Чтение 19–й страницы книги ~Ожог от зеркала~

Может, использовать материал самой арены? Что там может быть? Кровь, золотой и обычный песок... Из крови-то много чего можно сварганить, но время нужно, и опять же блокиратор...

Глаза. Поймать зрачки. Это возможно. Теоретически. Но на арене фиксации не получится. Ничего в таких условиях не получится. Спокойно, Тарас. Спокойно. Должно получиться. Хоть что-нибудь, но должно получиться. Нам много не надо, нам подсечку провести, и ладушки.

Думай, Тарас...

Ему всё время слышался металлический лязг. Звук был тихим, размеренным, ритмом похожий на пульс. Сначала Тарас подумал, что это эхо зомбирования, тем более что в сорванных ногтях пульсация ощущалась особенно остро, но потом понял, что его состояние тут ни при чём. Это слышался магический барьер тверской арены. Тонкие ещё плёночки подживающих ногтей просто на него реагировали.

Удрать, что ли? Дёрнуть сквозь стену. Декан и ректор, говорили, могут сквозь стены ходить. «Движение человека возможно в любом пространстве, кроме пламени». Школяр старательно тер темя, активизируя зону «третьего глаза». Проход сквозь камень. Он бы сейчас рискнул на любые шансы. Монады, граны, атомы, в разных школах называют по-разному, мельчайшие основы основ, сцеплены в молекулы, которые тоже сцеплены между собой... И на всех уровнях там пустоты, вещества почти нет, а копни, оно снова на пустоту распадается, одна частичка на десять тысяч объёмов пустоты, но как пролезть через эти сцепки... Теоретически возможно. Поубивать всю охрану тоже теоретически возможно...

Тарас даже вспомнил, что технически двигаться проще всего через металл. И понял, что больше вспоминать нечего. До декана ему ещё лет тридцать. А с этим барьером, может, и декан бы не прошел. Что же делать...

За дверью, обитой бронзовыми пластинами, послышались шаги. Тяжелая, спокойная, хозяйская походка. Так мог идти только охранник, и Тарас подумал, что посуду сейчас заберут. Съесть он ничего не успел, неаппетитно выглядело местное варево, но силы следовало поддерживать. Утки в яблоках здесь не дождаться.

Тарас разломил ломоть хлеба так, что из плоской корки вышло нечто вроде тарелки, и сгрёб туда почти всю кашу. Воду догадался перелить в старый глиняный горшок, стоявший на краю топчана. Судя по всему, этот горшок с надколотым верхом исполнял здесь роль кувшина. Текущей по стенам воды было предостаточно, но это всё равно что питьиз лужи. Для естественных надобностей служило сточное углубление.

Охранник распахнул окошко в двери – Тарас и не заметил, что в бронзовых пластинах спрятан вырез, – и буркнул:

– Миску давай.

Школяр молча подал миску, оставив ради эксперимента пустую кружку у себя.

– И кружку давай, придурок.

Кружка последовала за миской. Впрочем, для чего ему могла пригодиться пустая кружка, Тарас и сам бы не сказал.

Окошко захлопнулось.

Хвощ играл с ребятишками лесника. Собственно, это они с ним играли, подползая вдоль сарая к бревну, на котором сидел атаман, шикая друг на друга и пугаясь каждого движения. Когда они подбирались почти вплотную, Хвощ резко разворачивался – и ребятня, восторженно визжа, драпала в огород. Нехитрая забава повторялась снова и снова,совершенно не надоедая детворе. Лесная сторожка не баловала их новыми лицами, а тут сам Хвощ... Змей Горыныч не смог бы произвести большее впечатление.

Этот дом разбойники не грабили. Лесники вообще не сдавали властям лихих людей – а те, кто пытался это делать, жили здесь недолго. По роду службы они обязаны были доносить о посторонних, но сообщали всегда с запозданием, через две-три недели, когда информация теряла всякий смысл. Разбойнички также старались не задевать подобные,«почти свои», семьи, запасаясь у них всякой мелочью, оставляя на излечение раненых и больных. Иногда, впрочем, негласное правило нарушалось как в ту, так и в другую сторону. То дочку или жену лесничего обидят, то сторожку спалят, то лесничий рыцарей наведёт... Но обычно всё обходилось миром. Вот как сейчас.

Банда не подходила к сторожке. Возможно, Хвощ не был уверен в лояльности собственных архаровцев. С лесничим беседовали Бредень и Свист, а сам атаман играл с ребятишками. Войдя в раж, один из мальчиков забрался на сарай и пополз поверху, считая себя невидимым и хитрым. Хвощ отследил этот манёвр, дождался, когда малец должен был доползти, и, зацепившись за выступ сруба, легко подтянулся навстречу. Выглянув сверху, храбрый воин почти наткнулся на лицо Хвоща, который якобы залезал на крышу. Перепуганный пацан соскочил в высокую траву, с воем ломанул вдоль огорода, перескочил пару отводных канав и в поисках спасения плюхнулся в третью. Остальные ребятишки, испуганные фиаско самого храброго, на всякий случай тоже отбежали, наблюдая, будет атаман догонять и кушать Ваську или всё ещё как-то обойдётся.

Обошлось. Хвощу надоела игра в Бармалея. Он порылся в кармане и вытащил горсть кедровых орешков – привозное лакомство, которого не было в здешних лесах. Жестом Хвощ предложил угощение. Дети сразу притихли, как и вначале, когда они вежливо подходили здороваться. Затем, подпихиваемый остальными, подошёл мальчик постарше и робкопротянул руку. Высыпав ребятишкам орехи, Хвощ окончательно потерял к ним интерес.

Единственной вещью, что всё же украли в сторожке разбойники, был огромный рулон туалетной коры. Стянул его Бредень, вечно маявшийся брюхом, прямо из деревянного сортира. Он бы, может, и спросил, да постеснялся миловидной жены хозяина.

Пришлось спереть.

– Это ты, школяр?

Почтения в вопросе не было. Тарас хмуро посмотрел на громилу, что, ухмыляясь, пялился ему в глаза.

Выходить из камеры Тарасу разрешили накануне. На жестком режиме здесь держали только первые три дня, затем давались послабления. В частности, в определенные часы разрешалось перемещаться внутри корпуса.

Ещё и рожу скривил, хамло, что ни ответь, докопается. Не для беседы подошел, рядом ещё четверо. Ножа нет, и то славно. У самого Тараса руки были заняты большой миской рисовой похлебки, в которой плавали нарезанные овощи. Её следовало разнести по каморкам гладиаторов. Разлить по мискам специальным черпачком. Дежурство, мать. Поначалу тут сплошные дежурства. Видно, придётся нарушать. Тарас сделал попытку обойти вопрошавшего, но тот наглухо закрыл проход, оперевшись рукой о стену. И наклонился ближе, так, что раскосые, налитые злобой глаза оказались у самого лица Тараса.

– Я задал вопрос, придурок. Или у тебя память отшибло?

Четверо у стены заржали. Тарас наклонился в сторону громилы, чуть повернул голову и приблизился ещё больше. Их лица почти соприкоснулись, на таком расстоянии оптика взгляда изменяется, зрачки попали в особый контур. Школяр слегка покачивал головой и сильно прикусил щеку, вызывая болевую активизацию и слюну. Со стороны это незаметно, только зрачки начали расти. Верхняя губа на оскал, обнажая клыки, включаем инстинкты, оптику и заволок.

– Я школяр, – тихо произнес Тарас, не выпуская из рук миску с горячим варевом, готовый опрокинуть харч на ожидающих. В глазах громилы качнулась неуверенность. Он ожидал совсем другой реакции. Народу в раздаточной было слишком много, чтобы напасть просто так, а каждая секунда противостояния перекачивала из него силу и злость. Тарас, напротив, свирепел.

– Ну так иди, куда шел. – Громила усмехнулся, пытаясь придать своей фразе пренебрежительный окрас. – Чувырло.

Тарас продолжал смотреть ему в глаза, чуть поволакивая зрачками из стороны в сторону. Громила качнулся, ещё сохраняя остатки независимости.

– Стоять, гнида. – Шёпот Тараса адресовался лично в руки, так что никто не слышал, никто не видел, да и не важно это стало, поскольку подрагивающий, мягкий, волоком наползающий взгляд школяра уже завладел волевым центром.

– Да я те...

– Не надо, малыш...

Громила уже потерял уверенность и даже о спутниках забыл, качнулся назад, едва попятившись, но и этого было достаточно. Сила Тараса крепла.

– Надо быть вежливым... – так же тихо продолжил школяр, решив не унижать недотепу. А то ведь оклемается да ударит в следующий раз со спины, без всякой словесной раскачки. – Надо спросить, если хочешь чего сделать...

Громила покачнулся чуть иначе, у него потемнело в глазах. Веки задрожали. Дрогнуло колено, едва не подломившись. Мгновенно покрывшая лоб испарина крупными каплями нависла на бровях.

– Я могу идти? – наконец слабо выдавил он.

– Иди, дружок, – отпустил оппонента Тарас. Кольцо зрителей, ставшее заметно шире, расслабилось, кто-то засмеялся. Шагнувший в сторону громила остановился, встрепенулся, осовело мотнув головой и щелкнул в подвернувшееся ухо, причем даже не того, кто только что ржал.

Тарас понёс миску с рисом дальше.

Глава 33

– У тебя что, ногти лишние? Так отдай их мне. Дома шаром покати. Скоро жрать будет нечего. Как появится пара монет, так у нас дурацкая ставочка. Всё арена проклятая. Хоть бы совсем её закрыли, вечно по песку потроха. Вот для таких придурков их и показывают. Нет, ты точно умалишенный. Ну зачем, зачем? – Антонина запнулась. – Хоть бы просто удачу у бандюков понижали, к серой жертве, нет, нам надо посмотреть, как их львы разорвут, на части растреплют, да дураков повеселить. Да ещё и денег на ставках заработать! А ты все играешь, играешь... Ты ещё голову свою никчемную поставь. А что? – Ей, видимо, понравилась идея поставить мужнину голову на кон. – Выиграешь, будет у тебя три головы. Ха-ха-ха. И все тупые. – В голосе Антонины стали проскальзывать истерические нотки. Было видно, что с пустяка начавшийся монолог в сторону мужа может неизвестно чем закончиться.

Савва за всё это время не проронил ни слова. Он молча ел пареную репу, иногда помакивая хлебным мякишем в огуречный рассол. Подбородок его был испачкан. На лице застыло угрюмое выражение, причем с каждой тирадой жены он мрачнел всё больше. А её, видимо, прорвало.

– Корыто стиральное в любом доме. Нет, в любом доме, только не у нас. Ручками стирай, Тоня. Сейчас ладно, а зимой? Пополощи-ка в проруби! Постой там раком. Сосед уж чуть не пристроился. – Савва зыркнул глазами, но жена не заметила грозовой зарницы. – Ну, соседу морду набил, это правильно. Да за всё время хоть бы подарочек мне сделал. Ты посмотри, в чем я хожу?! Что я перешиваю? Конечно. – Антонина повышала голос с каждой следующей фразой, и у неё получилось писклявое «Кане-е-ецна». – Сегодня Косой точно выиграет, мы все деньги поставим на Косого, а потом хлебаем щи с капустой. – На очередной сарказм жены Савва отреагировал отрыжкой и отломил кусок лепешки.

– Пива с ямы принеси. – Голосом, не принимающим пререканий, вдруг сказал Савва. Антонина неожиданно сникла и как бы уменьшилась в размерах. Только что она была в полтора раза больше мужа, по крайней мере так могло показаться со стороны, но теперь как-то съёжилась и исчезла в погребе.

Возвратилась быстро, протирая платком флягу с пенящейся жидкостью. Из бездонного кармана на подоле выскользнула вобла, оказавшись на столе рядом с пивом.

– Там. Возьми в прихожей. Молодильные семена и самкувшины со сметаной. – Савва ловко оторвал рыбешке голову.

– И-и-и-и... – Антонина уже была в прихожей, и теперь её распирали совсем другие эмоции. Причем интонации были очень похожи. – Ух, хранцузские семянчики, норманские, как у купчихи. Это ж сколько можно... Ох, а самкувшинчики-то какие! Те самые, самкувшинчики, со смятаной! И корова не нужна! Перезимуем! Саввушка, родненький, ты где же их достал-то? Ой, так они же дорогущие! – В голосе Антонины не слышалось ни малейшей горести по поводу потраченных денег.

Савва обгладывал хвост рыбины, когда вернулась Антонина, уже намазанная семенами из комплекта. Она как павушка подошла к нему, нет, подплыла, влекущими движениями оплела толстую шею и оказалась у мужа на коленях, играя немалым своим весом.

– Не ходи на бои. Зачем туда ходить? У меня для тебя тоже кое-что найдётся... – очень мягко сказала Антонина.

– Я денег занял. Сорок серебряных. У Кирюхи. Отдать придется сорок четыре.

– СКОЛЬКО??? – Её голос наполнился ужасом. – Сорок четыре серебряных ногтя? Сорок и ещё четыре? Сорок четыре серебряных ногтя, ты правду говоришь? – Слабая надежда на розыгрыш ещё тлела в её простой душе. Но потом поняла, что правда. Они давно жили вместе, и она научилась понимать мужа без слов. – Но зачем? Кирюха не спустит. Этот всё заберет. Зачем ты это сделал? На хрена мне эти семяна? Жила без них прекрасно и ещё бы прожила... – От волнения она начала запинаться. – Столько денег! Что ты молчишь?! – Она опять сорвалась на крик. – Отвечай мне, старый дурак, зачем ты это сделал? Или сам хочешь за долги в бестиарий? И меня с собой прихватить? Или дом продавать будем? Ну?! – Антонина задумалась. – Саввушка, миленький, пока не поздно, продай эти семяна, продай самкувшинчики, отдай деньги Кирюхе. – Переход в её интонациях был неуловим, но это уже была мольба, а не истерика. – У меня есть немного ноготочков, я добавлю, отдай ему все, я прошу. А хочешь, я сама поговорю, если тебе неудобно?Хочешь, я ему всё верну? Сколько у тебя осталось? У тебя же много ещё осталось. Давай я схожу, давай. – Антонина умоляюще прижалась и тут же оттолкнула мужа. – Савва!Не молчи! Зачем ты это сделал?

– Не ной, Тонька. – Савва вытер руки о скатерть, встал и начал собираться во двор. – Завтра на играх будет школяр. Но об этом никто не знает. Меня тут свели с человеком. Ставки на «мясо» один к четырем. У меня ещё тридцать шесть ноготков осталось. И нам хватит, и Кирюхе.

– Ну ты дурак, Савва, ну дурак. Что он сделает, этот твой школяр, без заклинаний? Что? Да там бугаи такие, они его в клочья порвут. Ну точно дом придётся продавать...

– Сама ты дура, Тонька. Там будет бой с кочерёгами, понимаешь?

– С кочерёгами? – тупо переспросила она. – Ну и что?

– Ты вообще знаешь, что такое бой с кочерёгами?

– Ну, это когда каской морду закрывают, чтобы не видно, и у каждого длинная кочерга. С зубьями. И царапаются до смерти... Или нет?

– Почти так. Иногда на ногах ещё кандалы, чтоб ходили медленно. Они там падают.

– Ну и что?

– А то, дурья твоя башка, что школяру, чтоб через каску видеть, заклятия не нужны. У них это навроде второго зрения. Как у мышей летучих. Усекла? Школяр выживет. И я хочу на него поставить. Больше поставил бы, да занять негде. – Савва обнял жену за плечи. – У нас другая жизнь начнется, Тонечка.

– Я с тобой пойду, – ответила она после раздумья. И вытянула из-за печки заначку, тугой узелок с монетками. В основном, конечно, было золото, но попадалось и серебро, и даже два ногтя с чеканным княжеским профилем.

– Но если мы проиграем, Саввушка...

Тарас всё утро таскал кирпичи, руководство школы решило перестроить внутренний заборчик. Опытных бойцов на физические работы не выгоняли. С «рубленым мясом» не церемонились.

Удрать, конечно, возможности не было. Огромные псы на длинных цепочках, грязь под ногами и упитанный болван с плетью, который считал, что рабочих нужно подбадривать. Хотя бы и просто так.

Рыпаться никто не пытался – у арены свои законы, – так что и Тарас, получивший плетью вдоль спины, смолчал. Ладони саднило, перчаток, конечно, не выдали, без отдыха перетаскали дюжину подвод, но достало не это. Харя гладкая достала, лоснящаяся харя с хлыстом. И самое поганое, чувствовал Тарас, что с этим охранничком ему не поквитаться.

Рядом, на кладке, повздорили каменщики. Такие же бандиты и бродяги, как и прочий «мясной» сброд. Кто-то из них «посадил» раствор, добавив остальным работы, но той же плетью помирили всех.

А потом давали кашу. Рисовую, с сахаром, на молоке. Радость. Завтра будут потрошить на арене, а сегодня фаршируют сладкой кашей. Вот только с раздачей не спешили – хлеб выложили, про кашу сообщили, и что-то застопорилось. Небось тот, гладкий, пробы снимал.

Очередь топталась на месте и, хотя никто не спешил, начинала нервничать. Хмурый парень, жилистый, но худой, стоял прямо перед Тарасом.

– Ты кто, ублюдок? – Огромный детина, густо поросший темным волосом, подошел к его соседу.

– Лучник, – ответил паренёк, кажется, не обидевшись на «ублюдка».

– Да хоть чесночник, меня это не гребет. Ты какого хрена раствор испортил?

– Я не знал.

– Надо говорить «Извините, дяденька, я не «знал. Надо говорить «Я, дяденька, сделал плохо, так я побуду тётенькой, чтобы сделать хорошо». Понял, ублюдок? Повтори.

– Да пошел ты. Козёл.

Очередь прислушивалась к разговору, обещавшему развлечение. В отделении «мясо» правил не существовало. Традиции не успевали формироваться, слишком быстро обновлялся коллектив.

Детина сгреб Лучника в охапку, тот, извернувшись, ударил нападавшего головой в подбородок и тут же лягнул в коленную чашечку. Затем прошел удар миской в переносицу,Тарас даже не заметил, когда парень успел схватить миску, так что детина сполз на пол, как проколотый бурдюк, но тут навалились трое его дружков. С первым Лучник ещё успел обменяться оплеухами, но затем ему пришлось туго, и, промедли Тарас ещё мгновение, вышло бы совсем нехорошо – уже пошёл замах на добивание. Тарас классическим ударом впечатал нос ближайшего бугая поглубже в переносицу, да так смачно, что тратить время на его хозяина больше не потребовалось.

Школяру не хватало магии, но и так обошлось неплохо. Только чуть разодрали щёку. Волосатый амбал ещё поднялся, но ненадолго, вскоре его уронили опять, а двое оставшихся, растеряв пыл, махались без огонька, а затем дёрнули наутёк, забыв про сладкую кашу.

Охрана с верхних этажей с удовольствием наблюдала за дракой. В очереди не пошевелилась ни одна сволочь. Вскоре раздача возобновилась.

– Тарас, – представился школяр, протянув жилистому парню руку.

– Лучник, – снова нарёкся тот своим странным именем.

– А звать-то тебя как? – поинтересовался школяр.

– Да так и кличут. Я хорошо стреляю, так с детства и зовут.

– Что, и мать так звала?

– Мать с отцом Лукой назвали, но зовут меня Лучник.

– Понял.

– И это... Можно я с тобой ходить буду?

– В смысле?

– Ну, ты мне помог, я тебе помогу. Так и легче, и правильно.

Тарас снова протянул парнишке руку, и это не было одолжением с его стороны – дрался тот весьма неплохо.

– Что это у тебя с ногтями?

– Да так... В носу ковырялся. А ты тоже на «фарш»? – грустно спросил Тарас.

– Нет. Меня через «потешки».

«Потешки» были мягким видом разогрева, где из дюжины погибал только один. Душегубы в это «мясное блюдо» не попадали.

– Ну... Хоть полосовать друг друга не придётся.

Осень постепенно вступала в свои права.

Каждую ночь шёл дождь, и с каждым днём становилось холоднее. Солнца на небе почти не бывало, несмотря на все заклятия метеослужбы, зато в лесах в огромном количестве пошли грибы. На мощённые камнем городские улицы осыпалась жёлтая листва. Снега не было ещё ни разу, но знобкое его приближение ощущалось – с севера наползали холодные тучи, ветер поднимал воротники прохожих, туфли на ногах тверичей сменились сапогами. Над высокими липами городского парка кружили галдящие стаи птиц.

В деревнях забивали скот. На базарах подешевело мясо, появились фрукты, ярким, но кусучим по денежке изобилием заполонившие прилавки тверских купцов. Холопы на заморские диковины внимания не обращали, запасались, как и следует, репой, луком да картошкой.

Перевёртыши, внеочередная жертва, даже убийство бургомистра – всё это постепенно забивалось повседневными новостями.

Глава 34

Перед самым боем обнаружилась неприятность. Цепи на ноги надели только троим, и Тарас оказался в числе неудачников. Он торопливо подвигал ступнями, проверяя подвижность, и понял, что теперь особо не попрыгаешь. Хотя слишком торопиться и не стоило. Тарас решил поменьше рыпаться, надеясь, что остальные максимально пустят друг другу кровь.

Амулет с гранатовыми зёрнами Тарас снял со щиколотки и переодел на запястье, опасаясь потерять. Обрубая свет, защелкнулась каска. Тарас закрыл глаза, скашивая их под череп, вывернул через темя, и началось.

Тяжелым, липким золотом наплывал кровавый песок, излучавший остывающую жизнь. Арена окружала его, прокручиваясь мягкими колёсами, зыбко покачиваясь под ногами, пестрой лентой выползая из темноты. Крик и безликий шёпот последнего отсчета, удар древком в плечо, подгоняющий к схватке, пьяные пятна толпы и холодные копья стражников – всё смешалось в одну квадратную карусель, в горячечный угар группового боя. Каждый сам за себя, все против всех, безликие скоморохи в масках, и «теплое» зрение,что позволяло увернуться от рвущих тело крючьев, позволяло «чувствовать удар». Воздух, наполненный лязгом и руганью, вялыми струпьями втягивался в ощерившийся рот. Воздуха не хватало. Горячими толчками выплескивалась наружу чужая жизнь, безликие фигуры попадали под крюк Тараса, а сам он уходил в сторону, поскольку всегда видел замах. Цепи почти не мешали, он просто качался, как маятник, не пытаясь никого догнать. Один только раз, сзади, кто-то ухитрился оцарапать его сквозь накидку, даже не прорвав хлопковой ткани. Только эта отметина и осталась на чистом теле.

Когда уцелевшие бойцы «рубленого мяса» скинули балахоны, предъявляя свои густо покрытые кровью тела, светлая кожа Тараса приковала общее внимание. Толпа взревела.

Чтобы так драться на крючьях... Ему даже проверили каску. Затем послышались крики восторга, чернь приветствовала удачу молодого бойца. Тарас поднял руку, и трибуны взревели. У него появились фанаты. Школяр не пытался изобразить даже подобия улыбки. С ближних рядов, где сидела публика побогаче, радостных криков слышно не было. Клан, поддерживавший бургомистра, не простит ему убийства, будь он хоть трижды зомби. Хмурые лица бояр были верной тому порукой.

А дрался он плохо. Неумело, превозмогая себя. Если бы не зрение «третьего глаза», что открывают каждому на четвертом курсе, лежал бы в напитанном кровью песке. Не было на арене старших школяров, иначе ланиста не поставил бы его на бой в касках. Не нашлось в Колледже такого идиота.

К сожалению, в обычном бою «третий глаз» не дает никаких преимуществ. А теперь, после такой «удачи», против него должны выставить очень опытного бойца.

Ночью Тараса мучили кошмары. Арена качалась под ним снова и снова, кровавыми пятнами разрывая тела людей.

– Ты понимаешь, что ты натворил?

– Почему я, Лизо? Это была твоя идея.

– Какая идея? Выжать из мальчишки максимум? Это рациональное мышление. Накладывал заклятие ты, Грач. Именно ты должен был обеспечить страховку.

– Лизо, какая разница, кто из нас виноват? – Ширококостный, кряжистый Грач пятился от худенького Лизо, что двигался, как рысь на волка. Приблизившись вплотную, глаза в глаза, Лизо прошипел:

– Теперь уже никакой, цветный сотоварищ. Теперь уже никакой. Отвечать придется обоим.

– Да ладно... – успокаивающе начал Грач, но Лизо и не думал останавливать шипение.

– Это не морду кучеру бить, не над мальчишкой изгаляться. Упустить «наперстных зомби» – это измена. Если Орден узнает...

– Заклятие ещё не упущено. Он не сможет его применить.

– Он выжил. И вспомнит. Обязательно вспомнит.

– Он ещё не выжил. – Грач мягко, но с силой развел руки Лизо и даже слегка его оттолкнул. – Попробуем добраться до мальчишки.

– Это сложно. Школа хорошо защищена. Ставки на игры очень высоки, никто не хочет помех в виде магии.

– Кстати, заклятие я наложил как положено. Даже сильнее, чем обычно, так как паренек показался мне крепким орешком.

– Он и оказался крепким орешком. Ты ещё зубы о него не сломай. Стоп. Ты серьезно говоришь?

– Конечно.

– Дай-ка я тебя проверю. – Грач поморщился, как от зубной боли. Проверка на правдивость считалась унижением, но Лизо снова прикрикнул на товарища:

– Мы не в игрушки играем. Развлечения кончились. На кону теперь наши головы. – Он провел руками перед лицом Грача, медленно заворачивая ладони, не отрывая взгляда,зрачки в зрачки. Затем сказал: – Повтори мне ещё раз.

– Лизо...

– Повтори мне ещё раз, твою мать! – Лизо хлопнул раскрытой ладонью по столешнице так, что подпрыгнула и упала стоявшая на блюдце свечка. Грач, покорно нагнув голову, повторил:

– Я наложил заклятие как должно и даже с избытком. Парень должен был умереть сразу после акции, не выходя из состояния зомби.

Лизо вел руками полукруг, что в нормальной ситуации было излишним, но он тоже страховался. Тщательно довел до конца и вроде бы немножко успокоился.

– Правду говоришь, цветный. Но я должен был убедиться. Если хочешь, извини.

Грач неопределенно кивнул.

– Если ты считаешь, что это смягчит нашу вину, то ошибаешься. Как утеряно заклинание, никому не будет интересно. И кто из нас его упустил, к сожалению, тоже. Так что, цветный, это оправдание только в моих глазах, и больше эту историю мы никому не должны рассказывать.

– Ладно, проехали. – Грач сделал мягкое движение рукой, Лизо сразу насторожился, но это не было началом внушения. – Ты лучше скажи, зачем нам в эту школу проникать, если пацана могут просто убить на арене.

Лизо потёр переносицу.

– Если гаденыш умрет, прекрасно. Но пока он успешно выворачивался из неприятностей.

– Его шансы меньше одной десятой.

– Это не его шансы, дорогой. Это наши с тобой шансы сейчас девять к одному. А меня не устраивает риск в одну десятую, когда речь идет о моей жизни. И к тому же никакой выгоды. – Лизо вытащил из коробки длинную сигару, но потом убрал её назад. – Подождать, конечно, можно. Нападение на школу – дело рискованное. Ты ведь, когда у кареты пробой на него накладывал, тоже не больше десятой ему оставил?

Грач молча кивнул.

– А этот парень выкрутился. А с заклятием вообще непонятно. Если ты всё правильно сделал... – Лизо тут же вскинул руки в извиняющемся жесте, реагируя на движение Грача. – А ты все правильно сделал, я не зря проверял, – Грач снова подался назад, – то у парня вообще не было шансов. Тысячной доли не было. Как он смог остаться в живых?

Грач пожал плечами.

– Какая-нибудь случайность.

– Меня не устраивает слово «случайность». Это уже не случайность. Он носит в себе заклятие фантастической цены. Бургомистр Твери, со всеми его побрякушками, стоил дешевле этого заклятия.

– Не перебарщивай, Лизо. Тверь все-таки столица княжества.

– Ну и что? Наперстные зомби могут снести три такие столицы. Плюс в цену входит наша жизнь.

– Хватит причитать – неожиданно жестко сказал Грач. – Что ты предлагаешь?

– Я не хочу рисковать. Пацан держит заклятие в себе, даже если сейчас он его не помнит. Его четыре года учили магии. Он может вспомнить в любой момент. Заклятие могут считать маги с его тела, я имею в виду, конечно, живое тело.

– А с чего ты взял, что школяр его не помнит?

– Зомби не понимает заклятие. Он владеет им на уровне рефлексов, спинного мозга. Это азбука, Грач.

– Ну и что? А ещё зомби не должен оставаться в живых. Он должен распороть себе живот ударом лапы. В смысле, руки.

– Точно. Наш малец этого не сделал. Он уже дважды нас удивил. Возможно, удивит и в третий.

– Погоди. Он же сломал руку.

– Это не должно было помешать. У него две руки. В крайнем случае будет остановка сердца.

Грач аккуратно поднял погасшую свечу, зажег и снова поставил её на блюдце. Затем так же аккуратно вынул из-под неё блюдце, взвесил его на руке, выдохнул и метнул в стену. Заморский фарфор разлетелся сотнями мелких осколков.