Чтение 5–й страницы книги ~Сады Луны~

— Заговорили бы, если бы я послала туда некроманта.

Паран невольно хмыкнул.

— Я слышал лишь рассказы голубей. Думаю, их пустили туда с определенным умыслом.

Адъюнктесса недоуменно наморщила лоб.

— Простите… мне показалось, что вестниками смерти были… птицы.

— Значит, попытайся мы увидеть случившееся глазами мертвых солдат, мы почти ничего не увидели бы. Говорите, голуби?

Он кивнул.

— Любопытно, — задумчиво произнесла Лорна и замолчала.

Паран пристально поглядел на нее.

— Простите, адъюнктесса, мне была отведена роль приманки?

— Нет.

— А своевременное появление Симпатяги, когда я возвращался из Геррома?

— Мне так было удобнее.

Паран тоже умолк. Стоило ему закрыть глаза, как голова начинала кружиться. Он и не подозревал, насколько устал. Лейтенант не сразу сообразил, что слова Лорны обращены к нему. Резко встряхнув головой, Паран выпрямился.

Адъюнктесса стояла рядом.

— Спать вы будете потом, а не сейчас. Я говорю с вами о вашем будущем — недурно бы послушать. Итак, вы исполнили приказ и проявили исключительную… жизнестойкость. Внешне все будет выглядеть так, будто я дала вам задание, вы его выполнили и теперь мы расстаемся. Вам дадут новое назначение. Что касается вашего пребывания в Итко Кане, там не происходило никаких чрезвычайных событий. Вы меня поняли?

— Да.

— Прекрасно.

— Позвольте спросить, адъюнктесса: что же на самом деле там произошло? Вы решили прекратить расследование? Неужели мы отступаем, так и не узнав, кто и зачем устроилэту кошмарную бойню? Или только одного меня выводят из дальнейших расследований?

— По этой тропе, лейтенант, нужно идти с предельной осторожностью, так, чтобы нас не заметили. Но мы должны по ней идти, и вы являетесь главной фигурой. Может, я ошиблась, однако я полагала, что вы захотите пройти до самого конца и быть очевидцем возмездия, когда наступит его время. Или я действительно ошиблась? Вдруг увиденного вам хватило с избытком, и вы мечтаете лишь о возвращении к привычной жизни?

Паран закрыл глаза.

— Когда наступит время, я хочу оказаться там, адъюнктесса.

Лорна молчала. Паран чувствовал: она изучает его и взвешивает произнесенные им слова. Он не испытывал ни страха, ни робости. Он высказал свое пожелание, а решение принимать ей.

— Мы действуем без излишней торопливости. Новое назначение вы получите через несколько дней. А пока отправляйтесь в родительский дом и хотя бы немного отдохните.

Паран открыл глаза и встал. Когда он был уже возле двери, Лорна заговорила вновь:

— Лейтенант, я уверена, что случившееся в Тронном зале больше не повторится.

— Сомневаюсь, чтобы мне захотелось вторично становиться мишенью для насмешек.

Он закрыл дверь и начал спускаться. Из покоев Лорны донеслось покашливание. О природе этого звука Паран не желал даже думать.

Он ехал по знакомым столичным улицам, ощущая внутри себя полную пустоту. Все было, как прежде: тротуары, запруженные народом, разноязыкий говор, крики, шум. Тем не менее что-то изменилось. Перемены не были внешними; они таились где-то в пространстве между глазами и мыслями. Изменился не город, а он сам. Он вдруг ощутил себя чужакомв Анте. Изгоем.

Между тем город остался прежним, и все, что Паран видел вокруг себя, тоже было очень знакомым. Знатное происхождение — это оно отодвигало мир столичных улиц, окружая лейтенанта невидимым и недосягаемым для простолюдинов барьером.

«Дар и… проклятье», — вспомнились ему чьи-то слова.

Правда, сейчас Паран был без телохранителей. Знать давно утратила былое влияние в обществе. Люди, встречавшиеся ему на пути, даже не подозревали о его происхождении. Они видели только военный мундир, доспехи и понимали: перед ними — не ремесленник, не разносчик и не торговец, а солдат. Меч империи, которых у нее десятки тысяч.

Паран миновал ворота Высокого яруса и поехал вдоль Мраморной дороги, где начинались первые богатые дома. Здания не теснились к проезжей части, а скрывались за стенами заборов, которыми были обнесены дворы. Сочные, веселые цвета стен и оград соперничали с зеленью листвы. Улица уже не кишела народом, а у ворот стали попадаться караульные. Исчез отвратительный запах сточных канав и гниющих отбросов; ветер доносил ароматы распустившихся цветов и негромкое журчание садовых фонтанов.

Запахи детства.

Постепенно богатые дома сменились особняками. Здесь жила знать, родовая аристократия. Она давным-давно владела землей, на которой стояли эти жилища, больше похожие на загородные усадьбы. Империя с ее заботами казалась здесь чем-то заурядным и докучливым. История династий, обитавших в этой части Анты, насчитывала семь столетий и начиналась с кочевых племен, пришедших сюда с востока. Они явились не на пустое место и, как водится, огнем и мечом утверждали свое право, оттеснив местные племена, заселявшие побережье. Менялись времена, менялась и сама знать. Бывшие свирепые кочевники занялись разведением лошадей и торговлей вином, элем и тканями. Боевая аристократия превратилась в аристократию торговцев, чьим рукам привычнее было держать не меч, а золотые монеты. Схватки в бою сменились торговыми сделками, закулисными интригами и подкупом.

Парану казалось: став военным, он словно замыкал круг, возвращаясь к ремеслу далеких предков, сильных, неистовых и искренних в своих проявлениях. Выбор этот стоил ему разрыва отношений с отцом.

Лейтенант подъехал к знакомым воротам. К ним вела широкая аллея, которая в центральной части города сошла бы за настоящую улицу. Караульного у ворот не было. Потянув веревку, Паран несколько раз позвонил в дверной колокол.

Открывать ему не торопились. Паран ждал.

Наконец с другой стороны послышался лязг засова и чей-то ворчливый голос. Заскрипели несмазанные петли, и дверь открылась.

Этого старика Паран видел впервые. Его лицо было исполосовано шрамами. Одеяние старика составляла латаная-перелатаная кольчуга, доходившая ему до самых колен. Голову украшал старый шлем с грубо выправленными вмятинами, но начищенный до блеска.

Мутные серые глаза старика смерили лейтенанта с головы до пят.

— Как на картинке, — пробормотал привратник.

— Что ты сказал? — не понял Паран.

Привратник широко распахнул дверь.

— Взрослее, конечно, но похож. Хороший художник вас рисовал. И манеру держаться передал, и выражение лица. Добро пожаловать в родной дом, Ганоэс.

Паран провел лошадь через узкие ворота. За ними по обе стороны стояли два служебных флигеля усадьбы. Над крышами флигелей синело небо.

— Ты не знаком мне, воин, — сказал старику Паран. — Но чувствую, стражники хорошо изучили мой портрет. А сейчас, поди, вытирают об него ноги в своей казарме? Угадал?

— Есть такое.

— Как тебя зовут?

— Гамет.

Старик успел снова запереть дверь и теперь шел позади лошади.

— Вот уже три года я состою на службе у вашего отца.

— А до этого?

— Не стоит углубляться в расспросы.

Они вступили во внутренний двор. Паран изучающе глядел на старика.

— Мой отец имеет обыкновение разузнавать все о тех, кого берет к себе на службу.

Гамет усмехнулся, обнажив белые зубы.

— Он так и поступил, иначе меня бы здесь не было.

— Вижу, ты успел повоевать на своем веку.

— Позвольте, молодой господин, я возьму вашу лошадь. Паран отдал ему поводья, затем обернулся и стал разглядывать знакомый двор. Почему-то двор показался ему меньше, чем прежде. А вот и старый колодец, выкопанный здесь много веков назад и теперь совсем обветшавший и готовый рассыпаться в прах. Ни один каменщик не возьмется его чинить, боясь разбудить призраков. На таких же старых камнях стояла и родовая усадьба Паранов. Пространство под ней было полно каких-то помещений, проходов, тупиков,наполовину засыпанных землей, сырых, низких и ни что уже не годных.

Двор жил своей привычной жизнью. Никто из слуг даже не заметил появление молодого господина.

Гамет осторожно кашлянул у него за спиной.

— Ваших родителей нет в городе.

Паран рассеянно кивнул. Еще бы: в Эмалау, их загородном поместье, у отца всегда найдутся дела. Жеребята, виноторговля. Все как всегда.

— А сестры ваши здесь, — продолжал Гамет. — Я сейчас скажу, чтобы прибрали в вашей комнате.

— Так ее не открывали с самого моего отъезда?

Гамет помялся.

— Почти. Просто перетащили туда кое-что из мебели и сундуки. Сами знаете: места в доме мало…

— Сколько себя помню, его всегда было мало.

Паран вздохнул и молча зашагал к крыльцу.

Пиршественный зал был пуст. Эхо возвращало гулкие шаги Парана. Пуст был и длинный стол, к которому направлялся сейчас лейтенант. Из-под ног с хриплым мяуканьем разбегались потревоженные кошки. Паран швырнул на спинку стула запыленный плащ, сам сел на скамью и уперся спиной в обшитую деревом стену. Глаза он закрыл.

— А я думала, ты по-прежнему находишься в Итко Кане, — раздался поблизости женский голос.

Паран открыл глаза. У начала стола, опираясь рукой о спинку отцовского кресла, стояла Тавора — его средняя сестра. Она была всего на год моложе Парана. Все та же простая одежда, все то же бледное лицо и рыжеватые волосы, подстриженные даже короче, чем было нынче принято. За это время Тавора успела вытянуться и почти сравнялась с ним ростом. Из неуклюжей девочки-подростка она превратилась в девушку, но красоты это ей не прибавило.

Тавора глядела на брата, внешне ничем не выказывая своих чувств.

— Я получил новое назначение, — пояснил Паран.

— В Анту? Странно, что мы об этом не слышали.

«Конечно, вы бы обязательно услышали. Знать хоть и утратила свое влияние, но по умению разузнавать новости ей по-прежнему не было равных».

— Мое назначение оказалось неожиданностью даже для меня. Но в Анте я служить не буду. Я приехал всего на несколько дней.

— Тебя повысили в звании? Или назначили на более высокую должность?

Паран улыбнулся.

— Вот уже и ты начинаешь повторять отцовские слова: влияние, положение, богатство. Добавь еще сюда честь фамилии.

— Об этом, братец, ты давно перестал беспокоиться.

— Теперь об этом беспокоишься ты. Отец что, отходит от повседневных дел?

— Постепенно. Со здоровьем у него все хуже. А ты ведь даже ни разу не написал ему из Итко Кана.

Паран вздохнул.

— И ты, Тавора, решила хоть как-то восполнить ему то, чего он так и не дождался от своего непутевого сына? Не думаю, что я снискал бы отцовскую благосклонность, если бы остался здесь и не пошел в армию. Я всегда считал: управлять семейными делами должен тот, кто это умеет.

Тавора сощурилась. Гордость не позволила ей даже улыбнуться на комплимент брата.

— А как Фелисина? — спросил он про младшую сестру.

— Как всегда. Сидит затворницей у себя в комнате и сочиняет. Она еще не знает о твоем приезде. Представляю, как она обрадуется и как следом огорчится, когда ты скажешь ей, что приехал всего на несколько дней.

— Она становится твоей соперницей?

Тавора презрительно фыркнула и отвернулась.

— Фелисина? Она слишком мягкотелая для этого мира. Да и вообще для любого мира, кроме своих четырех стен. Сам увидишь: она ничуть не изменилась.

Паран смотрел на жесткую, словно деревянную спину удалявшейся Таворы. Только сейчас он сообразил, что от него отчаянно пахнет потом: его собственным и лошадиным. И не только потом. От него пахло дорожной грязью и чем-то еще.

«Старая кровь и старые страхи, — подумал Паран, оглядываясь по сторонам. — А пиршественный зал-то совсем и не такой громадный, как мне раньше казалось».

ГЛАВА 2С приходом морантоввсе изменилось,и вольные города,подобно суденышкам утлым,накрыли имперские волны.На двенадцатый год сражений —год Расколовшейся Луны —явилось ее дитя,неся губительный дождьи чернокрылую надежду.Два города продолжалидавать отпор малазанцам.Один — горделивый и стойкий,у Тьмы под могучим крылом.Другой — разделенный,лишенный солдати союзников тоже…Тот, что силен был, пал первым.Взывание к Тени. Фелисина (р. 1146)

1163год сна Верны (два года спустя)

105год Малазанской империи

9год правления императрицы Ласэны

В клубах бледного дыма кружились вороны. Их хриплые крики сливались в зловещий хор, заглушая крики и стоны раненых и умирающих солдат. Удушающе пахло обгорелыми человеческими телами.

На третьем холме, откуда открывался вид на павший город с горделивым названием Крепыш, стояла боевая колдунья по имени Дырявый Парус. Ее окружали искореженные груды доспехов и оружия — вернее, того, во что все это превратилось.

От тех, кто еще какой-то час назад носил эти доспехи и держал в руках оружие, вообще ничего не осталось. Тишина, затаившаяся внутри измятых шлемов и сплющенных нагрудников, отдавалась в голове колдуньи погребальной песней.

Дырявый Парус стояла, скрестив на груди руки. Красный плащ с серебристой эмблемой — свидетельство того, что эта женщина принадлежала к числу боевых магов Второй армии, — висел опаленными клочьями на ее круглых плечах. Ее овальное, полное лицо, с которого обычно не сходила невинная улыбка, прорезали глубокие морщины, а румяные щеки сделались бледными и дряблыми.

Внешние звуки и запахи отступали перед внутренней тишиной, наполнявшей колдунью. Куски и клочья доспехов, разбросанные вокруг, глядели на нее с немым укором. Это они заглушали собой весь этот внешний гвалт. Но был и другой источник тишины. Магических сил, выпущенных сегодня наружу, вполне хватило бы на то, чтобы разорвать завесу между мирами. Сущности Хаоса, двигавшиеся меж магических Путей, были совсем близко. Колдунья почти ощущала их прикосновение.

У нее не оставалось никаких чувств. Всех их поглотил ужас недавних событий и не менее страшная картина — легионы черных морантов, направлявшихся в павший город Крепкие Стены. Дырявый Парус смотрела из-под тяжелых век на их одинаковые ряды и вдруг поняла: одно чувство у нее все-таки осталось. Ненависть.

«Союзники. Предвкушают долгожданное кровопролитие».

Не пройдет и часа, как от жителей крупного города останется не более двух десятков чудом уцелевших. Моранты были близкими соседями горожан. История их взаимоотношений насчитывала годы междоусобицы, когда удар одной стороны уравновешивался ответным ударом другой. Равновесие держалось на силе оружия.

«Шеденаль милосердная, — думала колдунья, — неужели они еще не насытились кровью?»

В городе полыхали пожары, которые никто и не думал тушить. После трех лет осады город пал. Но Дырявый Парус знала: это еще не все. Нечто притаилось и молчаливо ожидало своего часа.

Что ж, она тоже подождет. Она должна это сделать ради погибших, ибо по-другому ничем не смогла им помочь.

Равнина была устлана телами малазанских солдат. Многие лежали, раскинув руки или воздев их к небу. Вороны, словно надсмотрщики, восседали на мертвецах. Уцелевшие воины отрешенно бродили среди трупов, разыскивая павших товарищей. Колдунье было тяжело и больно смотреть на их понурые фигуры.

— Они подходят, — послышалось слева от колдуньи. Дырявый Парус медленно повернулась. В десяти футах от нее на обгорелых остатках доспехов лежал боевой маг Хохолок. Кожа его бритой головы, будто зеркало, отражала задымленное небо. Магической волной ему оторвало обе ноги. Из пропоротой грудной клетки торчали окровавленные кишки. Они уже почти не кровоточили. Только магические способности позволяли Хохолку сохранять остатки жизни.

— Я думала, ты уже мертв, — сказала Дырявый Парус.

— С утра у меня было ощущение, что сегодня мне повезет.

— Я бы не сказала.

Маг кашлянул, и откуда-то из-под сердца вылетел сгусток крови.

— Они подходят, — повторил Хохолок. — Теперь-то ты их видишь?

Колдунья повернулась лицом к склону и сощурила глаза. И в самом деле, к ним приближались четверо солдат.

— Кто они такие?

Хохолок молчал.

Его взгляд был устремлен на нее: сосредоточенный, всепоглощающий взгляд, какой бывает у людей в последние мгновения их жизни.

— Тебе угодило прямо в живот? — спросила колдунья. — Надежный способ выскользнуть из нашего мира.

Ответ мага ее удивил.

— Тебе не удается казаться черствой и равнодушной, Парус. И никогда не удавалось.

Он вздохнул и быстро заморгал. Колдунье показалось, что ее соратник прогоняет подступавшую к нему тьму.

— Знать слишком много — это всегда рискованно. Радуйся, что я тебя уберег.

Он улыбнулся окровавленными зубами.

— Думай о приятном. Плоть тленна.

Колдунья внимательно глядела на него, поражаясь неожиданно открывшейся в нем…человечности.Возможно, на пороге смерти каждый расстается с пустыми играми живых и становится сам собой. А может, она просто оказалась не готовой увидеть в Хохолке смертного человека. Дырявый Парус разомкнула руки и горестно вздохнула.

— Ты прав. Сейчас не время для лицедейства, правда? Знаешь, Хохолок, я всегда недолюбливала тебя, но ни прежде, ни теперь у меня не было и тени сомнения в твоем мужестве.

Колдунья обвела глазами обрубок тела и удивилась, что жуткое зрелище заставляет ее всего-навсего вздрагивать.

— Вряд ли даже Тайскренн сумел бы тебя спасти, Хохолок.

В его глазах мелькнула хитринка. Раздался сдавленный смех.

— Милая моя девочка. Меня всегда восхищала твоя наивность.

— Еще бы, — огрызнулась колдунья, пораженная его циничным остроумием.

— Последняя шутка в память о прошлом? — спросила она.

— Ты меня не поняла…

— Подожди, ты всерьез? Ты продолжаешь утверждать, что игра еще не кончена? Ты так ненавидишь верховного мага, что одно это должно было бы швырнуть тебя в холодные объятия Клобука. Или ты надеешься отомстить ему с того света?

— Теперь ты узнаешь, каков я на самом деле. Я всегда оставляю себе запасной выход.

— Ты не в состоянии даже ползать. Ну как ты рассчитываешь добраться до этого своего запасного выхода?

Маг облизал потрескавшиеся губы.

— А мне и не надо до него добираться. Он сам приближается ко мне. Даже сейчас, пока мы с тобой разговариваем.

Колдунье стало не по себе. Что-то вгрызалось в ее внутренности. За спиной Дырявого Паруса послышался треск лопающейся кожи, лязг металла. Кто-то шел, наступая на обломки доспехов. Звуки обдали ее холодом, будто на холм неожиданно обрушился холодный ветер. Колдунья обернулась. На вершину поднималось четверо воинов: трое мужчин иженщина. Все были забрызганы грязью и пятнами крови. Лица всех четверых были мертвенно-бледными. Женщина сразу же заставила колдунью насторожиться; похоже, она тянулась вслед за мужчинами, точно навязчивая мысль, от которой никак не отделаться. Присмотревшись, Дырявый Парус увидела, что незнакомка совсем еще девчонка. Довольно привлекательная, только очень холодная. Живая льдинка.

«Что-то здесь не так. Берегись!» — сказал колдунье внутренний голос.

Человек, подошедший к колдунье, был в чине сержанта, если судить по витому браслету у него на запястье. Изможденное, покрытое морщинами лицо, темно-серые глубоко посаженные глаза, бесстрастный взгляд.

— Этот? — спросил он, обращаясь к высокому и худощавому чернокожему воину, который поднялся одновременно с ним.

Чернокожий покачал головой.

— Нет. Того, кто нам нужен, здесь нет.

Он говорил на малазанском языке, но с сильным акцентом, выдававшим в нем уроженца Семиградия.

На холм поднялся третий солдат, тоже чернокожий. Вид у него был довольно расхлябанный. Он словно не видел колдуньи, сразу же прилипнув взглядом к Хохолку. Столь откровенное пренебрежение к ее персоне задело женщину. Она приготовилась было огреть незнакомца парой язвительных слов, но вдруг почувствовала, что сейчас не время и не место.

— Если вы явились для погребения, то явно поспешили, — сказала она сержанту. — Как видите, раненый еще жив. Ах да, — словно что-то вспомнив, спохватилась Дырявый Парус. — Разумеется, вы не собираетесь его хоронить. Вы — исполнители какого-то замысла Хохолка. Он думает, что способен жить дальше с половиной тела.