Чтение 21–й страницы книги ~Ожог от зеркала~

Купчиха раздражённо махнула рукой, убирая ногти обратно в сумочку.

– Делай как знаешь. Только уж сделай так, чтоб я была довольна.

– Не вопрос, милая. – Колдунья повела над лицом куколки лёгким пёрышком, обмакнула его в гусиную кровь, что стояла здесь же, в обычном фарфоровом блюдце, брызнула на фигурку своим варевом и тут же пером, как кисточкой, закрасила её глаз. – Хватит с неё, милая. Ты тоже жалость поимей, тебе зачтётся.

Зеркальце затянуло белёсой мутью. Купчиха что-то недовольно буркнула, но когда колдунья показала ей пробившую завесь картинку, расцвела.

– Нормально. – Тут к заказчице, видимо, вернулась обычная осторожность. – А на нас не выйдут?

– Да кто за бродяжку заступится? – пожала плечами колдунья. – А магистрат такой ерундой не занимается. Обычное родимое пятно.

В амфитеатре тверской арены существовал особый сервис – на его исполнение потребовались годы работы лучших магов Колледжа. Так называемые «туманные кабинки», безумно дорогие места, которые, однако, всегда раскупались местной знатью или гостями столицы. Специально даже приезжал народ. Восприятие боя здесь шло на принципиально ином уровне – зритель как бы сливался с гладиатором, чувствуя ровно то, что чувствует он, вплоть до иллюзии самостоятельных движений. Полного слияния личности, конечно, не происходило – только слепок ощущений, идущий от самой основы, от матрицы, которой являлось тело любого бойца. У таких зрителей стекленели глаза, они совершенно выпадали из реальности, и их запрещалось тревожить во избежание психологических травм. При определённой магической подготовке или специальной «накачке» магией зритель мог даже вести бой «самостоятельно», добиваясь собственного результата (на реальный исход это абсолютно не влияло), но здесь ощущения были уже менее острыми, потому как подпитка матричной основы получалась разовой и постепенно растекалась, смазываясь с каждым мгновением поединка. За двадцать минут такого боя многие готовы были выложить целое состояние – подраться насмерть и остаться живым, независимо от результата, сохранив при этом все ощущения... Этот опыт действительно дорогого стоил и был даже полезен для профессиональных бойцов. Только мало кто из профессионалов имел средства, чтобы обучаться таким образом.

Разумеется, чернь и даже средний слой тверитян не имели доступа в «туманные кабинки», потому как единичный сеанс в любой из них по деньгам приближался к знаменитой«звенящей бане». Подобный уровень зрелищ и знахарства могли позволить себе только самые обеспеченные люди княжества. Говорили, что, если проходить звенящую баню дважды в год, даже старость постепенно отступает. Так это или нет, в Твери мог бы поведать только бургомистр, да и то лет через тридцать.

Если б не сумасшедший школяр.

В истории «туманных кабинок» ему также удалось оставить свой личный след. После первого же боя богатые завсегдатаи, те, что «бились за Тараса», восхищённые качеством идущего сигнала, стали выкупать билеты на следующие сеансы, что спровоцировало немедленный взлёт цены. Пресыщенные зрелищами, всё повидавшие бояре платили в полтора, а то и в два раза больше за конкретный день, конкретный бой, очевидно, собираясь «воевать» именно в шкуре школяра. В чём там было отличие – на слепок и прежде никто не жаловался, – для ланисты осталось загадкой. Для себя он решил, что дело в магических способностях его нового бойца, которые, видимо, как-то резонировали с общим устройством «туманной кабинки».

Как бы то ни было, школа получила нешуточную прибыль, а сам ланиста, перепродав три своих «законных» места – на них полагалось либо обучать профессионалов школы, либо сдавать положенную сумму за билет, так что ему оставалась только «верхушка», – неожиданно сделал столько денег, что уже пожалел о столь опрометчиво заключённом соглашении. Поспешил, ох, поспешил он с родственничками бургомистра... Особенно хорошо заплатил приезжий, аристократ с холёными ногтями и брезгливым лицом. Не моргнув глазом он выложил сумму, с которой ланиста собирался начинать торг, да ещё и добавил «на чай» сразу полсотни серебрушек.

Тут и чернь, возмущённая следами побоев на теле Тараса, устроила беспорядки возле букмекерских контор. Если б школяр не выиграл, а проиграл бой, вообще могла бы понадобиться стража, но и без того вышло немало неприятностей... Взвесив ситуацию, ланиста решил, что зарезать парня можно и попозже.

Этот бой дался Тарасу удивительно легко.

«Групповухи», которой он опасался, так и не последовало. Наоборот, его положение в очередном поединке можно было смело назвать доминирующим. Отличный клинок, лёгкий и прочный панцирь, да ещё и малый щит на левой руке... Соперник, вооружённый боевым молотом, с которым особо не пофехтуешь, да ещё почему-то алебардой, которая имела ровно те же недостатки, матерясь, просто бросил молот на арену, предпочитая иметь в руках одно тяжёлое оружие вместо двух. Ставки в этот раз были в пользу Тараса, да ибоец ему противостоял самый обычный, молодой княжеский дружинник, не старше и не сильнее школяра. Парню явно не в кость была тяжёлая алебарда, и Тарас, стараясь не расслабляться раньше времени, сразу же понял – этот бой его.

Конечно, дружинник сопротивлялся, пытаясь отбиваться и древком, и длинным острейшим лезвием своей пики-топора, и какое-то время ему это удавалось, но он постепенно выбился из сил – Тарас, не рискуя, не лез на рожон, просто выматывая своего противника. И как только школяр почувствовал, что можно, он провёл давно задуманный двойной удар клинка и щита, «расклинив» усталую защиту, и выбил алебарду на золотой песок. Не слишком эффектно, зато надёжно. Дружинник, склонив голову, опустился на колено, ожидая решения трибун, а Тарас приставил к его горлу свой клинок, который вполне можно было назвать безупречным.

Конечно, дружинника пощадили.

Тарас ушёл, удивляясь своей лёгкой победе. Неужели декан нашёл способ надавить на гладиаторскую школу? Это было бы настолько рискованно... Не то что один из восьми деканов, даже ректор вряд ли пошёл бы на такую авантюру. Да ради убийцы бургомистра, будь он хоть трижды свой школяр... Общая проверка магистрата распутает что угодно, и влиять на ход платных судебных боёв значило поставить на карту свою жизнь рядом с жизнью Тараса.

Лизо вышел из «туманной кабинки» в крайне скверном настроении. Грач, ожидавший его на выходе, удивлённо поднял бровь.

– Ты не получил удовольствия?

– Отчего же. Сигнал действительно замечательный. И я даже знаю почему.

– Почему? – насторожившись, спросил Грач.

– Кто-то передал ему пульсирующий камень. Браслет.

– Ты уверен?

– Он был у него на руке. И он неплохо им владеет.

– Это невозможно. К камню надо привыкать много месяцев.

– Я бы сказал, много лет, – мрачно сказал Лизо, вытягивая из резной коробочки тонкую сигару.

– Непонятно. Слишком много непонятного. Хотя...

– Что?

– Одна мелочь становится ясна.

– Что именно?

– Почему слепок с его основы отличается от других.

Лизо раздумчиво кивнул.

– Это да. Но нам это ничего не даёт. – Он затянулся пахучим дымом.

– Может быть, стоит рискнуть? – Грач хрустнул костяшками пальцев. Лизо, без слов поняв мысли цветного, отрицательно покачал головой.

– Не будем рисковать с этим парнем. Камень дорогого стоит, но сейчас важнее похоронить заклинание. Тем более что по истечении боёв он может сдать камень его истинному хозяину.

– Кому именно? – не понял Грач.

– Ещё не знаю, – пожал плечами Лизо. – Если успеем, отследим. Я думаю, это кто-то из магов Колледжа. – Грач, остановившись у уличной торговки, купил себе семечек. Лизо поморщился.

– Кто же пошёл на такой риск...

– Вполне оправданно, кстати, – сказал Лизо, выпуская дым вверх. – Если этот человек имеет доступ к магической кладовой магистрата, то рискует он только жизнью школяра. А цена ей сейчас в ломаный ноготь.

Грач разгрыз несколько семечек, сплёвывая себе под ноги.

– Зато наши шансы...

– Согласен. Если школяр выживет, хозяин камня может считать заклинание в первый же день.

Этим же вечером у ланисты состоялся разговор, из которого он вынес только одно воспоминание – тошноту и животный ужас. О том, чтобы не исполнить пожелание благородных господ, не могло быть и речи.

Школяр не должен был пережить следующего боя.

Глава 3

– Чего-то у меня лицо чешется, – пожаловалась Маринка, когда они уже подходили к лесу.

– Давай посмотрю, – по-свойски сказал Муха и опустил сумки. Не обнаружив ничего особенного, завершил осмотр поцелуем, на что рыжая неуверенно улыбнулась, снова начала тереть глаз и щёку.

– Ты бы не тёрла, красное будет.

– Без сопливых, – обозначила отношение к советам Маринка, и дальше они шли молча. Вскоре их остановил секрет Хвоща. Обоих узнали и проводили к костру, на котором кипел огромный котёл с каким-то вкусным варевом. Рядом суетился Бредень.

– О, привет, Мариночка.

– Привет, старый козёл.

– Да ладно тебе. Кто старое помянет...

– Чего стряпаешь?

– Да вот, вы прямо к холодцу. – Бредень хихикнул. – Ещё горячий.

– Ну, так налей, – сказала оголодавшая Маринка, и Бредень зачерпнул две порции своей стряпни.

– Нормально. Армяне его всегда горячим едят. У них хаш называется, – утешил он едоков, которых, в общем, утешать и не требовалось – мясной бульон оказался очень вкусным.

– Вот чего у тебя всегда получалось, так это холодец, – похвалила варево рыжая, и было непонятно, говорит она всерьёз или подначивает. – Когда застынет, конечно.

– Ну так... – не остался в долгу Бредень. – Не зря говорят. Мол, в холодце важны свинячьи ноги и женские руки. Вы осторожней, там много мелких косточек.

Рыжая поперхнулась очередной ложкой и потеряла к еде всякий интерес. Бредень заржал, Муха, молча доедавший свою порцию, улыбнулся.

– Где свинью-то взяли? – осторожно спросила Маринка.

– Флейтины ребята принесли двух кабанов. Да ешь, пошутил я.

Маринка промокнула губы платочком, с усилием влила в себя ещё пару ложек и отодвинула миску в сторону.

– Всё, достаточно. – Она резко зачесала правый глаз. – Кто примет передачу?

Вскоре поручение можно было считать исполненным.

К радости Мухи, ни Хвоща, ни Флейты на базе сейчас не было. Общались они с Шершавым – спокойным, уверенным парнем, про которого тоже ходило немало слухов и который считался правой рукой Хвоща. Левое ухо у него было разорвано, на поясе висел меч. Флейта должен был появиться завтра, но Маринка заторопилась в город, где у неё, оказывается, были неотложные дела.

Муха, разумеется, не возражал. Теперь сумки были легче, хотя он согласился бы тащить что угодно.

Он только и думал, что об обратной дороге и шалашах, в которых рыжая, казалось, сбрасывала с себя невидимые глазу колючки.

Неизбежные шуточки насчёт идущей лесом пары Муха никак не комментировал, что, видимо, понравилось Маринке. В какой-то момент она вдруг сама уселась к Мухе на коленипод гогот обступивших костёр бродяг и велела передать Флейте, что «с ней нельзя ушами хлопать». Однако и здесь Муха ничего не сказал, только обнял её неуверенно, а по характеру рыжей из таких вот «посиделок» ещё ровно ничего не следовало.

Уже к вечеру, на лесной дороге, приводя себя в порядок – ей показалось, что измазалась возле костра, – Маринка вдруг вскрикнула и схватилась за лицо – из руки выпало зеркало.

– Что случилось? – подскочил к ней Муха.

– Кажется, обожглась, – буркнула Маринка, снова взяла зеркало и снова вскрикнула.

– Как можно обжечься о зеркало? – не понял Муха.

– Отстань, – отвернулась от него рыжая, оттолкнула и побежала к ручью. Там она уселась на песок, ударила по воде и вдруг заплакала, закрыв лицо руками. Подошедший сзади Муха бестолково топтался рядом.

– Купчиха, сука старая... Убью... – плакала рыжая, царапая себе щёки, снова оттолкнула Муху, да так, что парень сел, недоумевая, и заорала страшным, визгливым голосом:– Ну чё смотришь? Чё смотришь, калека говняный? Ну на, смотри!

Она развела руки – и Муха охнул. На лице Маринки проступало огромное, уродливое родимое пятно.

Напротив Тараса стоял один из сильнейших княжеских бойцов. Любимец черни, сразу оттянувший симпатии переменчивой толпы. Трибуны восторженно ревели.

В этот раз оружие было одинаковым: меч и неполные доспехи. Вот только вытягивать свой клинок школяр не спешил. Фехтовать с этим парнем явно не стоило.

– Слышь ты, колдун поганый. – Воин медленно приближался, внимательно глядя на пальцы Тараса. – Ты эти прищелкивания брось, всё равно кишки выпущу.

«Боится», – понял школяр. Этот лось, гибрид медведя с комодом, явно его боится. Он нарочито медленно приподнял руки и начал синхронно вращать кистями.

– Да ты блефуешь, недоделок, – ухмыльнулся воин, но без особенной уверенности в голосе. – Здесь же магия блокируется.

Тарас не отвечал, тщательно поворачивая ладони так, чтобы они «ковшичком» держали противника. За этими движениями были только понты, вреда они могли нанести не больше, чем палка, из которой дети целятся на манер мушкета, но само движение было отработанным, и воин растерялся. Быть в фокусе боевого заклятия всегда неприятно, а спокойный вид Тараса мог сбить с толку кого угодно.

Воин был, что называется, тёртый калач и знал, как работают подобные штуки. Заклятия ладони реагируют «на рывок», на резкое движение – «выплескивая» в атакующего магический заряд, в котором умножается адреналин мага и его жертвы. Чем резче дёрнешься, тем «больнее» будет, плавное же движение практически не вредит. Воин двигался теперь подчеркнуто осторожно. Конечно, он знал о предыдущих боях Тараса и решил не проверять на своей шкуре, насколько хороша на арене блокировка. В бою магия ладони применялась редко – слишком поздно сказывался результат. Если навести сильный фокус на печень, то печень «отваливается» через два дня, когда колдун уже изрубленв капусту. Обоим получается хреново.

Воин явно решил не рисковать. Только на это Тарас и рассчитывал, обозначив свои «магические» пассы.

Выходя, школяр успел глянуть на табло средних ставок. Три к одному не в его пользу. Это было почетно много, новичков опускали и до двадцати, и до пятидесяти. За ними будет биться ещё одна пара, а потом настоящий групповой бой, но сейчас всё внимание было приковано к центральному кругу. Всем было интересно, как убьют Тараса.

Только маги точно знали, что на арене работать невозможно. Воин, осторожно, по спирали придвигавшийся к нему, явно решил подстраховаться. Как он планировал нападать, без резких-то движений, Тарасу не было понятно. Ещё больше мешала необходимость удерживать руки над головой. Трибуны также не были в восторге от их передвижений: слева даже начали улюлюкать, требуя, чтобы их любимец побыстрее прикончил школяра. Подобное недовольство кумиром было Тарасу на руку, некоторые моменты всегда решала толпа, но само поведение воина, которому было в высшей степени наплевать, как он выглядит в глазах зрителей, школяру не понравилось.

Страх, так мешавший перед боем, куда-то исчез. Растворился в глубине, уже не отвлекая. Судя по всему, его восприняли серьезно, но нервничать противник не собирался. Так что это лишь уменьшало шансы.

Они прокружили уже полных три оборота, постепенно, мало-помалу сужая круги – в центре невидимой спирали был Тарас в странной, почти балетной стойке, иногда отходивший на несколько шагов, восстанавливая прежнее расстояние. Воину, похоже, эта канитель не надоедала. Трибуны давно уже свистели, переходя на общее улюлюкание, требуя хоть каких-то действий, а эти двое всё ходили по кругу, плавностью и вычурностью походки напоминая танцующих журавлей. Воин тоже шёл в высокой стойке, почти закрыв лицо рукоятью меча и левым налокотником. Возможно, он слышал, что такая защита помогает от магии. И не помогала, и не от чего было помогать, но медленная пляска продолжалась. Тарас локтем поправил меч, висевший в ножнах, так, что рука, падая вниз, легко выхватывала его и в положение «бросок», и в положение «удар». Малое это движение не укрылось от глаз противника, и воин, только что приближавшийся, чуть отступил, опасаясь, что Тарас снова метнёт клинок. Это действительно было возможно – школяр выжидал ещё пары саженей, но как только воин отодвинулся, ситуация перешла в глубокий пат.

С трибун полетели бутылки и почему-то кости от курицы. Стража метнулась наводить порядок – кто-то, не выдержав, попал на немалое число ногтей, но идущих полукругом бойцов это не отвлекало. Тарас подумал было, что можно извлечь из стекла и куриной кожи, но – блокиратор, разве что зайчика в глаза пустить...

Чистейший золотой песок по щиколотку засыпал их ноги.

Фокус чуточку сбился, невозможно точно удерживать эти пустяки без реальных струн, что звенят направление ладоням, и в тот же миг воин прыгнул, распрямившись, хотя, казалось, ничто не предвещало прыжка. Сизый рубящий полукруг расчертил место, где только что был Тарас. Каким-то чудом школяр увернулся, изогнув всё тело и раскинув руки, чувствуя, как холодная сталь вспарывает воздух возле самого живота, так что и рубаха под лезвием хрустнула, и тут же прокатился под ним противник, беззащитный на мгновение, ткни сейчас железом – и всё, но, чтобы ткнуть, надо было в стойке остаться, а тогда уже сползали б на песок Тарасовы кишки. Так что не было, наверное, этого шанса. А уже через секунду он среагировал на новый удар, перепрыгнув классическую подсечку, вот только извлечь из этого опять ничего не успел, а противник его уже вскочил на ноги как кошка, и движения его опять были сонны и неторопливы, как если бы вся эта мельница Тарасу померещилась.

Зрители зааплодировали.

И снова противник Тараса никак не повелся на реакцию трибун, хотя полагалось поклониться, отставив левую ногу в сторону. Он воспринимал своего соперника очень серьёзно.

Тарас понял, что из этого внимания можно что-нибудь извлечь. Он начал делать пассы левой рукой, которые ведут к быстрому заклятию на почки. Черпающий, вытягивающий пустоту гребок ладони. Это было реальным элементом боевой магии, бесполезным, как курок от мушкета. Не хватало полнолуния, желтого порошка в правой ладони, состав которого школяр не помнил, накладки на средний ноготь и отмены блокиратора. Вот тогда парень почувствовал бы, как ему изнутри почки откручивают...

Но и так получилось неплохо. Воина удалось взять на голый понт.

Где-то он, наверное, уже видел подобные движения или слышал, что ни в коем случае нельзя оставаться в фокусе левой ладони. Воин попятился, старательно смещаясь в сторону, оступился и едва не упал. Именно в этот момент школяр в длиннейшем нижнем прыжке классической подсечкой подбил ему ступню. Воин тяжело грохнулся на спину.

Тарас кошкой прокатился по арене, взмахнул коротким мечом, добивая, и... так и не поняв, что же именно случилось, ощутил обжигающий укол под ребра.

Что-то горячее, рвущее провернулось внутри его тела, ускользающим сознанием он понял, что даже упавший противник оставался опытным, привычным ко всему бойцом, но как же...

Арена вокруг него качнулась рыжими пятнами, синий купол над ней померк, и пальцы Тараса, сжимавшие клинок, бессильно разжались.

Следующий удар разрубил ему сердце.

Глава 4

Надо попробовать открыть глаза.

Бурые пятна вокруг, плавая, медленно перемещались, пропитываясь багровыми оттенками, стекая алыми каплями с искромсанных стеклом глазниц. Свет, если это был свет, распирал изнутри виски, ядовитой слизью пульсируя в мертвом сердце, и что-то колыхалось там, внутри, где когда-то был он...

Он ведь был когда-то?.. Его звали... Его как-то звали... Рожденный женщиной, его опять убили. Надо попробовать открыть глаза.

Не зомби. Не надо больше. Хватит. Что-то важное ушло, пропало, оставив вместо себя гниющее нутро с плавающими потрохами, всё внутри просачивается едкой желчью. Это не выдавить, не промыть, не расплескать, это обволакивает полностью и навсегда, желчь сменится трупной вонью, и теперь уже никогда не будет прежнего Тараса, грудь рвёт крутыми скобками, вздохнуть... Сто-оп... Его зовут Тарас. Его так звали.

Надо было открыть глаза.

Набрякшие кровью веки неуловимо дрогнули, и огненное пятно колыхнулось. Осколки солнца ввинчивались под череп, от боли можно было бы сблевать, если б повиновались хоть какие-то мышцы, но...

Он же умер.

Как он может что-то чувствовать, если умер? Душа уходит сквозь разрубленное сердце, Филиппка так говорил, его друг, смешной Филиппка... Огненное пятно колыхнулось снова. Глаза, оказывается, были целы. Глаза – это лучше, чем глазницы со слизью. У него есть глаза, и он жив.

Он же умер?

Ему разрубили сердце. Как...

Боль пронизала левое плечо и там, сзади, под лопаткой. Ушла вверх, ввинчиваясь в ухо, втягиваясь в тело тугой струей так, что голову колыхнуло. Снова плеснуло огнем, теперь взревели почки; ему не дадут покоя.

Веки Тараса чуть приоткрылись. Красной сеткой пропитанные белки стали выкатываться наружу. Варвара, сидевшая перед ним, схватила его ладонь, вливая в неё больше слез, чем силы, но и это живительно встряхнуло. Вытолкнулся и поплыл мутный зрачок. Не фокусируясь, укатился обратно.

Перевернутая фигура нависала тяжелой ношей. Руку стягивало живой болью. Толчками пульсировала кровь. Сердце работало. Сердце давно работало. Разрубленное сердце не может работать.

В разрубленном теле нет души...

Варвара...

Теплые руки вытаскивают его к свету. Варвара... Как это может быть... Как это вообще может быть... Почему он ещё чувствует...

Свет вокруг стал ярче, обозначились зыбкие контуры предметов. Небесно-голубого цвета потолок давил на подглазье, слишком весёлые краски, слишком светло...

– Тебя вылечат, миленький... Декан тебя поднимет...

Варвара шепчет. Глупая, он же не может её слышать. Ему разрубили... Но слышит. Он действительно жив.

Другую руку взял Никита. Ничего себе... Кто их вообще сюда впустил? И где он, кстати? Если он жив, то почему не в казарме?

– Не шевелись, всё почти в порядке. Арена лечит любые рассечения. А над тобой ещё декан поколдовал. Почти сутки возился.

Точно. Тарас вдруг почувствовал себя лучше. Он вспомнил, что удар в сердце на арене – это ещё не смерть, а всего лишь тяжелая рана; что смерть приходит позже, когда бойцов подготавливают к жертве, и что сентиментальности в этом ни на полушку, одна выгода для грехов толпы. Целый комплекс знахарских заклятий не дает жизни покинутьтела бойцов, пока это физически возможно, – исключение составляют только рассекающие удары. Уж если голову снесли или развалили туловище, тогда, без цельности, свет не удержит никакая магия... Арена даёт сырье для жертв, а не просто теплые трупы. Лечить таких уже никто не лечит, дорого, а вот продержать живыми до жертвенника...

Это что ж, его теперь добьют, что ли? Жертвенник??

Жить захотелось до зубовного хруста. Тарас повёл глазами, в которые сразу плеснуло болью, пошевелился... Лопнули по всему телу пузырьки сладкой ваты, горячим дурманом качнуло мозг.* * *

Очнулся Тарас от тепла.

Это было очень странное ощущение. Как будто у него внутри что-то разворачивалось, что-то живое, уже почти покинувшее тело, расправляясь невидимыми складочками, как ярмарочный пестрый пузырь, надутый горячим воздухом.

Живой. Снова живой.

А не должен бы. Тела с арены сразу уходят на сырье. Знахари ему сейчас не положены. Он попробовал пошевелиться. Боли не было. Всё тело заливала приятная слабость, звенящая легким, еле слышным покалыванием. Но боли не было. Только отголоски этой боли переползали по телу, как червячки.

Даже если больничка. При тюрьме, конечно, неплохо лечат, но...

Что-то не так. Кстати, ему недавно грезилась Варвара.

Не делая резких движений, Тарас перекатился на бок и попробовал встать. Не получилось – сразу повело, и он едва не грохнулся с кровати. Из-за ширмы появился Никита инезнакомая Тарасу женщина средних лет, по виду – матерая ведьма.

– Очухался, цветный? – На лице Никиты светилась улыбка вдвое шире самого лица. – Ну, как оно, опять с того света выкарабкиваться? Ты бы хоть рассказал, что там, как... Какие там боги?

– Не запомнил, – хмуро пробормотал Тарас и снова попытался сесть. На глюк Никита не походил. Стало быть, и Варвара не привиделась. Надо бы радоваться, но на душе было удивительно тошно. Кстати, уточнить насчёт разрубленного сердца и ускользающей души. Не все эти поверья ерунда, встречается и правда. Как вот сейчас определить, что там, внутри, осталось? Судя по самочувствию... Судя по самочувствию, он сгнивший зомби. И внутри у него плавают забродившие потроха.

Вдвоём сесть получилось, Никита поддерживал его за руки, страхуя возможное падение. Это было, наверное, трогательно, но весьма болезненно. Женщина стояла напротив и разглядывала школяров огромными зелёными глазами. Точно ведьма, решил про неё Тарас и почувствовал магическую силу, исходящую от хозяйки этого странного места.

То, что хозяйка здесь именно она, а не Никита, следовало из того, что все нычки своего цветного Тарас прекрасно знал. Подобной комнаты среди них не было. Кроме того, манера держаться ясно показывала, кто есть кто. И Тарас решил обратиться к незнакомке.

– Эо... вы е пох-хли... – Ведьма вопросительно подняла красивую бровь. – Это вы мне помогли? – хрипло спросил школяр, голос ещё не очень его слушался.

Женщина молча кивнула. Взгляд её был глубоким и очень непростым. Прочесть эмоции в этих глазах было невозможно.

– Спасибо.

Женщина снова кивнула и отошла за ширму, оставив друзей наедине. Разговор ей скорее всего будет слышен, равнодушно подумал Тарас. Все тревоги остались на арене. Стекли вместе с кровью в золотой песок.

– Кто это? – спросил он у цветного. Тот скалился, довольный, от уха до уха. Чего улыбается, дурачок...

– Это Сцилла, – чуть понизив голос, сообщил Никита. Тарас мысленно присвистнул. Имя ведьмы многое значило в Тверском княжестве. Сцилла умела почти все. Но лет-то ей должно быть... Хотя да, конечно... Когда женщина столько может, она и выглядеть будет соответственно.

– А зачем оно ей? – Длинные фразы не получались, почему-то не хватало дыхания. – Декан помог?

– Ну почему декан, – снова осклабился Никита. – Это мой папик, дай ему Сварог здоровья. Заплатил столько, что я и не думал, что у него столько есть. Вернее, было.

Тарас поежился, представив эту сумму. Он пошевелил пальцами рук и ног, поконкретней проверяя тело. Всё было в порядке.

– А папику...

– Кончай дурня валять, Тарас. Единственный сын и его единственный цветный... Он же понимает, что к чему. Ругался, правда, но даже, кстати, почти что и нет.

– А... Чем она меня так...

– Ну, милый. Чем такой фарш соскребать, это мне Сцилла не рассказывала. Хотя знаю, что там была «звенящая баня». Причём даже не основой, а частью процедуры. Ингредиентом, так сказать. – Никита радостно хохотнул.

Тарас снова прикрыл глаза, представив, сколько же всё это могло стоить, если частью процедуры... Да ещё в исполнении Сциллы... Да ещё тело из-под основ арены вывезти, выкупить...

– Слушай, у него хоть что-то осталось? – спросил он Никиту.