Чтение 29–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

— Конечно, не нужна! Мы в безопасности, у нас все прекрасно…

Он поклонился.

— Простите, я выражаюсь сумбурно, но обстоятельства… Я сам слышал гнусные слухи, что якобы усиливаю свои позиции в королевстве для того, чтобы потребовать у короля вас в жены.

Она отшатнулась.

— Правда?

Он поспешно выставил перед собой руки.

— Я что, похож на сумасшедшего? Ваша светлость, я никогда бы не стал претендовать на вашу руку, будь я ниже, выше или ровней вам. Более того, есть и намного более важные причины…

Она спросила невольно:

— Какие? Вы женаты?

Он отмахнулся.

— Нет, но дело не в этом. Даже был бы женат, нам можно брать до четырех жен. Причина куда важнее…

— Говорите, — потребовала она. Спутники конунга чуть поморщились, но оставались прямыми и неподвижными, как чингачгуки на костре. — Что у вас такое важное?

— Можно, — спросил конунг преувеличенно серьезно, — я буду с вами предельно откровенен?

— Говорите, — повторила она уже настороженно.

— Ваша светлость, — сказал он, — вы… слишком хороши. Простите за откровенность, но… я никогда бы не был с вами спокоен. У вас есть ум, сила, решимость, целеустремленность. Вы стали бы величайшим человеком… родись мужчиной. Мне, уж простите, жена нужна попроще. Простая женщина, для который я буду богом. Для вас же поставить мужчину выше себя — немыслимо. Потому я и говорю вам совершенно искренне: хочу вас видеть в друзьях, готов вам помогать, если вам это вдруг понадобится, но сам я не претендую на вашу руку!

Настороженность медленно уходила с ее лица, глаза чуть сощурились, а губы дрогнули в улыбке.

— Довольно откровенно, — произнесла она насмешливо. — Спасибо. Я знаю, многие думают так, но вы все выразили и в словах. Спасибо! Думаю, мы с вами можем быть друзьями.

Он поклонился и поцеловал ей руку. Я наблюдал, как она удалилась с довольным и величественным видом, не понимая, что эта хитрая тварь усыпила ее бдительность, а когда захватит власть, брыкаться будет поздно. Такие люди обожают покорять, нагибать, ломать непокорных. Он обязательно возьмет ее в жены, чтобы ежедневно давать ей понять, что сильнее, главнее.

Один из вождей, кряжистый и кривоногий, олицетворение кочевника, что и спит на коне, сказал с враждебностью:

— Да, твой сладкий язык любого зачарует. Но зачем ты привел нас сюда, в смрадный город глиноедов?

— Мы получим больше, — заверил Бадия, — чем получали когда-либо люди степи и ветра. Если не считать первых Людей Моря, что высадились на этот берег! Поверь, Эмекток!

Второй вождь молчал, а первый, который Эмекток, спросил с недоверием:

— Что именно получим?

— Контроль над городом, — заверил Бадия, — это больше, чем дань. А затем и контроль над королевством.

— Зачем нам этот мелкий контроль? — спросил Эмекток упрямо. — Разве мы не хозяева всему Гандерсгейму?

— Мы не пользуемся своей властью, — сказал Бадия. — Нам в своей гордыне достаточно, что победили, что нам кланяются, а нашему Мечу в городах ставят победные памятники, напоминая глиноедам о их разгроме и унижении. И все наши кочевники почему-то считают, что этого достаточно! Глупцы.

Эмекток сказал резко:

— Мы все с детства помним, что в городах превращаемся в никчемных существ, а затем исчезаем. Потому все племена строго исповедуют Закон Степей. Это закон выживания! А ты предлагаешь после короткой сладкой жизни в городах всем нам исчезнуть, как гордому и отважному народу чести и доблести?

Бадия молчал, отводил глаза. Я видел, что конунг поколеблен, Эмекток говорит не только с напором, но и со страстным убеждением, что говорит не он, а через него вещает мудрость поколений. И, похоже, сдвинуть его с позиций непросто.

— Мы не исчезнем, — проговорил наконец Бадия.

— У нас останутся только имена, — сказал Эмекток еще резче. — А вот кем мы станем?

Бадия огляделся по сторонам.

— Послушай, Эмекток, — проговорил он тихо, огляделся еще и приглушил голос почти до шепота, — послушай и ты, Бадрутдин. Я никому этого еще не говорил, но, вижу, вам сказать можно и нужно…

Он сделал паузу, глядя испытующе, Эмекток сказал резко:

— Сомнение оскорбительно.

— Прости, — сказал Бадия и приглушил голос. — Словом, я скажу вам то, чего никому еще не говорил. Только вам, потому что вы — лучшие! На вас держится племя, в вас живет и рвется наружу неукротимый воинский дух кочевого народа, рожденного в доблести и для доблести… В общем, я только делаю вид, что хочу влиться в городскую жизнь и принять ее такой, какая она есть. Да, это гибель для нас, как для самобытного народа. И я этого не допущу.

Бадрутдин снова промолчал, Эмекток покачал головой, не отрывая горящего взора от лица конунга.

— Не понял, — сказал он с расстановкой. — Что именно ты скрываешь от всех?

— От всех, — возразил Бадия, — но для всех!.. Мы изменим город. Введем свои законы. Сейчас от нашей власти в городе только стела в честь победы наших предков! Да еще небольшая дань. Когда-то была тяжелой, но города выжили, разрослись, разбогатели. Теперь эта дань что подаяние богача нищему.

Бадрутдин снова смолчал, только сердито засопел и переступил с ноги на ногу, а Эмекток нахмурился.

— Мы не можем изменить Закон Степи! — сказал он резко. — Размер дани был вписан в Великий Закон Победы.

— Мы не будем менять закон, — сказал Бадия. — Но когда сами станем горожанами… не дергайся, мы останемся Народом Холодных Волн и Людьми Моря! Повторяю, когда станем горожанами, в королевстве Тиборра сможем менять многое. Уже не как кочевники, а как местные жители! По закону и праву.

Эмекток озадаченно молчал, Бадрутдин шевельнулся и впервые разомкнул плотно сжатые губы. Голос его прозвучал грубо, как стук неподкованных копыт:

— Кочевникам нельзя, глиноедам — можно.

— Золотые слова, — похвалил конунг. — Не зря все в племени говорят, что вождь Бадрутдин говорит редко, но всегда по делу.

Эмекток поморщился.

— Позволить, чтобы нас называли глиноедами?

— Мы ими не станем, — заверил конунг. — Мы будем жить в городе, как живем в степи! И везде будут только наши законы. И богатства городов будут наши! А не крохи, которые бывшие побежденные нам сбрасывают со стола, руководствуясь устаревшим Законом Победы.

Эмекток сказал угрюмо:

— Благодаря этому закону мы сохранились, как народ.

— Гордыми и бедными, — вставил Бадия.

— А сколько, — возразил Эмекток, — других племен исчезли? Захотели быстрых перемен!

— Они поторопились, — сказал Бадия. — И они были… дураками. Мы не станем меняться, вот в чем дело! Мы всего лишь приспособим королевство Тиборра под себя. Запомни,не мы изменимся, а мир вокруг себя изменим!

Я проводил их долгим обеспокоенным взглядом. То, в чем подозревал Бадию, начинает подтверждаться, но от этого только тревожнее. Все-таки жила трусливая мыслишка, что слишком осторожничаю, ничего такого не произойдет, кочевники насмотрелись на беспечную и сытую жизнь горожан, сами восхотели такой же привольности и беззаботности, однако эти люди степи оказались крепче духом.

В то же время со дна души поднимается смутное недовольство, что перерастает в острое. Вроде бы все делаю правильно, к тому же — успешно, однако странное гадкое чувство не то неуверенности, не то стыда поднимается, растет и начинает потихоньку грызть то непонятное, что высокопарно именуется душой.

Делать все правильно — этого мало, если честно. Каждый из нас вообще-то должен делать наибольшее из того, что может. Хотя в действительности абсолютное большинствопогрязают… да, погрязают. И стараются делать по минимуму из того, что от них требуется. Даже философия такая выработалась: «А что, мне больше всех надо?»

Неужели и я постепенно сползаю в измельчание? Какой хренью занимаюсь! А ведь жадно и страстно пробивался на эту сторону Великого Хребта, только потому, что дальше за океаном загадочный Юг!..

С другой стороны… ну не могу вот так оставить этих людей, раз уж увидел, соприкоснулся! На будущее дураку наука: лети выше, чтобы не замечать, не слушай ничьих жалоб,иначе всю жизнь будешь разгребать навозные кучи и вытаскивать оттуда застрявших дураков и неудачников…

Я вздрогнул, обнаружив, что в глубоких размышлизмах выбрался из дворцового сада в город, и сейчас мои умные ноги несуг прямо к таверне.

Вздохнув, я отворил двери пинком, не люблю так, но надо — статусное движение. За столами все сразу повернули головы, а хозяин за стойкой приподнялся и уставился с надеждой и подозрением: то ли деньги вломились, то ли неприятности.

Столы в два ряда, половина заполнена, это устраивает, я пошел в сторону стойки, но еще с середины зала провозгласил громко:

— Мне нужен Кроган, Барсук или хотя бы Ухорез!..

За столами зашептались, не отрывая от меня взглядов. Я прошагал к хозяину и сказал повелительно:

— Стол почише и лучшего вина!

Он сказал торопливо:

— Сейчас будет сделано… господин.

Я бросил на прилавок монету, хозяин взял с почтением, золото попробовал на зуб, хотел было бережно опустить в кошелек на поясе, но всмотрелся внимательнее, глаза расширились в удивлении. Я наблюдал, как он поворачивает ее так и эдак, рассматривает под углом, царапает ногтем торец.

Подошел толстенький распаренный человечек, от него так мощно пахнуло кухней, что можно не спрашивать, где работает и чем занимается. Он тоже начал смотреть и рассматривать. Оба время от времени бросали на меня удивленные и настороженные взгляды.

— Что-то не так? — спросил я.

Сердце тукает чаще, я повел плечами, если придется драться, то надо меч выхватывать как можно быстрее, здесь тесно, могут сразу прижать к стене.

Хозяин проговорил с осторожностью:

— Монета больно редкая… Мне кажется, что-то о таких слышал… но не помню, что…

Повар зябко передернул плечами.

— Из жуткого времени уцелела…

Говорил он грамотно, смотрел почти интеллигентно-грустно, словно писец, которого вышибли из гильдии за пьянство и драки.

— Почему жуткого? — спросил я. Он покачал головой.

— А вы что, не разобрали, что там начертано? Я сказал самым небрежным тоном:

— Да мне все одно. Лишь бы золото.

Хозяин пощупал монету, поскреб пальцем, лицо оставалось озабоченно-задумчивым.

— Из чистого золота, — согласился он, — но на ней кочевник в латах убивает дракона!.. Первый раз вижу монету, на которой убийство.

— Так дракона же убивают, — возразил я. — Не человека.

Он снова покачал головой.

— Никто никогда не изображает на гербах или монетах убийство. Это дурной знак! Такое просто нехорошо. Убийств и так много. Нельзя напоминать о них еще и с монет.

Я сказал лениво:

— Никогда не задумывался. Хотя я, если честно, монет видывал мало… ха-ха!.. Они в моих лапах не задерживаются.

Повар хмыкнул, но смолчал, хозяин сказал серьезно:

— А через мои руки за сорок лет работы в гостинице… уж и не знаю сколько. К тому же у нас столица, люди отовсюду и деньги отовсюду. Могу точно сказать, что ни одно королевство не чеканит на монетах сцены убийств…

Повар задумчиво вертел монету между пальцами, брови сдвинулись над переносицей.

— К тому же всадник убивает не дракона, а его детеныша… А это совсем нехорошо.

Я помолчал, по легенде дракона встретила девушка, повязала ему на шею свой пояс и привела доверившегося ей зверя в город, где его и убил воин Георгий, получивший потом прозвище Победоносца. В самом деле, что-то не совсем красиво. И недостойно воина.

— Да ладно, — сказал я. — Это было давно. К счастью, и монет таких не осталось… Добавлю еще одну, если представят перед мои светлы очи любого из той тройки.

Говорил я нарочито громко, хозяин искоса зыркнул в зал, где тут же снова пошли перешептывания.

— Да как вам сказать, — проговорил он с неуверенностью, — люди они темные… Здесь не появляются… У нас чистое заведение…

— А за последние дни? — спросил я. — Никто из них не вынырнул, чтобы погулять?

Что-то в его лице дрогнуло, он снова зыркнул в стороны, словно если прямо взглянет мне в глаза, то сразу отдаст всю харчевню, проговорил неуверенно и совсем шепотом:

— Это не в счет…

— Почему?

— Ну… оба были одеты по-благородному, деньгами сорили, всех поили… Вроде они и уже не они…

Я сказал громко и насмешливо:

— А кто, по-твоему, им дал так заработать? Все по-честному, никаких грабежей!

Хозяин отшатнулся, лицо быстро менялось, но в глазах оставалась прежняя настороженность. В зале нарастали разговоры, кто-то яростно спорил, ему возражали, я не вслушивался, реакция хозяина интереснее, он мялся и мямлил, наконец проговорил с неуверенностью, настоящей или притворной:

— Здесь появляется мальчишка… я могу его послать…

— Пошли! — прервал я.

— Сейчас его нет, — промямлил он. — А когда появится…

Дверь из кухни распахнулась, рослая статная женщина из тех, кто коня на скаку, появилась, как статуя командора, бросила на меня лишь один короткий взгляд, а хозяину сказала повелительно:

— Скажи!

Он вздрогнул, помялся, посмотрел на меня снизу вверх искательно.

— Супруга дело говорит, — сказал я доброжелательно. — Женщины лучше людей чувствуют, кому доверять, кому нет. У нас ум, у них — чутье.

Он тяжело вздохнул.

— Хорошо… Я пошлю к ним. Но если зря, они меня убьют.

— Если не пошлешь, — сказал я ласково, — я убью раньше. Поторопись! И вот тебе плата.

Он снова успел поймать монету над самым столом, но едва разжал ладонь, цепкие женские пальцы мгновенно экспроприировали, хозяйка попробовала добычу на зуб, улыбнулась мне чисто и светло, и снова исчезла за дверью, откуда успели вырваться умопомрачительные запахи свежей бараньей похлебки с луком и чесноком. Хозяин посмотрел на меня обреченно.

— Ладно…

— Не трусь, — сказал я подбадривающе.

— Да как не трусить, — вздохнул он.

— Ты же не трусил, — возразил я, — когда эту корчму открывал?… А мог бы сидеть тихо. Тут одни неприятности, зато и прибыль идет.

Он вздохнул так душераздирающе, словно затаскивал тяжело груженный воз на вершину горы.

— Зато все время как на иголках.

— День без потерь, — сказал я, — записывай в прибыль. Он сказал с кривой улыбкой:

— Ну… если учтены все расходы…

— От всякого труда есть прибыль, — сказал я веско, — а от пустословия только ущерб.

Он намек понял, помялся, бросил беглый взгляд на закрытую дверь кухни.

— За ними уже послали…

— Жена?

— Не сама, — объяснил он. — На кухне всегда есть кого послать.

— Как долго ждать?

— Это смотря где они гуляют.

Сбоку робко приблизилась хорошенькая девушка с румянцем во всю шеку, поклонилась и прощебетала заискивающим голоском:

— Стол вытерла, лучшее вино ждет вас, господин. Что-нибудь еще?

Я окинул ее взглядом, так надо, она ждет, вон какие глазки, сказал с сожалением:

— Хорошо бы, но… в другой раз.

Она довольно, хоть и с сожалением улыбнулась, исчезла, а я отправился за чистый стол дожидаться Крогана. Мужчины за столами продолжали перешептываться, никто не решается подойти и предложить услуги, хотя я видел, как многих просто подмывает вляпаться во что-то опасное, зато прибыльное.

В моем нетерпении время всегда тянется долго и проходит бесцельно, однако дверь распахнулась как раз, когда я допил вино и уже начинал подумывать о чашке кофе.

Мужчина вошел, наклонив голову, чтобы не задеть верхом роскошной шляпы с длинными перьями притолоку. Когда он поднял голову, я с изумлением узнал преобразившегося Крогана. Еще со ступенек быстро провел взглядом по залу, все притихли, а он широко и радостно улыбнулся и пошел ко мне быстрым шагом.

— Господин…

Я указал на стул по ту сторону стола, Кроган неуклюже отвесил замысловатый поклон, явно готовится в приличное общество, одежда на нем указывает на благородное сословие, осторожно сел и уставился в меня счастливыми глазами.

— Я счастлив видеть вас снова, господин, — сказал он преданно.

Я заметил, как за столами прислушались и жадно ловят каждое слово. Даже хозяин далеко за стойкой замер, будто пытается по губам понять, о чем договариваемся.

— Счастлив так просто, — спросил я, — или что-то чуешь?

— И так просто, — ответил он с сияющими глазами, — и чую… такие люди, как вы, шагу не пройдут, чтобы… гм… словом, словом…

— Словом, — помог я, — со мной не соскучишься.

— Золотые слова! — сказал он с восторгом. — Я всю жизнь буду вспоминать то приключение, а у вас каждый день такое…

— Бывает интереснее, — сказал я, подливая масла в огонь. — А бывает и намного, намного… Ты уже остепенился? Вон одежду какую приобрел, манерам учишься… Как Барсук и Ухорез?

— Барсук получил часть доли, — сообщил он. — За меня потому и держатся, что не гребу все себе. Ухореза просто напоили хорошим вином, чтобы чувствовал, что потерял. Ко мне сейчас многие липнут, просятся, но я собираюсь дом купить, подыскиваю вот с приличными соседями. Я покрутил головой.

— Здорово. Значит, мне надо искать отчаянных в другом месте.

Он подпрыгнул, глаза округлились.

— Господин! Да ни за что! Я за вами на край света!..

Только скажите!

В зале настала мертвая тишина, никто не двигается, а когда за дальним столом кто-то обронил ложку, на него зашикали со всех сторон, замахали кулаками и вообще чуть не прибили на месте.

— Скажу, — сказал я негромко. — Но сейчас речь уже не о деньгах.