Чтение 44–й страницы книги ~Война мага. Конец игры~

Император молча взглянул в лицо и проконсулу, и чародейке — они отвернулись. Встречаться со взором своей Тайде он сам избегал.

— Башни Нерга страшатся куда больше, чем всей остальной Радуги, вместе взятой. И, боюсь, нас встретят не мальчишки и девчонки, только что из-за парты, а матёрые аколиты, вроде тех, что явились через дольмен. Могут, кстати, через те же дольмены и сбежать, если поле и стены останутся за нами.

— Не сбегут, — тихо сказала Сеамни, садясь и зажимая тонкие ладошки между колен. — Мы им нужны, и притом — живыми. Если б дело всё упиралось в то, чтобы нас убить… Это смогли бы сделать и ассасины Лиги.

Кер-Тинор, молчаливый и неподвижный, как изваяние, не выдержал — у Вольного вырвалось сдавленно-яростное «хмф!»

— Не обижайся, Кер, — виновато попросила Сеамни. — Но ведь это правда.

— Неправда! — вспылил капитан ближней стражи. — Лига, Серые — жалкие щенки! Они крали объедки с нашего стола, учили своих так, что половина ломала себе руки, ноги, а порой и шеи. Против Вольных они — ничто!

— Не горячись, Кер, — остановил его правитель Мельина. — Сеамни права, Нергу мы нужны живыми. Склоки внутри самой Империи всебесцветных занимают мало. А вот Разлом и всё, с ним связанное… какая сила, какая мощь пропадает бесцельно! Разве ж это достойно — изломать какой-то забытый всеми мир? Нет, в Нерге наверняка спят и видят себя оседлавшими Разлом, покорившими его и научившимися им управлять. Наверное, каким-то образом мы и впрямь связаны с той бездной…

Сеамни молча кивнула — она, похоже, быстро теряла интерес к подобным разговорам, как только изнутри неё раздавался ей одной слышимый голосок, говоривший с нею без единого слова. Даже если её Гвин заявлял, что пойдёт на штурм зловещей башни первым, словно простой застрельщик.

— Всё будет хорошо. — Император обнял Дану за плечи. — Я им нужен. Как и Сежес, как и ты. И потому они…

— Наш нерождённый сын им тоже понадобится, — тихо и убеждённо отозвалась Сеамни.

Клавдий глухо зарычал:

— Кровью умоются!..

— Не грози зря, храбрый проконсул, — покачала головой Сежес. — Ты не видел башни Нерга.

— А что там такого? Пять колец крепостных стен, одна другой выше? Рвы? Ловушки? Что?

— Ничего. Просто башня. — Сежес зябко повела плечами. — Высокая, пирамидальная. Гладкие стены.

— Ворота там какие? — деловито осведомился проконсул. — Сталь, дерево? Толстые? Какой подход, дорога какая?

— Там нет ворот, — криво усмехнулась чародейка. — Есть узкая дверца. Нас, если ты помнишь, доблестный проконсул, никогда не пускали внутрь. На отшибе выстроен специальный двор для гостей. Притом не отличающийся роскошью или особыми удобствами.

— О штурме самой башни станем думать, подступив к ней, — заметил Император. — Перед нами Гунберг. Клавдий, у тебя всё готово?

— Мой повелитель, — вытянулся проконсул. — Счастлив донести — всё поистине готово.

— Тогда начнём этой же ночью. Сежес! Сможешь сделать, что обещала?

Волшебница уверенно тряхнула волосами.

— Смогу, мой Император. Вчера ночью пробовала — тяжело, но получается.

— Тогда действуем, как условлено.

— Да, мой повелитель, — поклонилась чародейка.
* * *

Чародей в фиолетовом плаще нервно прохаживался по парапету гунбергской стены, то и дело принимаясь грызть ногти. Окажись здесь Тави, воспитанница Вольных, она, конечно, тотчас узнала бы старого знакомца.

Мэтр Ондуласт. Маг Кутула. Просидевший в Хвалине все главные события той страшной осени, опоздавший к штурму главной твердыни своего Ордена, не взятый его набольшими в их таинственную вылазку куда-то за пределы самого мира — и вот сейчас оказавшийся здесь, в окружённом Гунберге, да ещё и в компании с гномом!

Последнее снести оказалось тяжелее всего. Тем более что воины Каменного Престола, союзника Конгрегации, конечно же, не носили никаких бирок.

Но — приказы вышестоящих не обсуждаются. И вот мэтр Ондуласт нёс ночную стражу на гребне стены, на том самом участке, что выпало оборонять малому отряду, пришедшему от Каменного Престола на помощь восставшим баронам.

— Мэтр, — за спиной затопали. Маг обернулся, раздражение и неприязнь пробивались даже сквозь животный страх.

— Что тебе, Сидри?

— Пришёл взглянуть, как там легионы узурпатора, — отозвался гном, выглядывая в бойницу меж зубцами.

— А что на них глядеть? Чего глядеть, я спрашиваю? Встали. Разбили лагерь. Палят костры. Дров-то у них в избытке, не то что у нас. И провизии. Всё, вишь, велено было в Мельин свезти!

— Не слишком разумно, не слишком, — отозвался гном, пристально вглядываясь в быстро сгущающийся сумрак. Вокруг стен Гунберга действительно разгорались многочисленные костры. — Сколько ж тут когорт?

— Десять легионов, — буркнул Ондуласт. — Где смог собрать столько? Потому что ещё целое войско осаждает столицу… Небось, вывел все силы с побережья, да ещё и наборы были, я знаю…

— Нет там десяти легионов, мэтр, — уверенно бросил Сидри. — Семь, самое большее.

— Семь… нам и того хватит. — Ондуласт едва не сорвался на визг. — Сколько в гарнизоне? Три сотни рыцарей, пять тысяч пехоты; из них только половина — дружинники, а остальное… сам знаешь, гноме.

— Знаю. Наёмники. Арендаторы, силой взятые. Эти-то разбегутся сразу, едва завидев Серебряные Латы.

— А твои? — не удержался чародей.

— Мои-то, мэтр? — тяжело взглянул на него Сидри. — Мои станут драться до конца и даже дальше. С узурпатором идут предатели, отщепенцы, кого отверг сам Каменный Престол — себя они называют гномами «молота и василиска». Х-холуи!.. — Сидри сплюнул. — Небось, когда со всеми шли… — Он рыкнул что-то совсем неразборчивое и замолчал.

Право же, не следовало напоминать обидчивому хумансу о своей роли во «вторжении Драгнира», как теперь стали именоваться те события.

— Так что они делать-то станут, эти легионы? — тормошил Ондуласт гнома. Страх вновь брал своё, и когда-то презренный «подземный карл» уже начинал казаться испытанным боевым товарищем. Кутульского мага бросало из крайности в крайность.

— Что делать? Ежели не дураки — а там отнюдь не дураки сидят, мэтр, уж поверь мне — то ничего делать не будут. Встанут в осаду. Сил у них хватит. Узурпатору надо Мельин брать, а не с нами ковыряться.

— А зачем же тогда он сюда явился?

— Может, ещё куда направляется? На Ежелин, к примеру? Там-то ваших куда больше, чем здесь.

— Никто не думал, что он кинется на север, — прошипел Ондуласт, вновь принимаясь за огрызок ногтя на правом безымянном пальце. — Все считали, что упрётся лбом в мельинскую твердыню, а мы в это время…

— Натравите на него козлоногих, — докончил Сидри. — Что ж, хороший план, даже отличный. Был. Потому как твари, из Разлома повылезавшие, все куда-то делись и на востокбольше не прут, а узурпатор ни во что лбом не упирался, а двинул прямиком на север, брать города и ломать хребет вашему восстанию.

— Ну, пока-то ничего не сломал, — буркнул Ондуласт. — Битвы ни одной не случилось…

— А почему вы, маги, не можете на него какой-никакой мор наслать? — вдруг спросил Сидри. — Ну или там дождь огненный? А, мэтр Ондуласт? Ты же сам — чародей не из последних.

— Когда потребуется — нашлют, не волнуйся, гноме.

— Как же мне не волноваться, мэтр? Мы теперича в одной лодке. Ва… нас разбили на Ягодной гряде, там же полно чародеев было — как такое возможно?

— Долго рассказывать, гноме, — буркнул Ондуласт. — Меня самого там не было, слышал, что использовал узурпатор некий артефакт, нечто такое, что и его защитило, и легионы, а вдобавок и повернуло силы наших Орденов против нас же.

— А сейчас? — не отставал Сидри. — Что, один раз напугал вас, и готово дело?

— Ничего он нас не… — запальчиво начал было чародей, однако гном его уже не слушал.

—Suuraz Ypud!— заорал он, подскакивая на месте и хватаясь за топор. — Смотри, маг, зырь в оба!

Обмирая, Ондуласт метнулся к бойнице.

Гунберг давно не знал набегов, орки, тролли и прочие обитатели северной лесотундры сюда не доходили, войны с Дану остались в прошлом и даже последнее — вторжение Деревянного Меча — не затронуло этих мест. Вокруг стен широко раскинулись «чёрные» кварталы, бревенчатые срубы ремесленного люда. Смертный Ливень не заходил так далеко на юг, крыши оставались простыми, тесовыми. Засевшие в городе мятежники не успели разбросать посады — настолько стремительно наступали имперские легионы. И сейчас, прикрываясь грубо связанными из жердей щитами, к стенам подбирались штурмующие, таща с собой длинные лестницы.

— Подготовились, — с ненавистью бросил Сидри вполголоса. — Лестницы-то, эвон, специальные, не только что сколоченные.

— Эттто поччему? — Ондуласта била крупная дрожь, волшебник чувствовал, как подгибаются колени, а желудок пришёл в такой непорядок, что вот-вот грозил навеки опозорить чародея перед воинами Каменного Престола.

— На крюки посмотри, мэтр. Зубья железные, чтобы цепляться за край стены, чтобы не оттолкнуть… Хитрые, т-твари… Ну, господин маг, сделай же хоть что-нибудь! Пока они нам глотки не перерезали!

Топоча коваными башмачищами, к Сидри сбегались его сородичи, угрюмые и насупленные. В бойницы высунулись самострелы, гномы спешили занять места.

— Давай, мэтр! — гаркнул Сидри, с презрением глядя на растерявшегося волшебника. — Это тебе не «гнумав с биркай» на хвалинских воротах трясти!

Ондуласт хотел обиженно возразить, что сроду не стоял на хвалинских воротах, что этим занимались служки совсем не его ранга, но тут снизу свистнула первая стрела, ион враз забыл обо всём.

Кто-то из легионеров выстрелил с колена, промахнувшись лишь самую малость — арбалетный болт пронёсся совсем рядом с головой беспомощно застывшего чародея.

— Заррраза! — прорычал Сидри, дёргая Ондуласта за плащ. — Колдуй, колдуй, провалиться тебе в Разлом!

— А-а… н-ня, — пролепетал чародей, однако за дело действительно взялся. Правда, руки у него тряслись, и простейшее заклятье срывалось трижды, прежде чем на четвёртый раз у него получился достаточно мощный огнешар — ничего более утончённого в парализованном ужасом сознании мага уже не умещалось.

Тем не менее, туго стянутый клубок пламени взорвался прямо перед связанным из жердей щитом; тот моментально вспыхнул, легионеры с отменной проворностью бросились в укрытия. Воители Подгорного Племени разрядили самострелы, но едва ли кого-то задели.

— Давай, маг, давай! — надсаживаясь, заорал Сидри, поворачивая искажённое яростью лицо к чародею.

—Gakke!16— выкрикнул кто-то из гномов, тыча рукою вниз.

Там, легко перешагивая через разбросанные и горящие жердины, мимо прижавшихся к стенам легионеров, шла женщина в небесно-голубом плаще, такого же цвета узких портах и короткой куртке. Тёмные волосы вольно разлились по плечам, на груди неестественно-ярко сверкала какая-то побрякушка.

Ондуласт судорожно сглотнул, чувствуя, как штаны оросила горячая струя.

Предательница Сежес.

— Никому он ничего уже не даст, — возвысила голос чародейка, отталкиваясь и воспаряя над землёй.

Сидри с проклятием выпустил стрелу, но промахнулся. Волшебница, как на крыльях, перемахнула стену, мягко опустившись на парапет за спинами Ондуласта и гномов.

— Ничего он никому уже не даст, — звучно повторила она.

Страх придал Ондуласту силы, хотя за миг до этого заставил постыдно обмочиться. С его рук сорвалась тёмно-фиолетовая спираль, словно змея, прянула точно в грудь волшебнице — и, вспыхнув, разбилась о яростное сияние, исторгнутое её нагрудным талисманом.

— Ну-ну, — неприятным голосом произнесла Сежес, резко разводя руки, словно собираясь обнять и гномов, и Ондуласта, и даже ближние башни городской стены.

Второе заклятье Ондуласта лопнуло, осыпав его и ближайших гномов снопом жгучих искр. Сородичам Сидри никто не отказал бы в смелости, они ринулись на чародейку со всех сторон — но лишь разлетелись кто вправо, кто влево, получая увесистые, но незримые оплеухи.

Ондуласт пошатнулся, сел, закрывая трясущимися руками лицо и завывая в голос. Он хотел жить, жить, жить!

— Убирайся отсюда, — услыхал он холодные слова Сежес. — Правитель Мельина не желает кровопролития. А теперь…

…За воротами Гунберга что-то ярко сверкнуло, повалили клубы почти невидимого в сгустившемся мраке дыма, и тяжёлые створки с грохотом рухнули, сорванные с петель. Впроёме появилась Сежес, залихватски закинувшая конец плаща через плечо.

— Заходите, открыто! — громко и звонко крикнула она легионерам.

…Сидри с трудом приподнялся, очумело вертя головой — шлем на ней уже отсутствовал. Отсутствовал и топор, как, впрочем, и панцирь. А прямо над гномом нависал, напряжённо и зло глядя ему прямо в глаза, имперский легионер в полном вооружении. Доспехи высеребрены — значит, Сидри угодил в лапы Первому легиону, императорской гвардии.

—Itta, Ypud,— твёрдо сказал человек. «Вставай, гном».

Странно, почему они не связали мне руки? Ну, дураки, сейчас вы за это поплатитесь…

Вокруг зашевелились сородичи Сидри — у большинства, как убедился он, оказались надеты колодки. Верно, Сидри очнулся раньше, чем до него добрались.

Эх, мне бы сейчас Драгнир…

Я ведь держал его. Ладони помнят. Мы шли с запада на восток и никто не мог нас остановить. Малой дружиной мы опрокидывали легионы, а теперь — пойдём в цепях на рабский рынок?..

Откуда взялась мысль о рабстве, Сидри не знал. Может, именно от колодок, в которые легионеры деловито забивали его друзей?..

Гном взревел бешеным вепрем, выставив плечо, ринулся на ближайшего имперского солдата — тот ловко увернулся, наотмашь хлестнул Сидри копейным древком; гном взвыл,но на ногах устоял. Слепая ярость затуманила взор, он вцепился в рукоятку короткого, чуть изогнутого кинжала на правом бедре легионера, успел ощутить ладонью обточенную кость оленьего рога, и…

Спину между лопатками разодрала дикая боль. Что-то тупое и холодное всунулось туда, словно таран, пробивший крепостные врата.

Но, к счастью, это длилось недолго.

— И к чему это? — недовольно проворчал центурион, глядя на мёртвого гнома, застывшего лицом вниз в луже собственной крови. — Не мог угомонить иначе, Герний?

— Виноват. — Легионер стоял навытяжку. — Не хотел я его убивать, честное слово. Сам думал — тупым концом копья, а оказалось…

— За «оказалось» — таскать тебе сегодня трупы весь день до заката, — угрюмо бросил центурион. — В Первом легионе да такой позор! Не видел, чем бьёт, мыслимое ли дело!.. Вали с глаз моих, Герний.

— Слушаюсь!..

…Тело Сидри вместе с полудюжиной других бедолаг, не пожелавших сдаться или бросившихся на легионеров с голыми руками, отдали гномам Баламута — Император велел иххирду не вмешиваться в уличные потасовки, а заняться пленными и «достойным погребением» убитых.

…Мэтр Ондуласт трясся куда сильнее всем известного осинового листа, пока его вели по гунбергскому предместью. Город достался узурпатору почти без боя. Проклятая Сежес, набрав поистине великую силу, сокрушила городские ворота и смела защитников на ближайших к ним участках стены — штурмовые манипулы Первого и Третьего легионов без помех и потерь ворвались внутрь. Пока развернулись три сотни рыцарей, стоявших в «резерве», то есть спавших в городской ратуше, пока с других частей стены не подоспели дружинники — Серебряные Латы, словно хороший, остро отточенный клинок, успели прорваться к самому сердцу Гунберга, рыночной площади. Там, сомкнув щиты и выставив копья, осыпая филумами высыпавших рыцарей, из которых мало кто успел вскочить в седло и полностью вооружиться, они опрокинули защитников. Пробравшись боковыми улочками, в спину мятежникам ударили воины Третьего легиона, и к полуночи всё было кончено. Уцелевшие бароны, их дружинники и силком поставленные в пехоту арендаторы сложили оружие. Последние, впрочем, стали сдаваться, едва завидев наступающих легионеров.

Сдались не все маги, кое-где Серебряные Латы пустили в ход заветные «сборы» Сежес. Задыхаясь от кашля, катаясь по земле и раздирая ногтями грудь, чародеи попадали в плен точно так же, как и «добровольно сдавшийся» Ондуласт. Сейчас кутульский маг горько жалел, что не попал в следующую, ещё более желанную категорию — «добровольносдавшийся, не оказавший до этого сопротивления».

Их вели кое-где выгоревшим посадом, деловитые пожарные команды из всё тех же легионеров вместе с жителями растаскивали обугленные брёвна.

Ондуласта сопровождала пара молодых и очень серьёзных магов, из сторонников Сежес, сразу ушедших вместе с ней, когда только решалось, можно ли иметь дело с «возвратившимся безумцем».

Миновали кучку воинов и простолюдинов, тушивших наполовину сгоревший сарай.

Ондуласт втянул голову в плечи. Ничего хорошего ему ожидать не приходилось.

И точно.

— А ведь енто он у меня дочку забрал! — выкрикнула вдруг какая-то женщина, в драном кожушке и худом платье. — Он, как есть он, магик проклятущий!..

Ондуласт обмер, а желудок его скорчило жестоким спазмом.

Остальной люд, только что усердно растаскивавший обугленные огрызки сруба, молча и недобро надвинулся на конвой Ондуласта. Трое легионеров сдвинули щиты, старший прикрикнул — мол, сей магик есть пленник повелителя, Императора Мельина, и всякий, кто покусится…

Просвистел первый камень. Пущенный ловкой рукой, пролетел над щитами солдат и угодил прямо в плечо мэтру. Ондуласт подскочил, взвизгнул, бросился наутёк — слепо, прямо на какой-то плетень. Женщина в кожушке первой ринулась в погоню, за ней, с проклятиями — трое легионеров. Молодые маги остались на месте, один поспешно сплёл руки перед грудью, что-то прошептал — правая нога Ондуласта онемела, как раз в тот момент, когда он пытался перемахнуть через второй ряд плетня.

Перехватило дух, когда чародей увидел прямо под собой заточенный кол, нацелившийся ему в живот.

Нога подвернулась, соскользнула, и…

Легионеры успели первыми, женщина в кожушке потратила лишний миг, чтобы схватить валявшиеся возле раскрытых ворот хлева вилы. С ловкостью, которой позавидовал бы иной велит, она ткнула острие прямо в висок истошно вопившему Ондуласту, обхватившему развороченный колом живот.

Крики мага тотчас оборвались.

…Император въехал в Гунберг следующим утром. На ратушной площади его ждали молчаливые ряды пленных — сдавшиеся бароны с дружинниками. Пахарей распустили по домам ещё ночью.

Мятежники мрачно молчали. Надо полагать, в памяти у всех накрепко засели памятные указы правителя Мельина — как должно поступать с теми, кто, несмотря на все «увещевания многие», не отречётся от Конгрегации. Конечно, тут, в Гунберге, собрались самые худородные из восставших — вся верхушка засела в Мельине, самые же умные, или дальновидные, что порой одно и то же — в Ежелине, до которого ещё не один день пути.

Рядом с Императором ехал известный многим проконсул Клавдий, ближе к правителю Мельина — чародейка в голубом, проклинаемая многими Сежес; ещё ближе — черноволосая девушка-Дану; эту пока что совсем не проклинали. Пока что.

Подойдя к Гунбергу, Император не тратил время на переговоры и требования сложить оружие. Мятежники расценили это как несомненный знак судьбы — с заранее осуждёнными говорить, действительно, смысла нет.

Император привычно держал чуть на отшибе кровящую левую руку. Казалось бы — свыкнуться с таким невозможно. Оказалось — очень даже и вполне. Когда понимаешь, что идёшь против силы, по сравнению с которой твоя жизнь — даже не разменная монета, а нечто куда мельче. Люди здесь вообще просто источник, средство, ингредиент, обладающий некими свойствами. Требуется чем-то особенный Император Мельина — а подать его сюда, и сколько других людишек, даже наших же собственных слуг, сгинет, добывая драгоценную добычу, никого не волнует. В принципе не может волновать. Даже не как у самого жестокого и бесчеловечного тирана. Никакой тиран невозможен без подданных и слуг, а Нерг ни в тех, ни в других не нуждался. Людей можно заменить. Не всегда, но в тех случаях, когда нельзя, люди всё равно оставались всего лишь ингредиентами. Не «говорящими вещами», не «двуногим скотом», а именно компонентами, подобно всевозможным солям и кислотам для алхимика.

Сейчас перед Императором мрачно переминались с ноги на ногу почти две с половиной сотни разоруженных рыцарей. Баронов тут раз, два и обчёлся, всё больше дружинники, безземельные, получившие скромные наделы от сеньоров, или же и вовсе живущие подачками с баронских или рыцарских столов. Впрочем, редко какой рыцарь мог содержатьбольше пяти-шести бойцов, следовавших за ним в сражение.

Все они приговорены, думал Император. Сегодня каждая капля, скатывавшаяся с левой кисти, отзывалась тягучей болью во всей изувеченной руке. Мы все приговорены, все оказались в заложниках у нергианцев. Даже Радуга, многие десятилетия, если не века, считавшая себя единственной настоящей хозяйкой Мельина. Они долго плели интриги,аккуратно подводя к нужному для себя исходу. Кому оказалась выгодна схватка Семицветья и Империи? Только им. Кто надеется извлечь какие-то бенефиции из страшного Разлома, наступления козлоногих и так далее? Опять же, один лишь Нерг. Что? Семандра? Если твари из бездны возобновят натиск на восток, то рано или поздно доберутся и до «свободных» королевств. Конечно, семандрийцы могут этого не понимать, вообще не представлять себе опасности, но это уже не имеет значения. Важно лишь, что из всех бед и несчастий Мельина с завидным постоянством выгоду извлекали лишь всебесцветные.

— Есть ли здесь те, кто хватал детей? — вполголоса спросил Император, нагибаясь к Сеамни.

— Есть, — чуть помедлив, отозвалась Дану, лицо её дрогнуло, ладонь прошлась по животу.

— Есть, — подтвердила и Сежес, пальцы чародейки коснулись висящего на шее гномьего оберега. — Кровь метит сразу и навсегда.

— Их — повесить, — бросил Император. — Остальных — отпустить по домам. Оружие не возвращать.

Сежес медленно повела головой, словно пытаясь без слов сказать: «ну и ну!»

Правитель Мельина тронул поводья, пустил коня медленным шагом вдоль строя пленных.

Да, Сежес и Сеамни выберут. Бестрепетно проедутся следом, молча указывая то на одного, то на другого. Легионеры выволокут упирающихся из толпы, быстро скрутят руки.

Может, это неправильно; может, эти вояки лишь выполняли приказы магов. Последних, кстати, удалось захватить немного, большинство быстро поняло, что происходит, и сумело удрать, даже не попытавшись оказать сопротивление. Одного, захваченного прямо на стене, к сожалению, ожидал самосуд.

— Этот, — услыхал он шёпот Тайде. И сразу — «да» Сежес.

Император кивком указал на могучего затравленно озиравшегося рыцаря в изорванном кафтане без гербов.

— А-а-а, за что?! — истошно завопил тот, извиваясь в руках четверых дюжих легионеров.

Правитель не обернулся.

— Клавдий, передай охране, кто это такие и за что. Скажи — охотники за детьми. Скажи — Радуга приносила малышей в жертву.

Проконсул молча кивнул, сделал знак совсем молодому легату-порученцу.

…Всего из пленных выдернули больше двух десятков — тех, кто помогал магам Радуги ловить детишек по окрестным селениям и самому Гунбергу. Отделенные, кажется, поняли, в чём дело — судя по волчьим взглядам. Вокруг них сомкнулось кольцо солдат из Третьего легиона, центурион шепнул что-то своим людям, и теперь они, в свою очередь, глядели на пленных настоящими волками — верно, успел поделиться полученными от Клавдия вестями.

На площади и возле неё уже стало черным-черно от собравшегося люда. Наверное, сбежался весь Гунберг. Вольные заметно напряглись, плотнее сомкнув кольцо вокруг Императора — момент для покушения сейчас — лучше не придумаешь. Достаточно одного удачно пущенного огнешара, одного затаившегося на каком-нибудь чердаке мага Радуги.

Выдвинулась ещё одна манипула Третьего легиона, выразительно нацелилась на заволновавшихся пленных остриями многочисленных пилумов.

Император остановил коня, приподнялся в стременах.

— Добрый народ Гунберга! — Зычный голос разнёсся по всей площади, однако искалеченная рука отозвалась болью, глубокой, таящейся в самой сердцевине костей, и ещё быстрее стали срываться тяжёло-алые капли с левой кисти. — Мои верноподданные горожане, мятеж так называемой Конгрегации пресечён. Сюда возвращается имперское правосудие. Я знаю, многие из вас лишились детей, захваченных обезумевшими магами Радуги. Эти, — он ткнул пальцем себе за спину, — помогали им. Вольно или невольно, под угрозой смерти или как-то ещё — неважно. Империя запрещает человеческие жертвоприношения…

— У нас был рескрипт! Твой рескрипт, узурпатор! — отчаянно завопил тот самый верзила, первым выдернутый из строя. — Ты сам дал его Нергу! Са-а-ам!

Как и следовало ожидать. Конечно, с той проклятой грамотой им стало куда легче. А я-то ещё удивлялся, зачем им потребовалось формальное разрешение в воцарившемся хаосе… Умны вы, всебесцветные, ничего не скажешь.

— Всебесцветный Орден Нерг вытребовал себе это, обещая в ответ спасение Мельина! — Император не замешкался с ответом. Сейчас главное — отвечать резко и быстро, не задумываясь и не колеблясь, с «победительным видом», как советовала читанная в юности книга «О водительстве народов». — Он вымогал это «право», когда от Разлома на нас шла стена злобных тварей, пожиравших всё живое. Он обещал, что в час решающей битвы, когда легионы стояли в одиночестве против сонма чудовищ, какой не приснится ив ночном кошмаре, нам придут на помощь. Никто не пришёл. Нам пришлось отступать, отдавая козлоногим страшилищам наши города, деревни и поля. Наши верноподданные претерпели великие муки, множество их принуждено было бежать, бросая всё нажитое. А сколько тех, кого настигли и сожрали твари Разлома?! Нерг нарушил слово. Сделка не состоялась. И ещё, рыцарь, — Император яростно повернулся к верзиле, — скажи, видел ли ты сам эту грамоту?

— Видел! — не сдавался тот. — Своими глазами, вот как тебя сейчас, узурпатор!

Смел, что и говорить.

— А было ли там сказано, — загремел Император, — что я, правитель Мельина, сам должен решить, кому умирать за то, чтобы жил наш мир?! Это моё бремя и моя беда. И те, кто помогал Нергу, кто забирал детей, вырывал их рук родителей, чтобы зарезать, точно поросят — повинны смерти.

Толпа дружно взревела — похоже, детские жертвоприношения успели довести людей до последней черты.

Два с половиной десятка обвинённых встретили приговор по-разному — кто-то упал на колени, громко умоляя о пощаде, кто-то сел прямо в пыль, тупо уставясь в одну точку, кто-то и вовсе постыдно разрыдался.

— У нас была грамота! — не сдавался верзила. — С императорской печатью! Ты сам признал, узурпатор! А всё прочее — то словеса! Народ, мы его волю выполняли! Его, слышите, его! Этого и бейте!

Кер-Тинор вопросительно взглянул на Императора, однако тот лишь покачал головой. Зарубить дерзкого прямо сейчас — значило сделать его героем и страдальцем.

Вместо этого правитель Мельина повернулся к не сводящим с него глаз легионерам и жителям Гунберга. Поднял руку — левую, с которой не переставая сочилась кровь. По толпе прокатился мгновенный ропот, прокатился и испуганно затих.