Александр Доставалов

Ожог от зеркала

Часть первая

Колледж

Пролог

Сколько было историй о гладиаторах и бестиариях, о фантастической удаче и удивительных боях... Все мальчишки играют в Арену, их село не было исключением. Тарас невесело улыбнулся. Крыша сарайчика превращалась в башню замка или гондолу дирижабля, сгнившая телега – в карету или пиратский корабль. Деревья оборачивались фок-мачтами, кусты – джунглями, корова становилась буйволом... и только большая лужайка за околицей всегда исполняла роль Арены. О, разумеется, Большой Тверской Арены, усыпанной золотым песком.

Это было здорово. Даже девчонки участвовали в свалке, царапались, изображая заморских ягуаров... Легкие стрелы без наконечников отскакивали от одежды, раздирая разве что лицо. Более опасными считались пращи. Голову за лето разбивали почти каждому, но какой пацан обращает внимание на пустяки, если мозги остались в черепушке. Девчонки радостно визжали, а пацаны дрались на топорах-самоделках, на копьях, на палках, то имитируя какой-то стиль, то впадая в нешуточную ярость, но, в общем, бестолково размахивая деревяшками. Несколько легких «ран» или одна тяжелая вычитали «жизнь», которых считалось по четыре. Подобный запас позволял наиграться каждому. Тарас снова улыбнулся. Из предосторожности выполнялось цивилизованное правило «не бить по голове». Единственной обязанностью «трупа» было отсчитать сто шагов да громко крикнуть, сколько жизней у него осталось. Затем следовало снова ринуться в свалку. Одно удовольствие! Под конец оставалось двое-трое самых ушлых. Они и выясняли, кому достанется победа, заканчивая бой в кольце зрителей – «мертвецов». А потом все бежали к речке, вспоминая особо удачные тумаки. Там купались, смывая грязь и кровьнечаянных царапин. И никто не плакал, так, чуть-чуть, даже когда Филиппке сломали палец.

Мечтали об Арене. Как кто-нибудь из них станет великим и славным бойцом. И столичные зрители будут записывать ставки на серебряных табличках. А девушки кидать украшения на сверкающий песок. Затрубят в свои трубы герольды-глашатаи, заиграет храмовый оркестр, в темный купол ударят зелёные фейерверки... Кто видел – никогда не забудет. Красиво... И во всех кабаках будут тосты за здоровье победителя, да залечатся раны его... А уж победителем великий и славный боец окажется запросто. Чего там! Махнул мечом, аки положено, и посыпались на тебя кованные серебром ногти.

Тарас запустил руки в волосы и сгреб свои лохмы в кулак.

Сбылась наконец мечта детства. Уже завтра ему могут выпустить кишки на столичной Арене. И богачи, и бедняки будут делать на него ставки. Теперь ещё стать бы великим и славным бойцом.

Сейчас бы не помешали запасные жизни. Хотя бы парочка. Отошел на сто шагов и крикнул... Не хочу я больше драться и пойду-ка я домой... Дома меня Варька ждет не дождется... Ждет... и не дождется...

Подумать только, ещё месяц назад ведь был вполне благополучным парнем. Только хорошее впереди. Только хорошее. Хотя нет. Месяц назад... Тогда он уже цокнулся со стражниками.

Глава 1

Сгнившая доска хрустнула под руками. Тарас сорвался с забора и прокатился по луже, кровь смешалась с грязью, не стряхнешь, теперь в толпе не затеряться. Калитка дрожала под тяжелыми ударами стражников, сейчас они будут во дворе. Школяр вскочил на ноги. Старая тачка без колеса, глиняные кирпичи покосившейся стопкой, ржавые ведра. Всё вокруг заросло чертополохом, но мало его, в угол не забиться. Из дома уже кричали, всклокоченная тетка грозно махала молотком, демонстрируя полную лояльность власти. Если возьмут, темница раем покажется. Изувечат прямо здесь. Самое малое – изувечат. Сбоку темнел вполне подходящий подвал, можно бы и отсидеться, если б... Тарас снова махнул через забор, выбрав для упора более подходящий столбик, зыбкое сооружение колыхнулось, цепляясь проволокой за рукава, и через секунду был на противоположной стороне. Как раз вовремя – засов слетел, во двор вломилось сразу несколько стражников. Передний без шлема, с окровавленным лицом, сволочной недавний знакомец.

Точно убьют.

Тарас был уже на крыше свинарника, бревенчатый сарай, конюшня, новый забор с двумя рядами проволоки, столько колючки, а во дворе тявкает щенок... Со всех сторон ощущалось движение: то ли подмога сбегалась на свистки охраны, то ли просто зеваки, но даже плодовые деревья под ветром шевелились как-то не так... Школяр вытер щеку, растирая пот, на ладони осталось красное.

Слева мелкой рябью поблескивала гладь скоростного канала. Не подумав, что делает, Тарас оттолкнулся от набухшей дождем скользкой деревянной черепицы, проросшей осклизлыми волокнами мха, красиво сложил руки и ласточкой нырнул в канал. Светлая, холодная, отливающая зеленью вода, вскипая мелкими пузырьками, охватила его со всех сторон.

Идиот.

Грязь и кровь, конечно, смоются, но он же мокрый будет, как мышь. Затеряться надо было, на проспект пробиться, а теперь как? Мощно выкладывая саженки, плечевой взмах, проворот, голову ниже, Тарас быстро, на одном дыхании, махнул канал, понимая, что времени у него максимум две минуты. В толпу теперь нельзя, может, на дерево какое... Стражники в воду не полезут, обегут по мосточку, но это совсем рядом. Помогая себе руками, пытаясь бежать ещё по пояс в воде, школяр выбрался на грязный берег. Скользкие, заросшие травой камни, битое стекло и прочий мусор, хлюпающая обувь. Он наколол о камень руку так, что сразу закапала кровь, боли не почувствовал, наплевать. Кисть работала нормально. Торопливо, на карачках выползая на тропинку, Тарас распрямился.

И минуты не было.

Прямо на него бежали двое. Заступись, Сварог.

Школяр пригнулся, уворачиваясь от сильнейшего удара в лицо, и чуть подтолкнул нападавшего – продолжая движение, тот качнулся и рухнул с крутого берега в направлении воды, смотреть подробнее не было времени, зато второй, толстяк с лоснящейся мордой, сразу остановился. В руке у стражника была обитая кожей дубинка с металлическим кольцом для пояса либо кистеня, обычное оружие уличных боев, но замахиваться он не спешил, не рисковал, только покачивал кистью из стороны в сторону, понимая, что каждая секунда сейчас работает на него. Морда у стражника лоснилась то ли жиром, то ли слюнями, жрал, видно, какой-нибудь пирожок.

Сбить в прыжке такую тушу было нереально, тем более с места, да и вообще в нормальных условиях Тарас остерегся бы связываться с таким здоровенным дядькой, плюхой стражника вообще не взять, а от моста уже неслась целая орава с бляхами и свистками, форменные шлемы мелькали рыжим петушиным пером.

Убьют.

Понимание последнего качнуло Тараса вперед, он даже не заметил, что шаг этот спас его щиколотку от руки первого мордоворота – тот в воду не упал, а только съехал по откосу и теперь, помогая товарищу, цапнул вместо Тарика пустоту. Толстяк, усовестившись паузы, тоже пришел в движение и всей массой пошел вперед, махнул дубинкой, выводя снизу по левой почке, но тут Тарас упал, как бы поскользнувшись, а на деле пытаясь подсечь ногу сытого кабана, и удачно подсек – а на тренировках не всегда выходило, вся эта туша, нелепо взмахнув руками, грохнулась, открывая дорогу, и мокрый, снова грязный школяр, перекатившись через противника, юркнул в заросли акации.

Под ногами зачавкала натуральная помойка: огромная куча гниющих овощей, опять битые стекла. Но не до лоска было сейчас, даже, наверное, хорошо, побрезгуют гнаться, хотя знакомец с разбитой мордой – тот за ним и в отхожую яму полезет. Да сколько ж можно резаться, больно! Ещё какой-то забор, хватит с него заборов, каменная кладка, сарай, мосточки в две доски... Они же и улицу, наверное, перекроют, не схоронишься, найдут. Куда бежать, Свароже?.. Прямо над головой проплыла гондола, прицепиться бы сейчас, как в иллюзионе, с ветки, наверное, можно было доскочить, здесь уже дальше от моста, а чего теперь терять-то... На улицу нельзя, разве на дерево. Какое, на хрен, дерево? Город, не тайга, вся листва ободрана, помоечный тупик, дальше людно будет, дальше нельзя, опять сараи... Повинуясь скорее инстинкту, чем остаткам разума, Тарас сновапрыгнул в воду, на этот раз не так эффектно, зато тише. Кусты, наверное, скрывали его от преследователей, ещё несколько секунд точно, сделал несколько гребков и, надоумил Велес, нырнул.

Если видели, как в воду вошел, то напрасно. Под водой плыть медленнее, тогда точно будут на выходе ждать, впрочем, и на скорости не оторваться. А вот если нет...

Нырял Тарик отлично и успел хорошо вдохнуть, хотя легкие, конечно, прокачать не получилось, но пока нормально – его гибкое тело умело разворачивалось, обходя заросшие мутной зеленью коряги, руки шарили дно и синхрон звенящего барьера, под которым как раз проносился скоростной вагон, и вынырнул он точно там, где хотел, – у мостков, под низко нависшим ракитником. Чёрные от сырости доски прикрыли небо, белье сейчас никто не полоскал. Ему отсюда всё видно отлично, а вот его... Его, наверное, тоже было видно, редкие листья на ветке ободрали посетители, что использовали мостки как лавочку для перекура. Посидеть, с мостков в воду поплевать... Глубина была небольшой, и стоять приходилось согнувшись. Стараясь как можно меньше высовываться из воды, Тарас продвинулся так, чтобы, кроме листьев, его прикрывал опорный столбик.

Стражники проскочили место, с которого он нырнул, и теперь озирались чуточку дальше – камнем можно добросить, что-то говорили, но слишком плескала вода. Один из «петушиных перьев» указывал в противоположную от Тараса сторону, очень кстати отвлекая внимание остальных.

Иначе бы точно заметили.

Не дожидаясь, пока короткий фарт пройдет, Тарас попятился мимо маленькой девочки, сосредоточенно лепившей что-то из песка, да в кусты прибрежные боком, согнувшись. Кажись, пара минут есть.

Кругом переливчато свистело. Со всех сторон набегают, сволота.

Сейчас на улицу выходить нельзя. Да ещё мокрому. Здесь, в этих закоулках, хорониться надо. Пока не столкнулся с кем-нибудь, пока... Вот. Он нырнул под старую лодку, стараясь не оставлять на песке следов. Вроде не видел никто. Вроде. Во всяком случае, окриков не слышно. Хотя хитрый зритель шуметь не станет, не спугнет. Уж несколько ногтей доносчику положены. Так, здесь уже ничего не сделать – вылезать да озираться глупо. Пока везло, пусть повезет и дальше. Даже собаку через канал они использоватьне смогут, славно, хотя об этом он не думал, когда второй раз в зелёную воду сиганул.

Не привык удирать-то. И не хотелось бы приучаться. Если сейчас никто под лодку не заглянет... Тарас попытался качнуть борт своего плохо прокрашенного убежища. Переворачивать её не будут, это вдвоем-втроем надо делать, это вряд ли. А вот заглянуть, конечно, могут, сейчас все закоулки будут прочесывать, много стражи сбежится... Что же делать? Надо как-то спрятаться, дополнительно спрятаться внутри лодки.

Тарас с детства любил такие ухоронки – забьешься куда-нибудь под кровать, а там, под кроватью, ещё и за мешок пыльный либо ящик старый завалишься. По самой стенке распластаться. Так что и заглянув не отыщешь: надо ящики двигать, и вроде пусто чтоб. В играх это работало замечательно. Самое время проверить, поможет ли это сберечь голову. Где тут стенка?

Мешков либо ящиков под лодкой, конечно, не было. Может, в песок закопаться? А песок куда девать, видно же будет, крот зароется, и то видать... Стоп. Конечно! Тарас подтянулся чуть выше и влез в самоё лодку, в её носовую часть. Там оказалась старая рыбачья сеть и лопасть весла без рукояти. Стараясь не шуметь, поскольку сбоку уже слышался чей-то голос, Тарас вжался в эту нишу, пытаясь занять как можно меньше места и, насколько получалось, прикрыть голову и бок драной сеткой. Оценить результат он не мог, возможно, где-то нога или рука торчали, но при беглом взгляде могло сойти. Конечно, если заглянуть, да ещё и сетку ковырнуть...

– Да нет его здесь. В поселке этот козел, в поселке, на том берегу прячется.

– Девочка, ты здесь дядю плохого не видела?

Лодка скрипнула, качнувшись. Тарас затаил остатки дыхания.

– А Кирюхе так и надо. Сам небось к пацану полез.

– Сам, не сам, Кирюха свой. Этому спусти – тебе каждый встречный рыло чистить будет.

– А Кирюхе давно пора начистить. Молодец малой! Поймаем, скажу ребятам, чтобы не сильно изгалялись.

– Этот малой, между прочим, трех наших файерболом сшиб! Когда б не броня, могло бы пожечь.

– М-да. – Лодка снова скрипнула, как если бы на неё облокотились. – Совсем обнаглели школяры.

Дурачье, если б не броня магистрата, он бы не кинул файербол. Чай свои, тверские, зачем друг дружку гробить? Тарас повернул голову, пытаясь разглядеть хотя бы ноги говоривших. Мелькнула чья-то ступня, тяжко вминая влажную землю... Выгибаться дальше школяр не рискнул.

Несколько часов просидел он под лодкой, так что уже и стемнело, и обсох вроде, а потом постепенно угрелся, слушая плеск воды, и проснулся только от ночного холода. Облава, конечно, давно закончилась. Игравшая на берегу девочка скорее всего мирно спала в одном из домов неподалеку. Вся Тверь утихла в сумраке осенней ночи, и только он лежит в сетях под старой лодкой. Попал дурень в паутину, сожрет дурня Алевтина... Звенели редкие комары, в городе их было немного, работали очистительные заклятия санитарной службы. Тарас шагнул к каналу сполоснуть ото сна лицо и обнаружил, что весь в пыльной трухе и мелких ниточках.

Вид потасканный, как у бродяги. Первый же стражник подзовет, а оно ему сейчас... Школяр попытался отряхнуть с одежды мусор, но получалось медленно, каждую цеплюшку надо было снимать отдельно. Далекий фонарь почти не давал света, больше проку было от луны. В ближайшем дворе сонно гавкнула собака.

– Эта сеть, наверное, линяет, – мрачно пошутил школяр и подумал, что разумно было бы снова искупаться. Обувь уже просохла, он разулся, чтобы войти в воду, и тут же наступил на острый камень. Теряя равновесие, перескочил ногой на новое место и чертыхнулся – там вообще было какое-то стекло или штырь.

Просто праздник какой-то. Зараза. Весь покоцался, как на арене.

Тарас уселся на небольшой валун, весьма кстати торчавший на берегу, и попытался рассмотреть ногу. Крови почти не было, но прокол чувствовался глубокий. Школяр промыл ранку. До густожития придется хромать. Там есть подходящая мазь, до утра затянется.

С его удачей, конечно, босиком в темноте не бродят.

И что теперь делать? Белой полосы больше не будет. Бархатная, богатая сволочь... Как он его... Чья это карета, кто стоит за этими парнями? Бургомистр? Рязань? Литва? Или восточный Орден... Тогда уже не важно какой... Найти бы того, кто поможет да объяснит...

С первого курса отчисляют шестерых – так всегда было, так всегда будет. Самое опасное время, потому ближе к лету школяры и пьют реже, и гулянки утихают, выпендреж продолжают только самые отчаянные. Бывали случаи, и порчу друг на друга наводили. Учеба переходит в круглосуточный режим, цена на хроны возрастает, романов, несмотря на весну, почти не наблюдается.

Личную жизнь крутить некогда. Весной все учатся. Стараются. И не только потому, что интересно. А на лекциях, конечно, интересно.

Ставка при отчислении слишком высока. Ставка при отчислении – жизнь. Добровольно отданная во славу княжества и Колледжа. Так обозначено на «страховке крови», что при поступлении заполняет каждый школяр, и юридически этого достаточно. На деле львиную долю съедает Колледж, Княжеству достается ерунда, но провалившему экзамен это уже без разницы. Не всё ли равно, как поделят твои потроха? Родителям полагается почет и серебро в компенсацию. Колледжу – «сырец самоубийцы» и удача. Всё торжественно, всё весьма пристойно. В семьях, конечно, горе, но что ж поделаешь. Ни связи, ни деньги не могут спасти несчастного: качество экзаменов – это престиж Радужного Ордена, и следят за ним очень строго. Сила держится кровью, а сила в этом мире нужна всем. Был случай, отчислили дочь проректора – и тот ничего не смог поделать. Да и не пытался. Разрушающее мозг заклятие накладывают ещё до экзаменов, срабатывает оно на результат, так что спасти никого нельзя даже теоретически. Потом жертва медленно движется через «чистилище» – здесь хуже всего. В «чистилище» связи рвут по струнам, по ниточке, сознание окончательно разрушается, и под нож ложится уже только пустое тело. Иногда это преподносят как гуманизм.

Душа и разум струйками, малыми долями, сонными капсулами перетекают в магию Основы Основ. Тарас слышал, что это напоминает ночной кошмар, только с окончательным в него погружением. Гуще, четче и страшнее, пока личность не развоплощается. Растекается в серую муть. В белёсые жилочки. Говорят разное, правду смешивают со «страшилками», тема для школяров больная, а узнавший, что и как, уже ничего никому не рассказывает. В общем, отчисленный «уходит в вечность», а Радужный Колледж вбирает его удачу и плоть.

На втором курсе на смерть идут пятеро. Уже чуть легче. На третьем – четверо, на четвертом – трое. На шестом отчисляют только одного человека, но и этого хватает, чтобы учились все так, как никто и никогда не учится в обычных заведениях, где вместо отбора в мертвецы бумажные оценки.

В августе среди школяров начинаются кутежи и пьянки. Поминают ушедших, радуются новому году жизни, выпускают пар. В городе это понимают, даже стражники особо не пристают. Гуляют дней десять, по полной, с витринами вдребезги, с девками, песнями, драками, подвешенными огнями и почти без сна. Шпана в эти дни тихо сидит по норам, задирать школяров рискуют только курсанты. Открытые лавки либо богатеют, либо разносятся в хлам, как подфартит торговцу, редкие гондолы колыхаются, обвешанные гроздьями пьяных магов и флагами боевых соцветий. Красота! Трезвый школяр в эти дни редкость. Даже девки в зюзю. Есть, конечно, самородки, что начинают учиться с первых дней, но на улице их не видно и не слышно. Тарас к числу праведников не относился, хотя контроль обычно не терял. Пил, не нажираясь. Для веселья и, как положено, для души.

И в этот год вроде никого серьёзно не обидел. И рядом тоже не случилось. Не было причин. Так, по мелочи цеплялись. Кому-то в ухо дашь, так и сам получишь, и, довольные, разошлись. Нормальное гуляние, кому не нравится, дома сиди, за забором никто никого не трогает. Береги зубы смолоду – будешь в старости бабушку кусать. Ну, стражника заставили свисток и перья съесть. Было. Но тот, коренастый, в карете, он от стражников очень далеко. Да и не принято на школяров в августе обижаться, даже если зацепят. Не положено. Так на град никто не обижается – пошел, попрятались, прошел, и ладно. Нет, не оттуда его беды.

И не тверской этот, бархатная тварь, по всему видать, пришлый. Заезжий гость, ему должно быть неуютно. Теоретически.

Неуютно сейчас было Тарасу.

Большинство горожан, отсидевших «пьяную» неделю за забором, считают, что лихость у школяров в крови. Что обозначенное на «страховке» желание суицида в самом деле существует. Эта иллюзия поощряется через глиняных соловьев и ежедневные листки новостей, поддерживается Магистратом и самими пьянками. Школярам импонирует имидж «отсроченных самоубийц». Девки млеют, шпана уважает. Конечно, оттягиваются они круто. Даже профессиональные бойцы обходят в это время Колледж стороной. Фантастического исполнения драки, головоломные трюки на потеху толпе, чем особенно грешат первые и вторые курсы, кувырки по стенам – этого в августе хватает с избытком. Но сворачивать шею никто не собирается. Помогает гимнастика и бонусный контроль удачи. Школяр заранее чувствует, когда кувырок будет удачным, а когда о забор могут хрустнуть косточки. При всей браваде школяры не жалуют серьёзный риск.

Специальные тесты ещё в абитуре отбраковывают психопатов и неудачников, поэтому к экзаменам готовятся все. Отсев стимулирует к учебе, а любителей крайнего экстрима зазывает школа гладиаторов.

Так что июль всегда был кошмаром. Страшно. Кто-то это скрывал, кто-то хорохорился, но глаза изменялись почти у всех. На старших курсах почти привыкали. И ничего не поделаешь. Даже если все блестяще знают материал – а так обычно и бывало, – всегда найдется бедолага, который что-то знает хуже остальных. Десятые доли балла могли решить, кому учиться дальше, а кому стать основой и магическим сырьем.

Грызни, впрочем, не возникало. Колледж был устроен мудро, и некоторые этапы разрешалось проходить с напарником. Поначалу это мог быть любой школяр с твоего же курса, затем всё определялось в полное соответствие, в цвет, но такие счастливцы находились не всегда. Примерно треть школяров до самого конца оставались одиночками. А вдвоем было, конечно, полегче.

Никита – цветный[1]товарищ Тараса – рассказывал, что в Силезии отчисление проходит мягче. Мол, школяров просто отправляют на дрезденскую арену. А потом, если выжил, иди куда знаешь. Но, наверное, враки. Слишком сладенько. Ещё бы варенья на дорожку... Это ж и рассказать можно любой секрет, без клятвы какой с тебя спрос, и про Колледж с недругом поделиться... И кто учится будет, если страха нет? Кто захочет даром кровь сцеживать? Будут вид делать, прогуливать, всячески филонить... Зряшная трата денег, никому такие специалисты ненужны. Откуда Колледжу основу взять без невинно убиенных? Или с книжек дурацких буковки рассказывать, без силы настоящей? Нереально. Не будет работать. А магия у немцев сильнейшая в Европе. Не могли они пойти на такую дурь, это либо Никита напутал, либо листок новостей заврался. Да и что нам германцы? На Руси все просто и правильно. Традиционно.

Отчислили – смерть.

Тарас учился на четвертом.

Только доучиться, похоже, уже не судьба...

Школяр закончил манипуляции с ногой, разделся и тщательно растерся ладонями, набирая в пригоршни темную воду. Слабая волна посверкивала луной и звездными бликами,иногда в реке что-то всплескивало. Рыба, наверное. На глубину школяр решил не заходить.

Он привычно произнес обереговые и очищающие заклятия, совершил вечерний намаз, снял накопившуюся порчу и отвел её пальцами в мертвое дерево. В данном случае идеально подошли старые мостки.

Бодрости прибавилось, и вообще сразу стало полегче.

Несколько раз встряхнув одежду, Тарас как мог разгладил её в смешанном свете луны и фонаря. С той липкой гадостью, что на него напустили, ни одной мелочи упускать нельзя. Сволочь кружевная, благородная. Такая тварь... Жаль, достать руки коротки. Сейчас надо чиститься. Элементарно чиститься. Хоть чуть-чуть этой дряни в бегущую воду убрать...

Тарас ещё раз отряхнул одежду и снова осмотрелся. Последние дни научили осторожности, ранее почти ему не свойственной. Странно, что он вообще до сих пор жив.

Школяр снял со щиколотки нательный амулет, что был у него совершенно особым, ополоснул его и приложился губами. Вернул амулет на место, под штанину, зачерпнул воды, возливая четырьмя каплями дань Велесу, убрал ладонями физически ощущаемый наволок – быстро копится, дрянь, – и пошел по тропинке вверх.

Полутьма ночных улиц приняла его тихим шелестом, листва баюкала мягких и сонных голубей. Припозднился.

Если идти в густожитие, то путь предстоял неблизкий, а глубинный монорельс уже закрыт. Рядом Лана живет, разве зайти? Ночь, конечно... Она-то поймет, а вот папик её припудренный... Нет, лучше прогуляться. Нога болела, но, заворачивая ступню вкось, можно было опираться. Главное, на прокол не наступать. Хихикать над походкой некому, дождя нет, часик-полтора без стражников – и он дома. А может, и повозка подбросит... Где-то у него оставался занычкованный золоченый ноготок...

Глава 2

Местность вокруг простиралась идиллическая – окруженные ягодными палисадниками, яблоневыми и вишневыми садами, бревенчатые русские хаты чередовались с аккуратными белыми домиками, крытыми красной черепицей. Архитектурные веяния Европы добрались и до тверской земли. Повсеместно подобные постройки не распространялись, поскольку лес как материал был привычнее, но встречались домики часто, почти безошибочно обозначая купеческие семьи. Иногда здесь держали микроклимат, сады побогаче выделялись роскошными персиками и виноградом. Общего ландшафта они не портили, даже радовали глаз. Везде следует соблюдать чувство меры.

Однажды местному нечистому на руку мировому судье пришла фантазия создать вокруг своей усадьбы тропики. С павлинами, пальмами, дождями и бамбуковой травой. Оно, естественно, влетело в ноготок, но маги-подрядчики сделали. Смотрелось это дико – пальмовая роща среди сосен. По фантазии судьи там ещё фонтан с вином плескался, прямов роще – пей сколько душеньке угодно да бананами закусывай. Веселый хозяин купался в фонтане с городскими девками. Шестеро мордастых слуг охраняли это изобилие отсоседей. Оно бы и наплевать, деньги чужие, но постоянный заволок тумана, по всему району дожди, их и так в Твери избыток... Обезьяны галдят, а как вина напьются, разбегаются, потом греются по окрестным сараям, пугают старух и ребятишек...

Кончилось тем, что вмешался Князь.

Пальмы без тепла вымерзли, макаки разбежались по лесам и передохли, а вороватого судью, расспросив в зиндане, отправили на арену.

Развлекать народ, который он обокрал.

Судья оказался крепким мужиком и два первых боя выиграл. Но для реабилитации полагалось выиграть четыре, а в третьем его убил именитый заезжий грек.

Более желающих развести на тверской земле пальмы не находилось.

Персикам повезло больше – их природа приняла. Конечно, вызревали они поздно, но все же плоды наливались золотистым соком, доставляя ребятне немало радости. На тёплых кругах росла даже черешня, но в ней заводился маленький, пакостный белый червячок, так что приходилось заглядывать в каждую ягоду. Простому мужику теплый круг, понятно, был не по ногтям, так что черешнями не увлекались, а вот персиками засаживали целые сады. Заклятия на жуков и удобрения постепенно дешевели, и даже на червячкавнутри черешни обещали найти управу. Правда, пока не находили.

Вот и в этом году славные уродились персики.

Два всадника на чёрных конях ехали по разбитой колёсами дороге.

Редкие прохожие сторонились, снимая шапки, заблаговременно отступали. Мужик в телеге не раздумывая съехал в канаву – всадники двигались ровно посередине, – и теперь ему предстояло немало помучиться, прежде чем он сможет продолжить путь. Впрочем, огорченным мужик не выглядел, да и вытаскивать телегу не спешил – стоял себе, согнувшись, сжимая в руке лохматую шапку, и, что-то нашептывая, отбивал размеренные поклоны вслед проехавшим господам. И не ругался.

Несколько деревьев вдоль дороги были дочиста ободраны прохожими либо ребятней, только в самом верху виднелось нечто, полурасклеванное птицами, а вот в стороне, за высоким забором... Один из всадников протянул руку, напряг пальцы и сорвал персик, как бы взяв его из пустоты. Брезгливо осмотрел, вытер чистейшим кружевным платочком и решился надкусить. Выражение его лица изменилось, движение бровей показало, что на вкус персик вполне соответствует. Второй также протянул руку, сорвал в стороне сада покрытый пушком плод и впился в него крепкими зубами без всяких гигиенических приготовлений. Ещё раз откусив, владелец кружевного платочка бросил недоеденный плод в канаву. Его спутник, напротив, тщательно обработал даже косточку, затем вытер измазанные соком пальцы прямо о полы чёрного плаща. Этот всадник был крепок, коренаст и как-то очень устойчив, в седле сидел, практически сливаясь с лошадью.

– Объясни мне, Грач, почему мы едем верхом? – Более худощавый владелец кружевного платка улыбнулся тонкими губами. Лицо его было желчным. Плащ переливался оттенками темно-гранатового цвета.

– Не понял. Ты предпочитаешь зельцкабину?

– Нет, конечно. Зачем рисковать там, где нет необходимости? Но почему мы не едем в экипаже?

– Лизо, мы каждый год ездим в Матвеевку верхом. На сухом ручье дорога кончается.

– Но твой экипаж, он вообще-то цел?

Коренастый недовольно двинул бровью. Он сообразил, куда клонит собеседник.

– Там все нормально. Только краску сбили да немного ось.

– Что ось?

– Расшатало ось. За полчаса отремонтировали.

– А, ну хвала тёмному пламени. Значит, с экипажем все в порядке?

– Всё в порядке с моим экипажем, всё в полном порядке. А в Матвеевку мы с тобой и в прошлый раз ездили верхом, и в позапрошлый. И в следующий раз поедем верхом тоже, потому как дорога тут плохая и тряская, и мост сносит на каждом паводке, так что приходится вброд переезжать.

– Я полностью согласен с тобой, Грач, – невозмутимо ответил худощавый спутник. – Я рад, что ты не боишься ездить в карете, как можно было бы предположить.

– Из чего это можно было бы такой бред предположить?

– Ну, из недавнего эпизода, разумеется. Парнишка здорово тебя отшил.

Коренастый натянул поводья, и конь его, всхрапнув, остановился.

– Что ты имеешь в виду?

– Просто радуюсь, что при нас не было дам. Ты всегда такой важный при дамах.

– Отстань, Лизо. Неужели ты считаешь, что я буду всерьез связываться со школяром?

– Да что ты, что ты... Наоборот, я вижу, ты проявил разумную осторожность. Он ведь будущий маг и волшебник...

– Лизо, ты меня не заведешь. Я сделал то, что должен был сделать.

– О да. – Его собеседник восхищенно прищелкнул пальцами. – Ты начистил морду этому простолюдину. Я, разумеется, говорю про кучера. Ты его побил. Руками по лицу. Ты справился с ним один на один и без всякой помощи. Но потом выскочил этот школяр и начал кричать. Он так страшно кричал, я испугался. Хорошо, что ты держал ситуацию под контролем.

– Отстань, Лизо. Мальчишка ни в чем не виноват.

– Разумеется. В тебе заговорило врожденное благородство. Твое потрясающее чувство справедливости. Хорошо, что он не дал тебе пощечину – а то бы ты уверовал в секту Христа и подставил другую щеку.

Рука Грача непроизвольно дернулась к рапире, но тут же остановилась.

– Неужели ты думаешь, что я действительно его испугался?

– Я думаю, что ты позволил этому быдлу говорить с тобой на равных. Более того, ты позволил на себя кричать.

– Он лишь чуть-чуть повысил голос. И потом, он же был прав. Лизо, почему ты всегда хочешь чьей-то смерти?

– Потому что так велит наш закон.

Чёрный всадник снял руку с гарды клинка. Как пальцы снова скользнули на эфес, он и не заметил.

– Хорошо, что ты хочешь? Что я, по-твоему, должен сделать с пацаном?

– Убей его.

– Ты маньяк, Лизо. Его проступок заслуживает наказания, но это не обязательно должна быть смерть.

– Не забывай, ты тоже совершил проступок. Ты потерял лицо перед простолюдином.

– Никто из них не знает, кто я такой.

– Это не имеет значения. Я знаю, кто ты такой и как должно вести себя валчу в данной ситуации.

– Пацану и так досталось. Он вряд ли выживет, Лизо.

– Ты должен был его убить.

– Ты решил меня упрекнуть? Мы, может быть, будем драться?

– Мы не можем с тобой драться, и ты прекрасно знаешь почему. Кроме того, любой исход такого поединка был бы в пользу наглого сопляка, так что это глупо дважды.

– Что ты предлагаешь?

– Убей его.

Коренастый, видимо, взял себя в руки и снова тронул коня.

– Я не имею права на поединок.

– К чему тебе поединок? Просто убей его. – Лизо повернул на пальце кольцо, любуясь крупным рубином.

– Ладно. – Коренастый пожал плечами. – В конце концов, спорить особо не о чем.

Худощавый удовлетворенно кивнул.

– Итак?

– Что? – Грач явно притворялся, что не понял.

– Неделя? Две недели? Три?

– Мы же в Матвеевку едем. К чему спешка? Пусть будет полный лунный месяц.

– Я приму на себя его смерть.

Мимо школяра, важно покачивая перьями парадного плюмажа, проехал рыцарь. Самодовольное лицо лоснилось от сознания своей бескорыстности. Такому в руки попадись – хуже стражников, даром что Башни призывают служить только добру и справедливости. Добро, по понятиям рыцарей, нуждается в защите. Оно в световой броне и всегда бьёт первым.

Тарас ещё раз отряхнул одежду, стараясь придать себе максимально законопослушный вид. Этот кабан раскормленный на своей службе добру столько беды наделает, хуже татя ночного...

Рыцарей Тарас ненавидел. Вот и сейчас подкатило – чёрной кровью к глазам – ударить, плюхой с лошади сшибить, свалить в придорожную пыль, ногами забрало в харю вплющить... Отметелил бы легко. У рыцарей нет специальных оберегов, как у городской стражи, ежели одного, да со спины... По-подлому... И пусть до утра лежит, а панцирь световой продать – он дорогущий... Вот только ведуны магистрата... Уже завтра к вечеру на дыбе придется подлинную да подноготную рассказывать. Ту самую, что на растяжке, да под ногтями... Которые, между прочим, пойдут этому уроду в компенсацию. Да и не сделал ему этот парень ничего плохого... В общем, ничего пока не сделал... Так что...