Чтение 3–й страницы книги ~Ожог от зеркала~

Что-то в последнее время из-за девушек одни неприятности.

Сам и виноват, лопух, нечего пялиться. Но сейчас главное на третий этаж, мимо охраны высоконравственной, без приключений залезть. Тогда, возможно, будут и приятности.

И пробой держать надобно пожестче. Хоть сейчас не отвлекайся, скороход.

На свист привычно скинули веревку.

Тарас подергал её, перестраховавшись, оглянулся насчет патруля, а то ведь за вора примут, и, легко отталкиваясь от стены, в несколько перехватов был на подоконнике. Больную ногу он предусмотрительно подворачивал.

Действительно, обошлось.

Заспанная девчонка, которой не повезло жить в угловой комнате, закрыла за ним окно и улеглась. Демонстрировать смущение по поводу своей пижамы она не посчитала нужным – за ночь «верхолазы» поднимали её неоднократно, так что особых слов не требовалось.

Тарас сделал несколько извиняющихся движений, на которые хозяйка не обратила внимания, осторожненько ступил вниз – там очень некстати лежали швабра и тазик, но поскользнуться в этот раз не случилось, потому как видел, куда ступал. И боль в ноге утихла. Вроде.

Деликатно помахав пальчиками спящей хозяйке, школяр вышел в коридор.

Варвара жила на втором этаже – через третий лазили, поскольку на нижних комендантша блокировала окна. Без всяких заклятий, мощными деревянными решетками. Спустившись по лестнице, Тарас мягко толкнул знакомую дверь.

Его пассия ещё не спала. Впрочем, особо и не скучала. Они с соседкой доедали жареную картошку прямо со сковороды. Рядом стояли четыре флакона из-под пива.

Чуть-чуть бы пораньше, с сожалением подумал Тарас, чувствуя, как подвело от голода живот.

– Привет. Чего хромаешь?

– Ерунда.

– Понятно. Ты, наверное, есть хочешь.

Вместо ответа Тарас пододвинул сковородку, отпихнул вилку соседки, пытавшуюся взять ещё немножко, и принялся уплетать остатки.

– Яська говорил, ты какому-то стражнику лицо разбил. – В безмятежных интонациях Варвары не было ни грана беспокойства. Даже обидно, блин. Хоть бы для приличия попереживала.

– А ты, я гляжу, вся извелась. – Тарас поперхнулся картошкой и закашлялся. Да хорошо закашлялся, аж покраснел. Он уже и вилку отложил, собираясь зайтись кашлем, но тут Варька смачно вдарила ему между лопаток, и сразу всё прошло. Школяр вытер набежавшие слёзы.

– А я сорок раз говорила, не цепляйся к властям. Не цепляйся, снесут твою дурную голову.

– Я не цеплялся. Он первый начал.

– Ага. – Варвара достала из-за тумбочки ещё пару пива и выставила на стол. Туда же перекочевал кусок колбасы. Ждала все-таки. Жаль, пиво сейчас нельзя. Разве чуть-чуть, на сон грядущий. Варвара, наблюдая его нерешительность, откупорила один из флаконов и сердито отхлебнула.

– А в прошлый раз, когда ты рыцарской лошади шип в задницу вогнал, лошадь первая начала? А когда на первом курсе патруль поливал жидким мылом?

Тарас, не отвечая, отколупывал присохшую картошку. Обычно подобные упреки доставляли ему удовольствие, именно так и должен поступать с властью уважающий себя школяр, но сегодня слава не радовала. Сегодня всё было серьезнее, и он в отличие от Варьки очень четко это представлял.

Не до лавров. Живому бы остаться.

Какое-то время тишину нарушали лишь звуки Тарасовой вилки да деликатные жевки. Варвара совсем недавно отучила его чавкать, и школяру всё время приходилось себя контролировать. Вроде бы получалось, но тут громко заурчало в животе.

– Я, наверное, пойду, – сообразила соседка, взяла заранее приготовленный пакетик с вещами, мыльницу и на секунду замешкалась – проверить, правильно ли она поступает. Лицо Варвары выражало отрешенное согласие, а этот жующий паразит, ввалившийся под утро, ещё и показал ей вилкой направление, промычав что-то одобрительное с плотно набитым ртом. Соседка дернула плечиком и ушла в темноту коридора.

Варвара вздохнула. Тарас сладко потянулся и откупорил фляжку с пивом. Блудливый кобель.

В небе, затянутый туманом, висел человек.

Полная луна заливала всё льдистым молоком, но летящей фигуры не было заметно. Скрадываясь изгибами света, она казалась то облаком, то тенью от облаков. Призрачная дымка ломала контур, как при переливах горячего воздуха, чуть-чуть искривляла взгляд. Вот только распространялась дымка не вверх, а сразу во все стороны, больше даже вниз, наслаиваясь на смутные очертания не то шара, не то кокона, в центре которого человек и находился. Сам он неудобств от всех этих помех не испытывал. На глазах темнели очки, дающие мощную фокусировку, защищающие от бликов случайного и боевого огня – оптика плюс спектральная магия, выправляющая свет. Внешне они напоминали выпуклые фасеточные глаза огромного насекомого. Очки любого обеспечивали орлиным зрением. Мало что внизу могло укрыться от внимательного взора, вот только охватить взглядом все и сразу наблюдатель, конечно, не успевал.

Туманный кокон двигался, и достаточно быстро. Человек внутри него висел неподвижно, в расслабленной, удобной позе, иногда поворачивая голову да пальцем поправляя фокусировку. Сопровождая по всему маршруту, кокон окружала стая птиц. Они то разлетались, то плотно вжимались в туманный клубок. Птицы, как и положено стае, держали одно направление, а кокон, если присмотреться, висел точно между ними – в геометрическом центре, через объем, движение и разлет, чуть отклоняясь при сильном смещении.

Четкого строя птицы не держали. Это напоминало полет ворон, когда не сразу и заметно, что вся масса подчиняется единой цели. Была в их полете ещё одна странность – если, конечно, предположить, что кто-то наблюдал всё достаточно близко, рассматривая детали, – птицы летели так, как это свойственно хищным одиночкам, но подчинялисьединой воле.

То были соколы. Не летающие стаей в естественных условиях, сейчас они составляли единую девятку. Человек поднял левую руку и опустил ладонь, одновременно заводя локоть кверху. Стая заложила крутой вираж вправо, делая круг над поляной, которую они только что пролетели. Как именно соколы почувствовали знак, было непонятно. Стрелок, скрытый вязким туманом, рассмотрел поляну более пристально, покачал головой и движением левой же ладони направил стаю дальше.

Казалось, соколы летят сами по себе. Птицы не обращали внимания ни на соседей, ни на человека. Стрелок молчал, почти не двигался, и, уж конечно, в его руках не было ничего, напоминающего вожжи. Управление давалось ему легко, как хорошему всаднику: он вообще на него не отвлекался. Два пальца вбок, и стая начала смещаться влево, уводяза собой кокон. Пальцы вернулись в ладонь, и движение снова пошло по прямой. Только знающий наблюдатель мог бы выделить среди птиц несущие тройки, дающие пересечение двух плоскостей, и трех подменных, не принимавших активного участия в движении.

Добраться до кокона с земли было почти невозможно. Свернутое вязкой пеленой пространство блокировало удары, но пропускало выстрелы изнутри. Стрелок мог опуститься как угодно низко и сотнями уничтожать врагов. Перед ним висел целый арсенал, спеленатый комочками тумана. Только боевых жезлов здесь хватило бы на дюжину бомбард. Комочков с жезлами почти не было видно, но это и не требовалось. Стрелок обязан работать вслепую, не теряя из виду цель.

При более близком рассмотрении на шее каждой птицы можно заметить специальный амулет. Человек же и при взгляде в упор оставался бледным, полуразмытым силуэтом. Единственный предмет, что виднелся в коконе отчетливо, – незамерзающий чугунок с горячим взваром. По холодной погоде стрелок время от времени из него отхлебывал.

Стрелок искал душегубов Хвоща. Он один мог рассеять банду, но сначала требовалось её обнаружить. Пока внизу расстилался лес, огромный, сплошной ковёр, на десятки верст во все стороны. Пока удавалось найти только медведей.

– Ходил вчера, сосед, на регистрацию ломовой телеги.

– Небось три шкуры содрали?

– Если бы только. Ты ж наших стражников знаешь, им, прежде чем деньги взять, ещё покуражиться надо. Важность свою показать.

– Чего? Неужто деньги не взяли?

– Как не взяли... Взяли, конечно. Ходит этакий шмурздик, полтора вершка ростом, перья со шлема мне ноздри щекочут, а гонору спесивого... Как деревенщина на смотринах. Когда в деревне сорок невест, а он там с приятелем на пару. Ноги у него и так кривые, а он их ещё кренделем выкатит, весь избоченится, искорежится, нос вверх, ремень съехал, на вопросы не отвечает... Весь из себя начальство, такое начальство, уж такое начальство, куда там нашему князю или какому другому герцогу.

– Ну, это завсегда так. Им мало дать, надо ещё уговорить, чтобы взяли. А на учет-то хоть поставили? А то ведь на кажном перекрестке ноготь будешь отстегивать.

– Взяли, сосед, взяли. И бумажку дурацкую дали, что мехдосмотр прошел. Что колесо у моей колымаги не отвалится и никого из высокородных я не придавлю.

– Так это ещё в прошлом году ввели. Небось и телегу не смотрели.

Первый горожанин уныло кивнул. Судя по всему, вчерашний визит к таможенникам изрядно облегчил его карманы.

– Интересно, это везде такой бардак али только у нас такие стражники? Я мальцом слышал, дед городскую стражу полоскал. Тогда, правда, мехдосмотра не было.

– Я думаю, только у нас. Ты на их рожи погляди, ведь ни хрена не делают, а все лоснятся.

– А Кирюха вчера не лоснился. Хе-хе. Вчерась ему рожу начистили. Да так славно! Сколько он ни штукатурился, а и сёдня любо посмотреть.

– Кирюха – это знакомец твой?

– Ну да. С которым, типа, очередь не стоять. Отдал ноготок – и через их калитку.

– Так чего ж ты радуешься?

– Да Кирюхе давно следовало. Им тама весь народ залюбовался.

– Значит, хороший был человек. Теперь сгноят в зиндане.

– Да он убег, нормально. Мне бы так научиться. И морду начистил, и убёг.

– Повезло. От стражи убежать сложно.

– Говорили, школяр. У них и татуировки сбиты.

– Школяры, конечно, вредные. Но иногда полезные. Глаз небось подбил?

– Не. Он ему нос расколошматил. Но так славно, что и на глаз перетекло. Там теперь не Кирюха, а загляденье.

Глава 5

Лизо, раздетый до пояса, играл пчелами. Тихо жужжа, они летали вокруг, то удлиняя ему пальцы, то лепясь на руке в живую гроздь. Огромный бесформенный комок, подчиняясь геометрическим фантазиям валча, расползался мохнатыми шариками или сплетался в подобие длинной косы. Иногда – команду Лизо слышали только насекомые – тысячи пчел выстраивались в живую нить, сцепляясь лапками в подобие шевелящегося жезла, и эта жужжащая плеть тянулась к зрителям. Матвеевские мужички в испуге пятились, ужасаясь, но потом снова возвращались на свои места. Раскрыв рты, они стояли неподалеку. Некоторые не хотели возвращаться, но их словно что-то удерживало, не давая удратьза спасительные кусты. Ближе остальных держался пасечник, хотя и тот явно опасался диковинного зрелища.

Грач, тщательно отбирая соты ладошкой, сортировал в кадушки мед. Самих летков он не касался, только внимательно проводил рукой над ячейками, пришепётывая еле слышный наговор. Седельные сумки девятикратного подъема и объема уже были приторочены, но пока ещё пусты. Отдельно стоял закрытый короб для воска. Крепления к нему держала очень красивая девушка, отрешённым выражением лица напоминавшая раскрашенную куклу.

Наконец Лизо наскучила забава – хотя, может, в ней и был какой-то смысл, – и пчелы взвились вверх злобным темным смерчем. Часть их тут же развернулась и пошла в атаку на самого Лизо, что ждал, раскинув руки, с наслаждением принимая укусы насекомых. В основном жалили мочки ушей – маг не делал попыток уклониться, пчела наносила молниеносный укол, вынимая, против обыкновения, жало, и переползала к следующей точке. Китаец либо знающий восточный знахарь смог бы оценить подбор акупунктуры. Насытившись, Лизо отправил несколько пчел к Грачу, и тот, чуть поморщившись, принял укусы как должное, продолжая сортировать соты. Мужички всё стояли, оцепенело сгрудившись, очевидно, не решаясь удрать. Наконец один из них всё же рискнул боком выдвинуться к огородам, сделал несколько быстрых шагов и юркнул за плетень. Добрая сотня пчел сразу метнулась следом, высокая трава зашевелилась, и вскоре оттуда послышался протяжный вой. Удаляясь, он одновременно нарастал, напоминая сторожевую сирену, а потом оборвался в направлении пруда. Судя по звукам, беглец достиг воды относительно благополучно.

Лизо соизволил улыбнуться. Мужички облегченно зашевелились, почувствовав, что можно расходиться. Валч был в хорошем настроении и, очевидно, добр. Сегодня всё обошлось пустяками, от опухшей морды ещё никто не помирал.

Далеко не всегда барин был таким ласковым.

Варька открыла глаза и едва не вскрикнула от неожиданности. Прямо над ней нависала страшная пятерня. Рука Тараса, на плече которого она лежала, упираясь локтем в подушку, расслабленно переломившись в запястье, угрожала ей мягкими пальцами.

Говоришь ему, говоришь... Юбилейный, сотый раз.

Варя вздохнула. Она пробовала ругаться, пробовала привыкать, пробовала сбрасывать руку на пол, от чего хозяин вздрагивал и просыпался, осовело крутя башкой, – ничто не помогало. Тарас, засыпая, очень часто принимал эту дурацкую позу – и ведь точно над лицом руку держит, как целится, – она же никак не могла привыкнуть, глупо пугаясь каждый раз. Спящие пальцы перед глазами напоминали паука.

Варя аккуратно, чтобы не потревожить избранника – они же будут и ворчать, и права качать, – выбралась из-под одеяла и сладко, как кошка, потянулась. Привела себя в порядок, благо прямо из её комнатки маленькая дверь вела в удобства, накинула халат и задумалась – чем бы принца побаловать. Можно считать, что с парнем ей повезло. Кошмар, конечно, но кто из них нормальный? Приперся вчера под утро, грязный, как хрюшка. Ноги не вытер, соседку прогнал, всё в доме сожрал, одежду свою в угол покидал, потом, конечно, баюшки по полной программе, ну, это было не так уж плохо, так ещё и лопотал полночи о том, что нынче надо быть осторожнее. Потому как он наступил на гвоздь, а это неспроста.

Приготовить ему что-нибудь эдакое? Он же у нас аскет. Любит порассуждать, как мало ему нужно в жизни, и любит покушать что-нибудь эдакое. Нечего баловать, а то слишком возомнит, одернула себя Варвара и решила ограничиться яичницей с сыром. Ну и кофе. Последние годы аравийский напиток стал очень популярен в Твери, а Тарас был просто без ума от заморской чёрной жижи.

Приготовив яйца и сковороду, Варвара отрезала подходящий кусок сыра и вспомнила про его дурацкую осторожность. Мало что опоздал, так ещё и важность нагонял, понты раскидывал. Мол, высшие силы ополчились на бедного мальчика. Потому и задержался, надо полагать. Пока там с высшими силами разобрался, полночи прошло.

Варвара натерла сыр и улыбнулась. Смешные мужики, все одинаковые. Никуда без выпендрежа. Будто без высших сил он уже не интересен. Как девочка послушная, она всё-таки осмотрелась – мало ли что. И тут же, завизжав, выронила сковородку, загрохотавшую об пол.

Подскочивший Тарас уставился на неё соловыми глазами, слепо нашаривая ногами тапочки, а из правого тапочка выползала чёрная, жуткого вида змея. Варвара толкнула Тараса в бок, так что он, мелькнув босыми ногами, снова завалился на постель, подхватила с пола сковородку и, не переставая визжать, стала бить ею по тапочку, одновременно пытаясь отпихнуть его от себя, как если бы этот тапочек приближался. Первый же удар убил змею, размозжив плоскую голову, последний – пятый либо шестой – неожиданно подцепил её краем, да так, что останки гадюки упали на постель. Варвара завизжала ещё громче, хотя секунду назад это казалось абсолютно невозможным, скинула змеюна пол вместе со сковородкой и закрыла руками глаза. Неимоверно тупой с утра Тарас наконец сообразил, что тапочки пока надевать не стоит, и с интересом уставился намертвую гадюку. По полу растекались три яйца из четырёх, окрашивая густым желтком деревянные плашки. Последнее остановилось, балансируя на самом краю столешницы. Варвара, снова подскочив, стала стряхивать с постели что-то невидимое, как если бы на простынях осталась чешуя. Тарас задумчиво почесал себе шею и поднял с пола кусок скорлупы.

В этот момент дверь толкнули так, что слабенький крючок вырвало с мясом, и в проеме обозначился Фимка в наспех наброшенной рубашке.

– Варька... Привет, Тарас. Вы тут что... Али у-убить кого решили? – Сосед Варвары по этажу слегка заикался.

Девушка молча кивнула на змею. Тарас приподнял за хвост то, что осталось от гадюки, так, чтобы Фиме было видно. Варвара, поморщившись, отодвинулась как можно дальше.

– Вот. – Голос Тараса оставался невозмутимым и сонным, сражение Варвары с высшими силами не произвело на него впечатления. – Ужика убили.

Фимка с интересом взял предложенную гадость, рассматривая совсем не страшный, провисший и одновременно скрюченный ударами трупик. Маячивший в пальцах файербол онзасунул в карман рубахи.

– Так это не уж, – наконец выдавил он. – Это гю-гю-гюрза. Из тех, что в подвале отыскались. Опасная, кстати, тварь. Непонятно, как сюда попала.

– А ты всегда с файерболом ходишь? – поинтересовалась Варька, невинно хлопая ресницами.

– Нет, – сумрачно ответил Фима. – Только когда за стенкой начинают визжать.

– Очень правильно, – кивнула Варя, – в случае чего ты бы меня сжёг вместе с насильником.

Оскорбленный в лучших чувствах Ефим только головой мотнул, а Тарас уже мягко выпихивал утреннего гостя в коридор:

– Всё, Фима, всё. За помощь спасибо, от ужика мы отбились сковородкой.

– Там твои яйца по полу размазаны, не по-поскользнись, – проявил заботу Фима, за что получил необидный прощальный подзатыльник.

Квёлый с утра Тарас так и не пришёл в нормальное состояние. Взвинченная Варька тоже не смогла успокоиться, и они представляли собой противоположные полюса – Варька понесла на занятия переполнявшие её эмоции, а Тарас какую-то сонную одурь. Он ещё попытался умыться холодной водой, но не сработало. Наоборот, пока умывался, вялость какая-то наползла.

«Меньше надо по ночам бродить», – нравоучительно заметил Тарас, отгоняя мысль, что поганое самочувствие, вероятно, имело всё те же корни. Он еле доплёлся до Колледжа, стараясь держаться в основном потоке школяров, осматриваясь насчёт бешеных почтовых лошадок, шпаны и падающих на голову дирижаблей, – обошлось, конечно, а внутри, где провал уже не угрожал, расслабился, и его сразу развезло.

Как после хорошей дозы алкоголя.

Собственно, и лекции сегодня были нудными. В сентябре такое часто. И тепло было, даже слишком. О-ау. Тарас прикрылся ладошкой. Та-ак тепло, что клонило прилечь прямо на парту. Заснуть на лекциях – это как раз то, чего ему не хватало. Бакалавр потом сожрет. С костями. Возможно, в переносном смысле.

Тарас, клюя носом в конспект, наблюдал за не менее сонной мухой, вяло таранившей стекло. Окна в аудитории были яркие, когда-то полностью витражные, их цветная мозаика некогда имела смысл, но поколения школяров опустошили узорчатую раму. Наложенные кое-как замены, примерно попадавшие в тон, исказили контуры рисунка. Только в определенных ракурсах там угадывалась фигура с поднятой рукой. Тарасу показалось, что она держала косу. Мужчина это стоял или женщина, уже не было понятно. Или вообще монах. И сейчас, похоже, клей расковыряли карандашом либо стальными перьями – стеклышки в двух местах еле держались, собираясь выпасть наружу. Вот где всё лаком вскрыто, а где на живую нитку. Прошлой весной здесь выпустили голубя, который повел себя точно как сейчас муха, только сил было побольше, сразу вынес несколько кусков витража... Голубятник потом сгорел на экзаменах. Не из-за птицы, конечно, просто баллов недобрал... Всё постепенно рушится... Расползается, как эта мозаика... Постепенно...

– Молодой человек!

Тарас подскочил. Сна уже не было ни в одном глазу, школяр трепетно, внимательно и с должной долей почтительности поедал глазами лектора.

– Слушаю, господин синий бакалавр.

– Повторите, что я сейчас сказал.

– Вы сказали, что обычный порядок стимуляции может быть изменен, а в ингредиентах присутствует каучук.

– В каком виде должен быть каучук?

– Распарен.

– Не распарен, а отварен. Вроде вас сегодня, – позволил себе пошутить бакалавр. Всё ещё могло обойтись без штрафных долей. – Почему вы не ведёте конспект?

– Простите, господин синий бакалавр, у меня в сумке хроны, шесть хронов. Я всё запоминаю... Стараюсь запомнить, а сложные места буду хронировать.

– Почему бы просто не записать?

– Так лучше. Интонации, и всё такое. Там ещё все веретёна свободны.

– Ладно. Я знаю, как работает хрон. Но проясню. Кто хочет спать на прикладных, должен сначала написать заявление, потом принести мне его на подпись, а уже потом я егоубью.

– Я не спал, господин синий бакалавр, я...

– Не оправдывайтесь, юноша. Будет хуже. – Лектор отбарабанил пальцами замысловатую дробь, размышляя. Шесть хронов, да с пустыми веретёнами, осенью... Одет небогато. Из села. Явно не по ногтям. Уж не врёт ли маленький наглец? Он вопросительно посмотрел на старосту, и тот с готовностью кивнул. На прошлой неделе Тарас выиграл пари, блистательно метнув ножи в мишень, и без хронов сейчас был Галиб, таджик, один из самых «богатеньких» школяров курса.

Бакалавр жестом усадил Тараса. Школяр опустился за парту, вытащил из сумки действительно оказавшийся там хрон, направил раструб на трибуну, но включать веретено не стал. Очевидно, выжидал «сложное место». Покачав головой, бакалавр вернулся к теме.

– Каждый из вас умеет работать с вероятностным полем. Три года обучают вас различным граням, усложняя подход и приучая обходиться без стимуляторов. Сегодня вы умеете работать, как говорят, «с листа». Теперь вопрос к аудитории. Может ли этому научиться простолюдин?

Школярка на первой парте вздернула руку.

– Мне кажется, самостоятельно обучиться технике вероятностей нельзя. Если у человека есть способности, он может пройти несколько стадий, но не сумеет их зафиксировать.

– Абсолютно правильный ответ. – Бакалавр развернул свиток аудитории и что-то пометил. – Самое сложное именно фиксация. Ощущение ускользает, человек обычно не готов его воспринять. Чувство вероятностей развивается очень медленно. Фиксация требует специальных, растворяющих психоблоки трав, – несколько школяров поморщились, многих от этих трав до сих пор мутило, – и целого комплекса сопутствующих мероприятий. Теоретически это то же самое, как если бы дикарь, знакомый со счетом по камушкам, сумел саморазвиться до логарифмов. Второй вопрос. Когда простолюдин чувствует вероятностное поле?

Та же девушка вновь подняла руку. Тарас знал тему и подумал, что есть шанс набрать дробь с работы, активность облегчала летние экзамены, но шевелиться не было сил. Впрочем, бакалавр после некоторого размышления вообще заговорил сам:

– Разумеется, во время игр. Простолюдины играют с вероятностью. Сами они считают, что забавляются в кости, карты либо коробок. В кровь выделяется адреналин. Подобным эмоциям в природе сопутствует, например, драка. Адреналин выступает стимулятором активности, но азартные игры движения не требуют. Естественный допинг «перегорает» в крови, не принося организму ничего, кроме вреда. В чем же тут удовольствие? Возможно, адреналин привлекателен сам по себе? Для некоторых это так, но, к счастью, это исключительные индивиды. Иначе народ постоянно бил бы друг другу лица. С упоением удирая потом от стражников. – В аудитории послышался смешок, лектор продолжал: – Может быть, логическое упражнение? Нет, в этом ракурсе их забавы примитивны. Игра вообще может быть тупым подбрасыванием монеты. Ожидание выигрыша, скажете вы? Каждый наблюдал эту картину: сидят здоровые мужики и час за часом делят горсть истёртой мелочи. Или играют на щелобаны. Выигрыш условен. Он даёт только видимость объяснения. За час любой работы эти же мужики получат больше. Тем не менее чернь любит эти вечерние часы, предвкушает их и ждет. Вдумайтесь. Однообразное, матерное общение, иногда переходящее в драки, вредное для организма, бессмысленное материально... Это нельзя объяснить даже ограниченностью черни. В боярских клубах происходит то же самое. Что-то серьезное тянет в игру миллионы людей. – Лектор поперхнулся и отпил глоток воды. Тарас подумал, что неплохо придержать веки пальцами, но подобной наглости ему бы точно не простили. – Только в игре простолюдин учится работать с вероятностью. Он чувствует, как кости становятся послушными его воле... Притягательность этого ощущения огромна, это как если бы слепой от рождения увидел контуры предметов и цвета. Продолжительность чрезвычайно мала. Если продлить аналогию со слепцом, то это даже не цвет, а скорее вспышка цвета. Чувствуя, что нужно растормозить психоблоки, игрок использует алкоголь, но в случайных пропорциях и без результата. Люди проигрывают все, что у них есть, стараясь подольше удержать это чувство. Не помогают увещевания родных и близких, эйфория от работы с полем сродни наркотику и на языке черни называется азартом. Восхитительно яркий поток информации. На глубинном уровне человек понимает, что это иное качество, особое чувство, и те, кому удается хоть что-то, пополняют касту профессиональных игроков. Кости начинают их слушаться. Чуть-чуть, но этого достаточно. Желания игроков обычно направлены противоположно, суммарный вектор стремится к нулю. И все же свидетельства, что кому-то «идёт фарт», многочисленны. Удачливый игрок начинает изменять вероятностный баланс. Гасить помехи наш простолюдин, естественно, не умеет. Накапливаются они всегда в минус, и у человека рушится всё, кроме игры. В ней он начинает черпать финансы, чтобы удержать жену, детей, друзей, но тщетно – его предают и его же проклинают. В личной жизни удачливый игрок всегда несчастен, о чем свидетельствуют даже народные поговорки. «Кость не идет, любовь найдет», «Кости кинул – дом покинул» и так далее.

– Не везёт с костями, любовь пойдёт горстями, – буркнули сбоку.

На перерыве к Тарасу подскочил малознакомый третьекурсник.

– Привет. Займи золотинку. – Школяр, которому стало чуть получше, скептически посмотрел на молодёжь. Этот парень своего рода уникум, при каждой встрече, иногда по несколько раз в день, «занимал золотинку» абсолютно у всех. Отдавать такую ерунду не было принято, но кардинальные выводы из традиции Колледжа сделал только этот самородок. К концу дня у него, наверное, набиралась изрядная куча мелочи.

По выражению лица Тараса третьекурсник понял, что «золотинка» не пройдёт, и взял его за пуговицу.

– Кстати, хрен с ней, с мелочью. Мне тут из дома пятьдесят ногтей должны прислать. Хочу костюмы купить, партию. Пойдёшь в долю?

– В смысле? – спросил чуть оклемавшийся Тарас.

– Ну, по случаю, дешево предлагают. Но задаток нужен. Займёшь пять ногтей?

– Поцелуй меня в плечо, – сказал разозлившийся школяр.

– Почему в плечо? – растерялся третьекурсник.

– Ты ведь тоже издалека подъехал, – объяснил Тарас.

Глава 6

После перерыва быстро прошла практика – к середине дня Тарас окончательно пришел в себя, а затем снова были прикладные. Тарас уселся ещё дальше, опасаясь всё ж таки заработать штрафную дробь. Каждый, кто подходил к летним экзаменам хоть с несколькими баллами штрафа, надолго запоминает это ощущение. Если, конечно, перебираетсяв осень. Тарас когда-то тоже так попал.

Рядом сел Никита, его цветный, и сразу стал перечитывать записи. Бакалавр, видимо, помнил об утренней спячке и, прежде чем начать лекцию, поискал взглядом Тараса.

Тарас демонстративно поправил лежащий на столе хрон да ещё и конспект приготовил, и бакалавр перевел взгляд в другой конец аудитории. Ещё хрон на такую хрень тратить. Замены его каучуковые. Тарас не любил многослойные заклятия, считая их непрактичными. В реальной ситуации отыскать все ингредиенты, как правило, не удавалось. Много ли в наших лесах каучука? Хоть парь, хоть вари. Хоть жарь. Он осторожно, чтобы не привлечь к себе внимания, потер глаза. Речь бакалавра журчала мягко, постепенно убаюкивая, так что звук иногда исчезал. Внимание растекалось разогретым воском. Тарас попытался слепить какой-нибудь мыслеобраз, но получалась только цветная вата. Мягкая, тё-о-оплая... Или сладкая, как на ярмарках... Зацепиться за картинку, и не уснешь. Главное, за сон не зацепиться.

Он достал из рукава булавку и уколол себе руку. Затем ещё и ещё. Как ни расценивай качество лекции, а спать сейчас нельзя.

– Чего не пишешь? Интересно же говорит.

Тарас повернул голову и некоторое время молчал, осмысливая вопрос. Как до жирафа, успел подумать Никита, когда его цветный все же ответил:

– Да нормально все.

– Я вижу, – скорбно кивнул Никита и, облокотившись на руку, продолжил слушать лекцию. Тарас наконец сфокусировал внимание на бакалавре, но тот как раз закончил читать основной материал.

– Вопросы есть?

– Вы обещали рассказать про листочки Таро. Про проклятие Таро.

Лектор поморщился. Жестом усадил вопрошавшего и после некоторого колебания начал говорить:

– В Княжестве играют и в листы Таро. Их ещё называют карты. Обычно в вариантах тридцать два, тридцать шесть и пятьдесят четыре. Вариант девяносто шесть, где лучше видна их магическая сущность, почти не используется. Символика мастей проста: монеты, кубки, жезлы и мечи. Движение, потребление, воздействие и борьба. Человек – суть джокер, обладает свободой воли, но остается картой. Шут в драме Игры. Есть свобода тасовки и хода, но есть и рамки общих правил. – Бакалавр отхлебнул стоявшей на холодном круге воды. – Игра и гадание Таро запрещены, но запреты только стимулируют интерес холопов. Гадание загоняет человека в жёсткое словесное русло, определяющее в дальнейшем его судьбу. По сути, снижает его степень свободы. Зеркальное оформление рисунков усиливает воздействие карт. Самому игроку Таро не угрожают, однако формируют искривление поля. Игрока как бы вышибает из личностного узла вероятностей. Собственно, это очевидно – знание дает возможность маневра, а сам маневр формирует искривление. Зато управляющей, властной структуре данной территории подобное действо может сильно повредить. К сожалению, я не смогу рассказать вам нюансы, многое надо показывать на модели государства.

– Так покажите.

– Модель управляющих струн подсвечивается только в кабинете власти. Кроме того, в доказательной базе есть закрытая информация. Все подробности узнаете на пятом ишестом курсе после присяги Магистрату – если доживете, конечно, – неуклюже пошутил лектор, но на этот раз в аудитории никто не засмеялся. – Впрочем, конечный вывод прост, и его можно запомнить. Каждая колода точит общий ствол вероятностей, по ниточкам, как сонмище термитов, постепенно превращая его в труху. Для власти и общества это очень вредно. Династия, хунта, клан, директория – любая властная структура, понимающая в магии, будет против карт Таро.

– То есть карты под запретом не потому, что Князь заботится о людях, а потому, что власть не хочет упускать бразды правления?

– Власть всегда соблюдает собственные интересы, в какой бы обёртке она это ни преподносила.

Девушка села, но тут же снова подняла руку. Лектор опять кивнул.

– А я вот слышала, что имеет значение, как обозначена на картах масть.

Лектор поскучнел.

– От кого вы это слышали? – сумрачно спросил он.

Девушка, поняв, что сболтнула лишнее, смешалась.

– Да ребята на первом курсе трепались... Даже нет, кажется, абитура...

– Кто говорил, поименно?

– Да я не помню уже... – Голос отличницы стал дрожать.

– Может, стоит освежить вам память? Эта информация закрыта. Вы сейчас ставите под удар целый поток. – Сразу стало очень тихо. Щелкнув складной указкой, лектор холодно продолжил: – Я не шучу с вами, барышня.

– Это Фрол Бурый и Устин Кваша. Они в карты играли. – Девчонка смотрела в потолок. В её глазах стояли слезы. Могут и зарезать, подумал Тарас, закрывая раструб хрона.Сейчас запись начнет проверять. Но лектор решил уладить дело иначе.