Чтение 27–й страницы книги ~Золотой пленник~

— Это Салим, сабдай, чай везет! — сообщил один из них.
Ассагай кивнул. Поскольку здесь разводить костры он запрещал, ему грели чай у дальних холмов, а потом доставляли в капруне — обтянутом войлоком медном чайнике.
Вскоре всадник остановил разгоряченного коня, легко спрыгнул на землю с немалым грузом в правой руке и, подбежав к сабдаю, быстро развязал узел, из которого стал выкладывать все, что полагалось к столу сабдая. В дороге карсаматы довольствовались малым: кроме чая — немного разваренного сушеного мяса, фрукты, медовый сахар.
Собрав стол, слуга налил хозяину первую чашку и с поклоном отошел. Ассагай махнул ему, дескать, больше не задерживаю, но не успел приступить к трапезе, как послышался топот и треск сучьев — по склону вниз бежал один из наблюдателей.
— Едут, сабдай! Едут!
Ассагай в волнении поднялся, однако присутствие телохранителей заставило его взять себя в руки и сесть на место, демонстрируя полное спокойствие.
Наблюдатель подбежал к Ассагаю и снова выпалил:
— Они едут, сабдай! Едут!
Тот сделал пару глотков обжигающего чая, потом поднял глаза на наблюдателя.
— О чем ты говоришь — кто едет?
— Люди Гаругая, сабдай!
— Сколько их?
— Всего пять! И Гаругая среди них нет.
«Отлично!» — чуть не воскликнул Ассагай, но вместо этого вздохнул и, поставив чашку, сказал:
— Боюсь, дела нашего собрата плохи. Приведите их сюда, Бадансай, — приказал он главному телохранителю.
Тот вскочил на коня и погнал его вокруг холма.
— А ты возвращайся на гору, я должен знать все, что происходит в долине.
— Конечно, сабдай, конечно! Мои глаза — твои глаза!
Наблюдатель развернулся и побежал на гору, а Ассагай принялся ждать, потягивая горячий чай. Ему стало жарко, и он ослабил пояс.
В сопровождении Бадансая появились пятеро воинов Гаругая. Не доезжая до сабдая, они соскочили с коней, подбежали к нему и, встав на одно колено, склонили головы, приложив правые руки к сердцу.
— Мое имя Сабир, великое горе пришло к нам, сабдай Ассагай! — рыдающим голосом сообщил тот, что находился ближе других. Остальные стали раскачиваться и стонать, как будто испытывали боль, так у карсаматов было принято выражать горе.
— Что же за горе, Сабир?
— Сабдай Гаругай, этот великий воин, покинул нас! — прокричал Сабир и протянул руки к Ассагаю, словно за утешением.
— Ай-ай-ай! — Ассагай тоже принялся раскачиваться. — Как это случилось?
— Всего нас было сто пятьдесят, и с нами сабдай Гаругай, нас пятерых он оставил с лошадьми в пещере, что над ущельем Химеш, которое гуиры зовут ущельем Гарроты.
— Там ведь, кажется, кладбище огров?
— Да, сабдай, туда и спустились Гаругай и воины, чтобы принести голову того, кто посмел убить эрмая Теллира.
— И что же случилось дальше?
— Мы не видели, сабдай, начался ужасный грохот! Загремел гром, засверкали молнии, и Удун-Бассалык пожрал их всех!
— Удун-Бассалык? Страж у ворот мертвых?
— Да, сабдай, именно он — больше некому!
— Да-а, больше некому, — кланяясь, проблеяли четверо остальных.
— А куда же подевались лошади?
— О, сабдай Ассагай! — Сабир простер к предводителю руки. — Едва мы успели вывести своих лошадей, чтобы потом вернуться за остальными, огры ворвались в пещеру и пожрали всех коней. Мы сами едва спаслись, хвала Багай-Хану!
— Да, едва спаслись, хвала Багай-Хану! — подтвердили остальные, глядя в землю.
Дно висевшей на плече Сабира сумы оттягивалось под тяжестью какого-то груза. Ассагай поднялся, выхватил меч и рассек суму; на траву посыпались серебряные монеты.
Люди Гаругая замерли, завороженно глядя на просыпавшееся серебро.
— Кажется, восставшие из могил огры щедро отблагодарили вас за съеденных лошадей. Или это серебро за жизни ваших собратьев?
— Нет! Нет, сабдай! Мы продали лошадей, потому что не смогли бы пригнать их сюда впятером — на дорогах много гуиров! Мы продали их, чтобы привезти деньги тебе! Это подарок, сабдай, подарок тебе!
Сабир начал сгребать монеты в кучу и. набрав в пригоршни, протянул Ассагаю вместе с вырванной травой и сухими листьями.
— Возьми, сабдай, мы своих товарищей не продавали — клянусь золотой плетью Багай-Хана!
Поняв, к чему все идет, провинившихся окружили телохранители Ассагая.
— Мне жаль моего собрата Гаругая, он не успел покарать убийц эрмая Теллира, однако я окажу ему одну услугу: пошлю за ворота Удун-Бассалыка пятерых его запоздавших воинов. — И обращаясь к телохранителям, добавил: — Удавите их, помогите им очистить себя.
Приговоренные пытались сопротивляться, кричали, но их быстро скрутили, накинули на шеи плети и задушили, положив рядком перед Ассагаем.
Он неспешно допивал чай, посматривая на трупы с посиневшими лицами и выпученными глазами, пока телохранители собирали рассыпанное по траве серебро и складывали в другую суму, потом поднесли все сабдаю.
— Я принял решение, мы снимаемся сегодня вечером, чтобы идти на Арум.
— Арум хорошо укреплен, сабдай, — позволил себе заметить старший телохранитель, родственник Ассагая.
— Ты не понял, я не собираюсь захватывать город, я хочу поймать этого мальчишку и еще раз как следует поговорить с надменным гуиром, этим капитаном. Интересно, у дворян кровь действительно голубая?
Телохранители засмеялись, им понравилась шутка сабдая.
91
Утром, на другой день после прибытия, отряд капитана фон Криспа уже покидал гостеприимную Гойю. Недалеко от южных ворот крепости, откуда выходила колонна, на камнях сидели двое странствующих знахарей. На них были старые, местами заштопанные черные балахоны, через плечо висели холщовые сумки с кореньями, а в руках они держали посохи, на которые хорошо опираться в дальней дороге.
— Кто из них, мессир? — спросил Харар.
— Ты не должен торопить меня, теперь я вижу лишь то, что он молод.
— Но тут все молоды, — возразил Харар, глядя на марширующих невольников.
— Он здесь самый молодой, почти мальчишка.
— Подумать только, даже детей гонят на эту войну, едва ли кто-то из этих бедолаг вернется.
— Они идут навстречу судьбе, — заметил Вендор.
— Одного я не пойму, мессир: почему, имея такую силу, что вы показали на кладбище огров, вы не можете вытрясти все из этого, как вы сказали, мальчишки?
— Это разные вещи, Харар. Ты же не станешь упрекать кузнеца, способного руками сломать подкову, за то, что он не умеет вышивать по шелку?
— Против Гильгума вы использовали грубую силу, а тут нужна тонкая, так?
— Тихо, прошу тебя, не называй имя этого нечестивца, это может навлечь на нас другие несчастья.
Вендор с опаской огляделся, так же подозрительно на них с Хараром покосился стоявший у ворот алебардист.
Харар намеренно подводил разговор к теме схватки на кладбище огров, ведь все, что он сумел выведать у Вендора, это имя напавшего на него мага — Гильгума. А хотелось узнать больше — значительно больше!
— То есть вы могли разнести этот хлев, где укрывались бродяги, — в тот раз, когда нас заметили?
— Мог, а что толку? Они бы сгорели, и мальчишка унес бы секрет Карцепоса.
— Честно говоря, мессир, я думал, что после битвы вы изнемогли, оттого нас и заметили.
— И это тоже, — кивнул маг. — Мерзавец Гильгум... он вовремя отвлек меня на этих карсаматов и нанес удар. — Вендор вздохнул и погладил бороду. — Сначала я подумал, что лучше не сопротивляться и умереть, эта сила могла пригодиться мне и в другом мире, но потом мне стало любопытно узнать, да, именно любопытно, как он здесь оказался, с кем он и зачем решил меня убить.
— И теперь вы знаете ответы на эти вопросы?
Вендор усмехнулся.
— Ты хитрец, как все люди, Харар. Шаг за шагом все же втянул меня в этот разговор, а ведь я удерживал тебя от этого сколько мог, но ты упорно просовываешь голову в петлю... Что ж, изволь. Гильгум пришел с юга, скорее всего, его теперь поддерживает Хивва — такого удара у него прежде не было, а убить меня он хотел потому, что сам ищет Карцепоса.
— Он тоже знает о Карцепосе?
— Разумеется, ведь мы все трое входили в Круг Четырех.
— Четырех? Значит, был и четвертый?
— Был. Энверсай — Земля, но я давно о нем ничего не слышал. Либо Гильгум, либо Карцепос уже избавились от него.
— Мессир, а почему вы сказали «Энверсай — Земля»?
— Мы представляли силы четырех стихий: Энверсай — Земли, Карцепос — Воздуха, Гильгум — Воды.
— А вы — Огня?
— Да, я — Огня. Поэтому магия каждого из нас брала свое начало и силу именно в этих стихиях.
Они помолчали, глядя на замыкающие колонну повозки.
— А что вы делали, когда были вместе?
— Мы владели миром.
— Вла-де-ли ми-ром?! — переспросил пораженный Харар.
— Только не этим — другим.
— А как же вы оказались здесь — все четверо?
— Не четверо, Харар, а только двое — я и Гильгум. Про двух других пока еще ничего не известно.
— Целый мир! Подумать только, я даже не знаю, что бы я делал, будь у меня целый мир. Наверное, это быстро надоедает, когда все можешь?
— Все не совсем так. Владеть миром не так интересно, как ты думаешь, приходится воевать каждую минуту.
— С кем?
— С теми, кто пытается эту власть перехватить, — с внутренними и внешними врагами. Как видишь, им это удалось, Карцепос оказался самым слабым среди нас, он попал под чары Джул, которую уже тогда поддерживала Хивва.
— Хивва это что — такое существо?
— Существо? Нет, скорее это способ существования — полное разрушение.
— Разрушение чего?
— Всего.
Они еще помолчали. Мимо пробежала собака, остановившись возле алебардиста, она требовательно тявкнула, тот позвал кого-то, и собаке вынесли костей. Глядя на эту картину, Харар задумчиво произнес:
— Если Хивва поддерживает Джул, а Джул в союзе с Карцепосом, то почему Гильгум не знает, где Карцепос, ведь его тоже поддерживает Хивва?
Вендор удивленно на него уставился.
— Поистине, иногда ты приводишь меня в состояние удивления, хотя магу подобные переживание и неведомы. Скажи, откуда в тебе, балаганном фокуснике, такая способность к развязыванию этих хитросплетений?
— Я не знаю, это как-то само приходит, — пожал плечами Харар.
— Само. — Вендор усмехнулся и снова погладил бороду. — Ты правильно заметил несоответствие. К тому времени, когда Гильгум стал пользоваться поддержкой Хиввы, Джул от нее уже ушла. Она решила ни с кем не Делиться силой, что давал ей влюбленный в нее Карцепос, и жить вечно, ведь в отличие от него она была обычным человеком.
— И сколько же лет она прожила, пользуясь этой силой?
— Ну, если сейчас жива, то около трехсот.
Внезапно Вендор крепче вцепился в посох и прямо на глазах Харара осунулся, черты его лица заострились, взгляд потерял остроту. Через пару мгновений все вернулось в норму, маг перевел дух и сказал:
— Это Хивва, она все ближе и проверяет тех, кто может ей угрожать.
— Она не может причинить вам вреда, мессир?
— Она попытается, по крайней мере сделает все, чтобы усложнить мою жизнь. Но мы все равно пойдем на юг, мы должны.
92
Весь день до самого вечера колонна двигалась безо всяких приключений, миновав лесистые холмы, рощи и даже одну речку, больше похожую на ручей. Страшных сюрпризов вроде следов от грабительских набегов карсаматов больше не попадалось, и это было неудивительно: через каждые пять миль встречался разъезд из четырех-пяти десятков всадников. Пока была такая возможность, единственную дорогу на Арум герцог держал под контролем.
Ближе к сумеркам попалась сожженная дотла придорожная деревня. Только по завалам головешек можно было определить, где прежде стояли дома. На одной из улиц лежал обгоревший и уже объеденный зверями труп лошади. В другом месте, возле уцелевшего закопченного забора, были узнаваемы тела двоих людей, они превратились в уголь.
Глядя на пепелище, невольники угрюмо молчали, оно было одним из явных признаков их приближения к самой настоящей войне, они уже шли по ее следам. На обочине попалась сломанная карсаматская стрела, сержант Уэйт пнул ее ногой и выругался.
То, что они увидели, не улучшило настроения. Скоро стало темнеть, и встать на ночлег пришлось всего в паре миль от пепелища — между двух холмов с пологими склонами. Организовывать лагерь на вершине, помня случай с похищением лошади, капитан не решился, зато для наблюдателей позиции на вершинах обоих холмов подошли как нельзя лучше.
Единственный уцелевший пес обнюхал все кусты в поисках змей, и лишь после этой проверки невольники и солдаты из отдыхающих смен завалились спать на траву.
Где-то на юге начиналась гроза, грохотал гром, и ослепительные вспышки молний высвечивали тучи добела. Подул ветер, раскачивая росшие на холмах и у их подножия деревья, они издавали такие жалобные скрипы, что это наводило страх. Питер уже начал засыпать, когда ему показалось, будто скрип деревьев стал сильно напоминать крики ночного чудовища, что унесло лошадь. Та же тоска и какая-то требовательность, мол, отдайте, и все.
Рядом с Питером поднял голову Крафт.
— Мне кажется или?..
— Тебе не одному кажется, — подал голос Спирос.
Всполошились не только они, рейтары уже волокли коней в чащу и вязали всем, что попадалось под руку.
— Быстро под деревья! — послышался голос капитана. В свете ярких молний он метался между людьми без шляпы и с мечом в руке.
На телеге с топором дежурил Корнелий — слуга капитана, а лейтенант Горн, уверовав в свой стрелковый талант, стоял под деревом с арбалетом наготове.
Сержант Уэйт снова вооружился гигантским барийским луком, одна стрела была на тетиве, и еще три таскал за ним солдат. Крики чудовища звучали все ближе, становясь резче и капризнее.
— Хоть бы знать, как оно выглядит! — в сердцах произнес Уэйт, вглядываясь в темное небо и ожидая вспышки далеких молний.
— Это называется калхинуда! Мне в штабе сказали, — поделился капитан, тоже не отводя взгляда от неба.
— Хорошие нынче веши рассказывают в штабах, господин капитан!
— Да, и еще сказали, что оборониться от нее можно только огнем!
Среди деревьев истерично бились лошади, собака жалобно тявкала, забившись под ноги рейтара-хозяина. Полыхнула новая вспышка, и многие, в том числе Питер, увидели нечто такое, что никак нельзя было назвать зверем или чудовищем. Это был корабль, стремительно и в то же время величественно проплывавший над землей в каких-нибудь двадцати футах.
— Вон он, смотрите! — закричал один из солдат, выскакивая из укрытия. Щелкнул арбалет Горна, сержант Уэйт растянул лук так, что затрещали его собственные суставы, и спустил тетиву. Спустя мгновение послышался звук удара.
— Есть, сэр, вы попали в нее! — закричал солдат в абсолютной темноте. Затем колыхнулся воздух, что-то звонко хрустнуло, и он упал на землю.
— Кажется, еще одна!
Сержант торопливо, на ощупь, стал вкладывать в лук новую стрелу.
— Посмотрите, что там с ним!
К упавшему бросились его товарищи.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Уэйт.
— Господин сержант, — сдавленно произнес приятель упавшего. — У него головы нет...
— Как нет?
— Как нет?! — вторя ему, переспросил капитан. Они вместе бросились к телу и в новой вспышке далекой молнии убедились — головы не было и вся трава вокруг оказалась залита кровью.
93
Утром предприняли попытку отыскать голову погибшего, но не нашли — пришлось хоронить так. Правда, позже, когда колонна выходила на дорогу, неожиданно отыскалась стрела от барийского лука. Она лежала ярдах в двухстах от места лагеря, ее наконечник почернел и выглядел сильно протравленным, как будто его многократно раскаляли в горне и опускали в воду.
Фон Криспу такая картина была знакома, примерно так выглядел его меч после того, как им был зарублен демон эртадонт.
— Стало быть, сержант, ты все же добрался до ее крови, — сказал фон Крисп, разглядывая испорченный наконечник.
— А я? — ревниво спросил лейтенант Горн.
— Возможно, и вы тоже, лейтенант, только болт из вашего арбалета чудовище утащило на себе.
— Хорошо, что они не появляются днем, господин капитан, — заметил Уэйт.
— Возможно, это еще случится.
— А я бы так просто желал этого, — признался Горн. — Так бы и всадил каленый болт в эту тварь! Но только в честном бою, а не ночью.
Фон Крисп и сержант переглянулись. После подвига лейтенанта, когда ему удалось попасть в карсамата, он стал выглядеть значительно бодрее, но иногда его заносило.
Колонна вышла на дорогу, когда еще не разошелся туман. Так и шагали по его волнам оборванные невольники, словно какое-то призрачное войско.
Едва показалось солнце, впереди возникла заминка. Капитан съехал на обочину и из седла стал разговаривать с какой-то женщиной. Мимо как раз проходила Первая рота.
— Сержант Уэйт, выделите ей человека в сопровождении Гудьира, нужно вытащить из колодца издохшую козу.
— Истинная правда! — по-старушечьи запричитала просительница. — Воды взять неоткуда, скоро колодец совсем пропадет. Это близко, вон из-за холма крыша торчит — это и есть мой дом.
— Только быстро, понятно? Пока не разошлись, идти будем медленно — пусть догоняют.
— Слушаюсь, господин капитан, сэр!