и с разрубленной грудью покатился по ступенькам.

— Убери тело, — велел я стражу. Он проговорил блеющим голосом:

— Там выше… еще трое…

— Благодарим за коллаборацию, — громыхнул я надлежащим тоном и бросился наверх.

Ступеньки промелькнули под ногами с непостижимой скоростью, словно не бегу, а лечу, как заблудившийся стриж. Справа и слева распахнулись широкие коридоры, больше похожие на залы. Светильники распространяют не столько свет, сколько мощно благоухающие ароматы, на то и дворец.

Следующий зал поразил богатством, здесь чем выше — тем роскошнее, король вообще живет в голубятне, зато высоко сижу — далеко гляжу, кто не спрятался, он не виноват.

ГЛАВА 13

Я пробежал на другую сторону зала, вспугнув пару лакеев, еще этаж, уже четвертый, слева от меня уходят трое обнаженных до пояса героев, на красных поясах болтаются длинные ножи, на спинах в кожаных ножнах покоятся, как приклеенные, широкие мечи. С правой стороны точно такие же загорелые орлы, одинаковые, как братья, идут в мою сторону.

Слаженно, как один человек, эти трое выхватили мечи и бросились навстречу. С арбалетом уже не успеваю, я взвинтил метаболизм и встретил всех троих сверкающей завесой из отточенной стали.

Один мергель отшатнулся с рассеченным лицом, второй вскрикнул, потеряв меч вместе с рукой, третий успел зацепить меня по плечу. Острая боль жгла пару мгновений, я перебросил меч в левую руку и прикончил его жестоким ударом в голову.

Настороженный слух, несмотря на мое хриплое дыхание, уловил за спиной топот бегущих ног. Я уронил меч, выхватил арбалет, повернул влево и выстрелил в одно мгновение.

Впереди мчится красивый воин с яростным лицом, меч зловеще блестит во вскинутой руке, лицо горит азартом боя. Он даже не вздрогнул, когда в груди возникла сквозная дыра, зато бегущего за ним болт расплескал по стенам.

Третий набежал на меня с поднятым мечом. Я уклонился, ударил арбалетом. Острый рог рассек голову, я рванул оружие на себя, треснула кость, открыв дамбу со скопившейся кровью, я отпрыгнул, все еще ухитрившись не испачкаться.

Их вожак привалился к стене, пытаясь устоять на ногах, из дыры хлещет кровь в обе стороны, он смотрел с немым изумлением, губы что-то прошептали.

— Да-да, — ответил я нетерпеливо, — встретимся в аду и все такое… И ты будешь меня ждать там у входа, знаю-знаю!

Так что иди, там уже толпа ждет меня, не дождется. А ты займи очередь. Как-нибудь приду на досуге погонять вас, гадов, в хвост и в гриву…

Он упал вниз лицом, я поднял свой двуручник и повернулся к зарубленным. Только один, который с обрубком у плеча на месте руки, пытается встать, держась за стену.

Наши взгляды встретились, он прохрипел:

— Добей…

— Живи, — предложил я, — романы и одной рукой писать можно, вон как Сервантес.

— Это… позор…

— Быть умным позор? — спросил я. — Грамоте обучишься…

— Добей, — прошептал он.

— Добейся сам, — сказал я. — Благородно и красиво. Можешь броситься на меч, как римлянин. Можешь головой о стену, как удалой казак за неимением дуба… Ты единственный дуб на этом этаже.

Он сумел встать, кровь продолжает хлестать, лицо уже бледное, как у мертвеца.

— До…бей… Окажи честь воину…

— Ладно, — ответил я хмуро. — Coup de grace двуручной мизерикордией.

Острая сталь рассекла ему грудь и располовинила сердце. Он сумел выдавить благодарную улыбку, так и сполз со счастливым выражением на пол, а я вытер лезвие о его брюки и рывком открыл роскошно украшенную дверь.

…И замедлил шаг: навстречу по-королевски идет Элеонора в сопровождении двух девушек. Она властным взмахом руки отправила их обратно, лицо сердитое, губы поджаты, темные глаза с ходу метнули острую и шипастую, как моргенштерн, звездастую молнию. Я чувствовал, что сейчас резанет нечто злое, весь истеку кровью, сказал быстро и очень настойчиво:

— Ваше Высочество, туда ходить не стоит.

Она даже не поправила, что ее зовут Элеонорой, хотя должна бы, женщины ее склада такие вещи не забывают, только спросила холодным тоном:

— Почему?

— Напачкано, — объяснил я. Она поморщилась.

— Куда слуги смотрят?… Кстати, забудем про прачку, хотя мне очень не понравилось, что я отсюда услышала… да-да, вы так громко обсуждали некие бесстыдности, здесь даже стены покраснели!., но только что у меня была Юдженильда…

Тон ее не понравится еще больше, чем вид, я сказал уклончиво:

— У вас очень милая подруга, ваша светлость. Она вас очень любит. И ценит. А уж как восторгается, как восторгается вашими невообразимыми достоинствами!

— Да? — спросила она саркастически. — Но вот она скромненько так это похвасталась, что была в твоих объятиях!

— Правда?

— Чуть не лопнула от скромности, — сказала она гневно, — все глазки опускала и хихикала!

Я выдавил из себя:

— Да, она мне тоже показалась… скромной.

— Она лжет? — спросила принцесса с надеждой. — А еще утверждает, что она была совсем голая! Как ты мог?

— Ну, — пробормотал я, — в том случае не столько голая, как обнаженная, я же эстет… Но этот эксгибиционизм ничего не меняет, я же сын степей и особой разницы, как и вы, прекраснейшая из принцесс и цветок королевства, не вижу.

Она вскрикнула:

— Так она… посмела? И ты еще сказал ей, что вы — прекрасная пара?

— Я точно так говорил? — спросил я опасливо. — А то в некоторых случаях говоришь все, что угодно, лишь бы…

Она снова метнула в меня глазами молнию.

— Как ты мог?… И как она посмела?

— Свободная женщина, — заступился я, — хоть еще и малолетка. Но у вас свободные или полусвободные нравы, так что она вольна в своих развлечениях. Хотя именно на них любопытных дур и ловят… Вот и ее поймали. Нет, не я. Извините, ваша светлость, сюда уже бегут…

Она оглянулась на плотно закрытую дверь. Из коридора приближается грохот тяжелых сапог. Судя по звукам, те двое мергелей из самого нижнего зала сообщили обо мне кому следует, сюда ломится целый отряд, толкаясь в тесноте и звеня оружием.

Секундой позже Элеонора повернула голову в мою сторону, но меня в ее покоях уже не было.

А я, выпрыгнув с разбега в окно, успел в падении превратиться в летающую тварь с перепончатыми крыльями. Булыжники мостовой ударили по мохнатой морде, но я отпихнулся лапами и быстро-быстро заскользил между деревьями, прижимаясь к самой земле и держась в тени деревьев.

Птеродактиль слаб, однако его чутью любой зверь позавидует, я замечал всех в саду, поспешно нырял в заросли, пережидал, а когда добрался до высокого забора из металлических пик высотой в два моих роста, даже не подумал идти к воротам, теперь там явно ждут совсем не те, кого хотел бы увидеть.

Вместо этой глупости я сделал другую, перелетел через забор так низко, что едва не распорол об острия беззащитное пузо. Дальше настороженно смотрел по сторонам и с разлету ударился о каменную стену высокого мрачного здания. Из глаз посыпались искры, несмотря на птеродактильность.

Уже на земле, до чего же надежна это спасительная твердь, я как можно быстрее перебрался в людскую личину. Повезло, здесь глухая стена, окон нет, прохожие сюда не заглядывают.

Сердце стучит так, что кровь гремит в ушах, я кое-как перевел дыхание и торопливо пошел вдоль домов, стараясь не выходить из тени и радуясь наступающей жаре, что загоняет всех в дома до вечерней прохлады.

Впереди из-за высоких, как горы Хребта, деревьев с блестящими листьями выдвинулось здание таверны. Мои чувствительные ноздри издали уловили запах дешевого вина, вареной рыбы со специями и неизменной бараньей похлебки.

Хозяин бросил на меня взгляд, едва я вырос на пороге, кивнул и тут же исчез на кухне. Когда я спустился в зал и шел между столами, на половине для благородных гостей уже спешно вытирали один из лучших столов и накрывали чистой скатертью.

— Вина, — сказал я коротко, — мяса и Крогана. Мясожареное, Крогана… жарить не обязательно. Хотя попробовать можно.

Двери время от времени отворялись, входили и выходили люди. Я перестал бросать на них взгляд, Кроган есть Кроган, меня увидит с порога. Я заметен издали, что не всегда здорово, мясо хорошо прожарено и пахнет просто одуряюще, вино молодое, в нем своя прелесть.

Я сперва насыщался, потом просто смаковал, и как раз к завершению трапезы дверь распахнулась так, что ударилась о стену.

В дверном проеме возникла фигура Крогана, все в той же добротной одежде зажиточного горожанина, шляпа с пером, сапоги из тонкой кожи, вид молодцеватый и задиристый.

Он сразу же зашагал ко мне, шляпу на ходу сорвал и помахал в воздухе.

— Мое почтение, господин Рич!

— Садись, — велел я и указал на лавку с той стороны стола. — Если косишь под добропорядочного гражданина, прекрати открывать двери пинком.

— Даже в трактир? — спросил он с огорчением.

— Даже в трактир, — ответил я. — Знаю, старые привычки уходят туго. Правила хорошего тона гласят, и в пустой комнате, где никого из людёв, держись так, будто за тобой следят десятки глаз.

— Зачем?

— Чтобы привыкнуть, дубина… Как там твои молодцы?

— Барсук готовит, — сообщил он.

— Собирает?

— Уже собрал. Вооружает и распределяет кому что.

— Хорошо, — сказал я как можно бодрее, хотя сердце тревожно заныло в ожидании неприятностей. — Нам предстоит дело попроще, поскучнее, чем в прошлый раз, но противники посерьезнее. Не драконы и не гарпии.

Он спросил тревожно:

— Люди?

— Увы, да.

Он поскучнел, поерзал.

— Да, но… что делать. Людей убивать не хочется, но надо. Барсук уже роздал оружие.

— Хорошо, — одобрил я. — Все-таки людей убивать не так жалко, как беззащитных животных, что нам никаких пакостей… Словом, операция простая, но повозиться придется. Зато я порушил кое-что в святилище, которое супостаты пробовали открыть в бывшей церкви… в смысле, побил всю посуду, так что шаманы не так уж и сильны. Точнее, я побил и самих шаманов, а смена побитым всегда приходит не скоро… Если вообще приходит. Главное, побил зеркала, так что никто не следит за нами. И стол порубил на всякий случай.

— А стол зачем?

— Да так, — отмахнулся я. — Стол у них не совсем стол, а еще и не стол вроде бы как-то совсем вроде. И зеркала не зеркала… Или это было в другом месте? Ну вот всегда так: смешались в кучу кони, люди, стали кентаврами…

— Ага, — кивнул он обалдело, — понятно.

— Держи, — сказал я, протягивая ему сверток, — я выйду отсюда вместе с тобой в этом плаще, потом свернем за угол, ты быстро напялишь его, капюшон на голову поглубже, и расходимся в разные стороны, понял? Главное, чтобы приняли за меня. В драку не лезь. Не потому, что беспокоюсь за тебя, ты такой орел, что и десятерых раскидаешь…

Он пробормотал полыценно:

— Пусть не десятерых, но пятерых точно завалю… если их связать, конечно.

— А вот драться не надо, — сказал я строго, — а то сразу раскроют по твоей беспримерной отваге, силе и лихости, что это ты, орел, а не я… совсем другая птица, что в чешуе и не чирикает. Надо, чтобы как можно дольше не знали, где буду я.

Он пробормотал подозрительно:

— А где вы будете?

— Когда за тобой побегут, — сообщил я, — то как раз и украду самое ценное. Заодно прибью тех, кто должен охранять, а вместо этого следит, как ловят тебя.

Он кивнул, не врубаясь в детали, но раз в прошлый раз все прошло удачно, то за таким вождем можно и дальше в огонь и воду.

— Все сделаю, — пообещал он.

— Не дай себя убить, — сказал я строго. — Мне вообще-то тебя не жалко, но так сорвешь всю операцию. Увидят, что ты — не я, сразу поймут мой глубокий стратегический замысел, которого я пока что не знаю и сам, но верю, что будет, как же иначе с таким орлом и пальцеводителем…

Он снова кивнул, на секунду позволил себе улыбнуться, мол, понимает юмор, но тут же стал серьезным.

— А когда можно будет раскрыться?

— Когда перестанут за тобой гнаться, — определил я. — Тогда ты со своими людьми собирайтесь около дворца.

— Хорошо, — сказал он и ухмыльнулся.

— Барсук сейчас где?

Он помялся, сказал осторожно:

— Людей пришло много, большую часть пришлось оставить за городской стеной.

Накидывая на голову капюшон, я сказал обрадованно:

— Прекрасно! И для них есть задание.

ГЛАВА 14

Воздух за дверьми таверны знойный, сухой и жаркий, настоянный на запахах городской жизни. Я тихохонько пробирался между шорных мастерских, кожевенных, дальше пошли дома бронников, яростный блеск солнца пытается притупить чувство опасности, и я все время напоминал себе, что на меня уже открыта охота. Пусть официально откроется только завтра, но и сейчас меня постарается убить любой мергель. А они по одному не ходят…

На выходе из города стражи нет, да и зачем, никто в такую жару не везет товары, все привычно ждут вечерней прохлады. Большинство горожан спят, в жарких странах полуденный сон — святое дело.

Я покосился на башни городской стены, там спать не должны, но Ледяных Игл в королевстве не осталось, во всяком случае — у самого короля их нет, а в башне колдуна новый хозяин Фрогакл если и найдет какую новую гадость, то ни за что не выстрелит в дракона из опасения, что им может оказаться посланник его благодетеля.

Потому я сразу за городом выбрал место между дюнами поглубже, и чтоб людей никаких поблизости, зажмурился и пожелал как можно быстрее стать летающей тварью, простолетающей, неприметной, неопрятной и невкусной даже с виду.

Взлетать уже приучился вверх, как жаворонок, самый безопасный способ, а там на высоте расправил зубчатые крылья и созерцал проплывающий далеко внизу суетливый мир, заполненный всякими мелкими и никчемными заботами, и печально удивлялся, скоро ли стану совсем философом.

Далеко внизу показались повозки, я не стал снижаться, только напряг зрение, голова закружилась, а укрупненное изображение начало суматошно скакать из стороны в сторону, как норовистый конь, еще не попробовавший сладости седла, шпор и плети.

На грубо сколоченные телеги набросаны серые туши оленей, коз и кабанов. Первые две телеги небрежно укрыты мешками и тряпками, на остальные щедро оседает дорожная пыль. Судя по толстому слою, везут издалека, но для кочевников расстояния — не проблема. Вообще-то племя конунга Бадии уже наполовину оседлое, точнее — кочевое, но по старинке обожает охоту, и добытое таким образом составляет немалую часть пропитания.

Я плыл, покачивая крыльями, вдоль дороги, еще ряд повозок и навьюченных лошадок, наконец сердце стукнуло предостерегающе, вон с тем караваном что-то не так. Я завис неподвижно, словно приклеенный растопыренными крыльями к твердому небесному куполу, всматривался, трусливо убеждая себя, что это не те, кого жду и опасаюсь, а просто слишком хорошо охраняемый караван чересчур трусливого купца.

Основа каравана — нагруженные верблюды, навьюченные кони, ни одной повозки, а это значит, идут из мест, где вообще нет дорог. Впереди отряд воинов, как и положено, позади тоже не меньше десятка, а еще справа и слева по барханам скачут вооруженные всадники…

Сердце начало стучать чаще, я пошел кругами ниже, всматриваясь, и старался найти слабое место в обороне. Эта ударная группа даже сейчас соблюдает некую оборонительную структуру.

Вряд ли на самом деле готовы ко всем неожиданностям, это так, привычное, как умение спать с одной рукой на рукояти меча, а шитом укрывать ноги. И все-таки даже к спящему можно подкрасться тихохонько и нанести удар, так и внезапно шарахнуть по этому каравану…

Проследив их направление, я ушел в сторону, затем вовсе зашел сзади и осторожно опустился между огромными песчаными барханами. На этот раз я страстно возжелал стать огромным и сильным драконом, с прочной чешуей, быстрым в движениях, с сильными крыльями, ужасным и огнедышащим…

Когда период беспамятства закончился, я оглядел себя, посопел недовольно, ну никак не удается стать совершенной машиной убийства: либо защита недотягивает, либо ударная мощь слабее. А если и то и другое сбалансировать, придется ослабить то и другое. Хотя в данном случае ударная мощь, скорость в нападении и ловкость важнее защищенности…

Я взлетел, поднялся над вершинами барханов и понесся, почти задевая песчаные верхушки поджатыми к пузу лапами. За мной сразу поднялась, воздетая могучими крыльями,и пошла догонять песчаная стена, настоящая пустынная буря, самум.

Караванщики и охрана, убаюканные монотонностью движения, сонно смотрят вперед, никто не ощутил опасности.

Я налетел на арьергард и обрушился, как гора. Земля дрогнула под моей тяжестью, а я уже быстро хватал когтями, пастью, торопливо выводил из строя и быстро прыгал вперед.

Стражи справа и слева оглянулись, их руки метнулись к оружию. Я поспешно дунул огнем. Ревущее пламя вырвалось с такой силой, что я сам изумился и почти струсил. Впереди крики, лошадиное ржание, звон металла. Я дунул снова, а то вдруг кто уже целится сквозь стену огня в мою сторону, вильнул вбок и, обойдя жаркое пламя, бросился на оставшуюся половину отряда.

При всей растерянности караванщики все же обнажили оружие и попытались дать безнадежный бой. Я с диким ревом несся вперед, подпрыгивал и давил всем весом, а тех немногих, кто успевал отпрыгнуть, хватал лапами и пастью. По мне били мечами и тыкали копьями, я плевался огнем, чувствуя, как запасы подходят к концу, ладно, это короткая схватка, лапы дрожат от усталости, не для такой туши резвость трепетной лани, но наконец последние три человека, бросив оружие, пустились в бегство.

Я с победным ревом догнал их и втоптал в песок, чувствуя, как трещат кости. Не до милостивого обращения с военнопленными, куда важнее, чтобы конунг не узнал о судьбе отряда по захвату власти и все так же в нетерпении ждал его скорого появления.

Справа и слева налетели всадники охраны. Стрелы застучали, как крупный град, по моей костяной броне. Следом с визгом рикошетили дротики, брошенные умелыми и сильными руками.

Я заревел грозно и выпустил длинную струя огня. Двое или трое кубарем скатились с лошадей, те испуганно ржали и вставали на дыбы. Остальные умчались, не слушая поводьев, многие кони беспомощно вскидывали болтающиеся повода, чтобы не наступить и не упасть, двое мотали головами с опаленными гривами. Я ощутил острый укол совести: в старых книгах, которые читал в детстве, всегда упоминалось с гордостью, сколько коней загнал насмерть такой-то гонец, спеша поскорее доставить некую весть королю или просто адресату. Или герой, торопясь увидеть любимую, как вон дартаньяны и прочие атосы постоянно загоняли их десятками, просто желая куда-то прибыть поскорее.

В моем срединном королевстве ни в книгах о тех временах, ни в чем-то еще коней уже не загоняют насмерть. Даже в пене я их не видел, негуманно, могут пришить пропаганду жестокого обращения с животными. Даже в жестоких сражениях армия на армию убивают только людей, но кони все целы и невредимы. Как я понимаю, если встанет выбор: загнать ради спасения королевства пару коней или же спасти коней, то мы обязаны выбрать коней, и хрен с ним, королевством, династией, прекрасной принцессой, наследованием трона и ходом истории.

Лапы дракона хороши для схваток, но не для раскрывания мешков, я со злостью окинул взглядом трупы. Это похуже кровавой битвы, там просто убивают, а здесь вон те двое похожи на обугленные головешки, а вон там большая кровавая лужа с расплющенными, словно по ним проехал баггер, телами…

— Барсук! — проревел я страшно. — Ты где, гад, прячешься?

Во все стороны волнистые бугры золотого песка, бесконечные барханы и дюны, над ними пронзительно синее небо-и все, ясность и чистота пустыни, ничего лишнего…

— Барсук! — проревел я еще страшнее. — Немедленно ко мне!

Из-за бархана совсем близко высунулась голова, повязанная платком песчаного цвета. Вытаращенные глаза смотрели на меня с диким ужасом.

— Я здесь… господин дракон…

— Кроган велел, — сказал я грозно, — чтобы никто не улизнул. Через городские врата не пропускай ни одного мергеля!.. Это те, кто с красными поясами. Убивай без разговоров, пока Его Величество не изволит отменить приказ. Твои люди пусть обшарят трупы, все ценное заберут себе. Как и коней с верблюдами.

Он пролепетал, заикаясь:

— К-к-кроган… велел?

— Да, — рыкнул я нетерпеливо, — ты что, не знал?…

— Н-н-н-нет…

— Он уже и водяными драконами повелевает, — сообщил я. — Да, расспроси, расспроси обязательно.

Из-за барханов начали робко подниматься еще головы. Я припал к земле, мощный толчок всех четырех лап отправил меня в небо, где я сдвинулся всего на полмили в сторонуи тут же опустился между самыми высокими дюнами.

Долгое головокружение и беспамятство, наконец превратился в птеродактиля, отбежал, пригибая голову и лавируя между барханами подальше, а там уже взвился в небо, чтобы никто не обратил внимания, что эта странная птица взлетела именно там, где зачем-то приземлялся могучий и огромный дракон.

В разных частях города собираются толпы горожан, грозно блистает солнце на металле доспехов вооруженной стражи. Их тоже стало больше, все-таки Ланаян потихоньку принимает меры на свой страх и риск.

Обнаженных плеч и голых торсов не видно, зато местные галдят, как галки, возбужденно машут руками. Мне показалось, слышу сдержанное одобрение, труп врага хорошо пахнет, а среди найденных тел пока не отыскали местных.

Донеслось сдержанное позвякивание железа, подошел еще один отряд городской стражи. Эти ребята оттесняют толпу, но сами еще не знают, что делать, слишком уж не похоже на мелкое воровство или ограбление.

Я вытащил из мешка плащ, набросил на плечи, а капюшон опять надвинул на голову. Так многие ходят, одни спасают головы от солнечного удара, другие не желают, чтобы другие видели, куда они шастают, пока жены сладко спят в полуденной дреме.

Опустив голову, я смиренно двигался вдоль стен, как всегда ходят местные ловеласы, из-за спин горожан донесся уверенный голос:

— Говорю же вам, это Призрачный Пес!.. Сегодня какой день? То-то!.. В такие дни он выходит из особо крупных солнечных зайчиков и рвет в клочья всех, кого видит…

— А вот и нет, — возразил другой голос, — ребенка лизнет и бежит дальше! Это все знают.