Чтение 60–й страницы книги ~Война мага. Конец игры~

Не хочу говорить, не хочу шевелиться. Хочу просто дышать.

— Очнулась, — облегчённо вздыхает Наллика, устало роняя руки. — Как же мы тут все испугались…

Последняя из Красного Арка не спрашивает, что случилось. Это совершенно неважно. Хранительница Эвиала выполнила обещание.

— Ты больше не чудовище, не монстр. — Наллика быстрым движением утирает глаза. — И не Хозяйка Смертного Ливня. Он сгорел в им же подпитывавшемся пожаре. Зажжённом при помощи твоего фламберга.

Сильвия не хочет ни двигаться, ни отвечать, ни даже улыбаться. Она сейчас — словно золотая рыбка, вновь оказавшаяся в родной стихии.

Наллика склоняется над ней, что-то говорит, ласково и успокаивающе. Сильвия вновь зажмуривается.

Кажется, первое желание у неё появилось.

Спать.

А потом… ведь ей откроются все дороги. Пусть нет ни фламберга, ни золотой пайцзы, ни крупинок драконьего Кристалла, нет даже Смертного Ливня — но осталась память последней из Красного Арка, а это тоже немалого стоит.

Может, она останется здесь, в Храме Океанов. Может, отправится странствовать по миру. А может — выберется и за его пределы, посетив, в частности, знаменитую Долину Магов. Игнациус, чувствовала она, больше не будет помехой.

Что осталось, что даровано? Что взращено тобой, а что посеяно?

Дорога длинна, бесконечна, опасна. Но она осилит ее.
* * *

Дно Миров. Некогда здесь прошёл отряд Клары Хюммель, некогда именно здесь очутились Ниакрис и её отец — а сейчас, пробив небеса, сюда медленно падала огромная иссиня-чёрная скала, словно наконечник сломанного копья. Неведомая сила плавно опустила агатового исполина наземь, камни застонали, раздвинулись, подались, принимая невиданную тяжесть.

Но вот — стихли последние скрипы и стоны, воцарилась тишина, и любопытные обитатели Дна рискнули сунуться к странному пришельцу.

Безмолвие нарушил негромкий безнадёжный плач — так может рыдать любящая дочь, потерявшая отца, уже почти смирившаяся с утратой, но всё равно, заливающаяся слезамивсякий раз при одном воспоминании об ушедшем.

Множество глаз видели, как из трещины в скале выскользнул серебристо-жемчужный дракон. Израненный, он всё равно оставался прекрасен.

Кто-то из живности прыснул в разные стороны — дракон внушал инстинктивный, необоримый ужас.

Он не летел, он медленно, из последних сил ковылял — но всё равно, даже самые сильные и злобные из обосновавшихся на Дне не дерзнули заступить ему дорогу.

Сделав круг, дракон вернулся обратно. И одним огненным выдохом закрыл за собой трещину.

А если бы жители Дна Миров смогли увидеть, что творится внутри каменного исполина, то их взорам предстало бы, как жемчужный дракон осторожно обвивается вокруг темного неподвижного тела на полу, обнимает, прижимается — и, уронив голову на лапы, смежает грозные очи, погружаясь в вечное ожидание.
* * *

Спи, Разрушитель. Пусть будет спокоен твой сон. Ты всё свершил, всё успел. Цена? — не бывает цены у такой победы. Отдал всю кровь. Всего себя.

Искупил, чего было искупать.

Спи. Ты знаешь, что твоя дочка — рядом, что она не покинет тебя.

Спи, до той поры, пока не изменятся круги этого мира, пока он не станет совсем, совсем другим.

И пусть последним, что задрожит на внутренней стороне смежившихся век, будет новое солнце над новым миром — миром, составившимся из Мельина и Эвиала.

Спи.

Я буду рядом, я охраню твой сон. Я, твой отец, Витар Лаэда. Ты слышишь меня? — нет, конечно же, нет. Ты теперь дух, как и я, но скован куда более крепкими цепями. Я не жду, что ты пробудишься — даже духи, вроде бы «бессмертные», на самом деле не таковы и истаивают со временем. Истаю и я, не дождавшись твоего пробуждения — не в пределах этого мира совершится оно, я не надеюсь.

Восстание Безумных Богов открыло мне глаза, я понял, как хрупок баланс, установившийся в Упорядоченном. И понял, что он может длиться «вечно» с точки зрения простого смертного или даже эльфа-долгожителя; но для правящих здесь сил это покажется совсем недолгим.

Равновесие нарушено. И уже, похоже, необратимо.

Но тебя, мой сын, это волновать не должно. Ты исполнил свой долг, и я горжусь тобой. Горжусь безмерно, как только может отец. Я испугался смерти, не потратил последнее— и вот скитаюсь неприкаянным призраком. Ты пошёл дальше. Ты отдал всё, отдал и жизнь, получив взамен этот сон, куда больше похожий на смерть.

Сможешь ли ты проснуться? Слишком крепки путы.

Пока не изменится этот мир, тебе на него не смотреть.
* * *

— Повелитель… — Райна стояла на одном колене перед гневно встопорщившим бороду Отцом Дружин. — Мне нет прощения. Я знаю.

Вновь звучал древний язык Асгарда, не раздававшийся в пределах Упорядоченного уже невесть сколько времени.

— Прости за твой Золотой Меч…

— Оставь, валькирия. — Один положил руку ей на плечо. — Подумаешь, меч… добуду себе новый. С твоей помощью. А пока — займёмся лучше теми, кого ещё можно спасти.

— Орки?

— Да, орки. И другие, кто ещё жив. То немногое, что мы можем для них сделать.
* * *

Клара уже не кричала. Боль и отчаяние, всё имеет свой предел. И, если твоё тело отказалось умереть, рано или поздно всё отступит, оставляя тебя наедине с пустотой.

Сфайрат несся вверх с рёвом не то ярости, не то боли. Дракон с лёту пробил небесный свод, в облаках собственного пламени вырвавшись за пределы Эвиала. Только тут он остановился — как-то сразу, вдруг, словно в единый миг лишившись сил. Огромные крылья опустились, длинная гибкая шея вытянулась, голова, увенчанная рогатой короной, завалилась набок.

Тишина. После всего рёва и грохота — мёртвая, всепоглощающая тишина.

Клара повалилась на тропу — Сфайрат вынес её не просто куда-нибудь, туда, где она могла стоять и дышать.

— Дракон.

Безмолвие.

— Эй, что с тобою?

Нет ответа.

— Ты ранен? — встревожилась чародейка. С усилием приподняла тяжеленное веко, взглянула в неподвижный глаз со стянувшимся в тонкий вертикальный росчерк зрачком, словно на ярком свету.

«Нет,— раздалось у неё в сознании. Слабо, едва ощутимо. Но это был именно голос дракона, и спутать его ни с чем она не могла. —Просто мой Кристалл… его больше нет».

— И что?

«Значит, нет и меня»,— просто ответил неподвижный Сфайрат.

— Но ты же есть! — испугалась Клара.

«Ненадолго».

Огромное тело вздрогнуло, подёрнулось дымкой, стало таять. Несколько мгновений спустя перед Кларой остался лежащий человек в богато изукрашенных доспехах. Их она узнала тотчас — по той памятной встрече-поединке в пещерах.

Забрало обильно гравированного шлема откинуто, под ним — бледное лицо. Слишком, слишком хорошо знакомое.

— Ну уж нет, — рявкнула Клара, чувствуя, как к ней вновь возвращаются силы и решимость. Достаточно потерь там, внизу.

— Не стоит, — прошептал дракон, и это вновь был голос Аветуса Стайна. — Ничего не сделаешь. Я нарушил договор. Бросил свой Кристалл. И он… и теперь…

— Молчи!

Клара срывала с себя так и оставшиеся невостребованными артефакты. Они не помогли ей там, в Эвиале — но кто знает, может, сработают сейчас?

— Эта хворь… — Шёпот Сфайрата то и дело прерывался. — Не поддастся никаким заклинаниям…

— Кто бы говорил про заклинания, — пробормотала чародейка.

Кольцо из ничем не соединённых рубинов, всё прочее, захваченное в своё время из Долины — вещицы одна за другой летели в кучку прямо на тропу.

Дракон теряет силы, сейчас уже неважно почему. Артефакты, магические предметы способны, сгорая, дать очень и очень много. Если этим распорядиться с толком…

— Я тебя вытащу, слышишь? — Клара склонилась над раненым, заглянула в до ужаса знакомые и родные глаза. — Даже и не думай, что опять от меня ускользнёшь!

Мне нужен мир, лихорадочно думала Клара. Какой угодно, но мир. Якорь, плотина, стены и крыша. Здесь, в Межреальности, дракон остаётся пленником Эвиала, даже формальновырвавшись за его пределы.

Мне нужен мир. А там — там будет видно.

Потому что, когда под ногами настоящая трава, а над головой — настоящее небо, куда легче бороться с самыми страшными проклятиями и наговорами.

…И она дотащила-таки его. До самого обыкновенного мира, подвернувшегося им по пути. Её рубиновое кольцо догорело, распалось пеплом, его силы как раз хватило, чтобы мягко опустить Клару и Аветуса на поросший ароматной травой склон холма, полого сбегавшего к неторопливой широкой реке.

— Я тебя вытащу, — с яростной убеждённостью повторила волшебница.

ЭПИЛОГ

— А потом, тётя Клара? Что стало потом?

…Дом стоит чуть на отшибе, большое село отделено полосой садов, внизу, под холмом, извивается река. Здесь привычное голубое небо, вода в колодцах вкусна и холодна до ломоты в зубах, позднелетние яблоки тают во рту.

Крепкие бревенчатые срубы поднялись в два этажа, на первом — лавка, на широком подоконнике за стеклом выставлены игрушки — куклы, звери, повозки, и так далее и томуподобное. Когда к окну подходит кто-то из ребятишек, игрушки оживают — раскрывают нарисованные глаза, тычут в маленьких зевак пальцами или лапками, дразнятся и потешаются.

Тётя Клара, Клара Хюммель, бывшая глава Гильдии боевых магов, осела в далёком мирке. Она делает и продает магические игрушки, успев прославиться на всю округу.

— А потом, тётя Клара? Потом-то что было?

Дрова в камине прогорели, сложенный из них домик обрушился горкой алеющих углей. На блестящих боках яшмовых статуэток, что напротив очага, заиграли отблески — как тогда, в глубине великой опрокинутой пирамиды…

— Тётя Клара?

Восемь пар глаз — соседские ребятишки вперемежку с собственными. Сбились кучками, натащили цветасто-лоскутных одеял, подушек, устроили гнёзда и крепости — самые надёжные крепости в мире, защиту от детских страхов.

— Потом… — Клара обвела детвору взглядом: — Потом всё устроилось. Всё кончилось хорошо.

— Как? Ну тетя Клара, ну как же? Скажи, ну, пожалуйста!

— Они встретились, все вместе. — Глаза чародейки неотрывно смотрели на пламенеющие угли. — Под голубым небом, только лёгкие облачка набежали. Трава зеленела, а роса холодила босые ноги. Над озером… над озером собрался туман, там плясали водяницы, не боясь рассвета. Они выходили из мглы, скрывшей заливные луга, миновали мокрые ветлы. Дорога поднималась в гору, вела на широкий холм, расплывшийся, словно хлеб у дурного пекаря. Там виднелся…

— Замок!

— Нет, Зося, то был постоялый двор, большой, шумный и весёлый. Потому что его хозяин был сам большим, шумным и весёлым. И очень любил гостей. Всяких. Даже тех, кто безобразничал — в меру, конечно, — поспешно добавила Клара. — Безобразничал весело, конечно же. Никого не обижая и не буяня зло…

Рассказ лился, превращался в сон, пробирался прихотливыми тропками, возвращался обратно, к «настоящему», но больше следуя привидевшемуся, открывшемуся внезапно, словно сквозь нежданно распахнувшееся окно.

Клара рассказывала, уже не детишкам, не прислонившемуся к косяку двери Сфайрату — себе самой. Детворе подавай приключения, и обычно Клара на ходу придумывала что-то, о добрых драконах и безмозглых зомби, морских кровожадных чудовищах и злобных правителях. Но сегодня всё совсем другое.

И ребятня слушает. Вовсе не о приключениях и подвигах, что случается нечасто.

…Из мокрого тумана на солнечный свет. Там, где перекликаются птахи, а воробьи деловито купаются в песке, словно собираясь на великосветский раут. Он бредёт, впитывая тепло всей кожей, держа свою спутницу за руку. Настоящую руку, живую, обманчиво-мягкую, и даже натёртые рукоятями сабель мозоли куда-то исчезли.

Неподалеку в озёрных туманах плещутся водяницы. Заметили их, замерли, уставившись огромными глазищами. Замолчали. Пялятся.

Что ж, смотрите. За погляд денег не берут.

На трактирной вывеске — обнявшиеся орк и гном, оба с пивными кружками, коронованными густой пеной.

Дверь распахивается, на пороге появляется хозяин, огромный, в кожаном фартуке, лысый.

— Ну, наконец-то! — громыхает он, протягивая ручищу. — Как добрались? Легка ль была дорога? Туман да мгла — трудно пришлось? Вижу, что не заплутали, молодцы.

— Твоим, хозяин, словом подпирались, — улыбаясь, негромко произносит коротко стриженная девушка в лихо сбитом набок берете. — А туман… что ж туман. Горько только поначалу. Потом, когда руки встретятся, уже ничего.

— Застыли только совсем, — говорит её спутник, молодой, но совершенно седой. Он опирается на чёрный посох с набитыми железными кольцами, в навершии — янтарно-желтый, словно глаз дракона, отполированный камень.

— Это ничего, — добродушно басит хозяин, глаза его странно поблескивают. — Заходите. Все уже собрались. Только вас ждут.

— Что ж, войдём, — произносит мужчина, галантно распахивая дверь перед коротковолосой спутницей. Та благодарно улыбается, быстро пожимает ему пальцы, шагает черезпорог.

— Сегодня встречаются друзья, — провозглашает хозяин у них из-за спины. — Да, вы не ослышались. Друзья, хотя прежде, до времени тумана, могли и скрещивать мечи. Теперь всё по-другому, во всяком случае, здесь, у меня. За каждым стояла своя правда, и я никого не сужу. Здесь те, кто поступал, как велела им совесть, ну, а те, у кого она отсутствует — у меня не задерживаются.

Гости видят длинный стол, уставленный бочонками с пивом, деревянными подносами, где дымится вепрятина, глиняными чашами с мелкими пупырчатыми огурцами, оранжевыми земляными головками и блестящими чёрными ленивцами. Поднимается парок над чугунками с кашей, не забыты мочёные брусника и листвянка, прозрачными ломтиками нарезан копчёный жир подкорника. Простая еда, без изысков — но так здесь и дом простой.

Дом, где каждый найдет то, что искал.

— Хой! Хэ-хей! — приветствуют вошедших. Мужчина с посохом, его спутница с саблями останавливаются, молча оглядывают собравшихся, улыбаются в ответ.

Вот могучий зеленокожий орк, на бритой голове оставлен длинный чуб, тщательно перевитый кожаными шнурками и закинутый за спину, щёки покрывает клановая татуировка. Вот низкорослый гном, широкая борода лопатой, у пояса — знаменитый шестопёр. Вот девушка, задорно-курносая, высоко выгнутые брови, мягко скруглённые щёки, высокаягрудь — на неё стриженая воительница с двумя саблями покосилась не без зависти. Вот старый дуотт, усмехается, взявшись за посох, увенчанный рубиноглазой головой дракона; вот печально улыбающийся мужчина, элегантный и невысокий, небрежно прислонив к столу белый посох, обнимает за плечи красивую женщину с роскошной русой косой, переброшенной на грудь. А вот и священник в скромной рясе, улыбается, глядя на вошедшую пару в оба глаза, осторожно поглаживая нагрудный косой крест. Вот и высокий,благородной осанки воин, даже за праздничным столом не расставшийся с доспехами, на груди у него вычеканен царственный василиск, напротив воина — старый серокожий вампир в идеально-чёрном. Здесь и пожилой мужчина, высокий, седой, узкие глаза с приподнятыми уголками, что могли бы принадлежать какому-нибудь эльфу.

…Клара называет имена, однако в её собственном повествовании они растворяются, улетают невесомым дымком, рассеиваясь без следа, словно тут, пройдя через туман, всё приходится начинать сначала, и даже обретение имени.

…— Садитесь, садитесь, не стойте. — Хозяин подталкивает новоприбывших в спину.

Распахиваются двери, легко впархивает тоненькая эльфийка, флейта в левой руке, в правой — огромный букет полевых цветов, совсем свежих, покрытых росой.

— Они будут с тобой. — Флейтистка протягивает букет стриженой воительнице, та смущается, но принимает дар. — Они ведь будут стоять всегда.

— Спасибо… — Стриженая прячет лицо среди голубых и жёлтых венчиков. — Спасибо… такие красивые…

— У нас ведь сегодня свадьба, — внушительно произносит хозяин. — Вернее, у вас. Вы ведь столько ждали…

…— Урааа! — голосит кто-то из девчонок — Клариных слушательниц — и тут же получает тычок в бок от подруги, мол, не мешай, самое ведь интересное!

…Мужчина с чёрным посохом и девушка с двумя саблями медленно идут сквозь двойной ряд гостей, обсыпающих их хмелем и цветочными лепестками. Во главе, на возвышении,стоит священник, он изо всех сил старается сохранить серьёзность, но всё равно — улыбка сама просится на лицо.

…— И они поженились. — По щекам Клары текут слёзы, хорошо, что видит их один Сфайрат. — Поженились, и всё было так красиво. Невеста надела золотистое с шафрановым, агном подарил ей берилловую диадемку. С небес же спустилась жемчужного цвета драконица, ударилась оземь и обернулась прекрасной девушкой, с волосами цвета собственной чешуи, цвета самого лучшего и нежнейшего жемчуга. И тогда они все…

…Тогда они все садятся за стол, едят и пьют, однако яства не убывают. Играет музыка, они танцуют и веселятся, рассказывают какую-то смешную чепуху.

Они знают — день миновал и за стенами сгущается вечер, с холодного озера наползает мгла, заглядывает в окна, настойчиво напоминая о своих правах.

Начинают расходиться гости, один за другим они шагают за порог, и туман словно проглатывает их, силуэты исчезают в один миг.

Приключения закончились.

— Они ведь пошли домой, да, мама?

— Ну конечно, Зосенька. Они все пошли к себе домой. А молодожёны вместе с девушкой-драконом остаются за столом, и говорят, говорят, говорят, не в силах наговориться. Хозяин то и дело подбрасывает дров в очаг, изредка вставляет фразу-другую.

Ледяные волны тумана подступают к постоялому двору со всех сторон, исчезают забор и конюшни, сараи, амбары, клети, кладовые — в сгущающейся тьме остаются светитьсялишь пара окон, разделенных переплётами на четыре части каждое, за которыми — теплый свет камина, и аромат свежих пирогов с вареньем, и неспешная беседа.

Клара останавливается. Боль становится почти невыносимой.

— Но никто не боится тьмы и тумана…

…Завеса мглы смыкается. Ещё некоторое время можно разглядеть сквозь колышущуюся хмарь озарённые изнутри живительным пламенем окна, но вот угасают и они.

— Никто не боится тьмы и тумана. — Голос рассказчицы вновь набирает силу. — Потому что придёт новый рассвет. Туман рассеется, и наши путники вновь увидят дорогу, и лес, и озеро, и холм за ними. Только это уже будут другие дорога, лес и озеро. На холме… на холме будет город, которому грозит беда.

А какая беда, расскажу в следующий раз, — ох, ну что ж делать с этими глазами? Опять на мокром месте. И разве так рассказывают сказки детям? Им подавай волшебные приключения.

Детвора возмущённо загалдела, Зося попыталась перекинуться в дракона — и перекинулась бы, кабы не железное «Нет!» решительным отцовским голосом.

…Укладывали ребятню, целовали в теплые лбы и облупленные носы. Подтыкали одеяла, помогали забраться живым игрушкам. Пришёл Шоня, здоровенный кот-страж, свернулся клубком на пороге коридорчика к детским спальням.

— Смотри в оба, — как обычно, напутствовал его Сфайрат.

— Когда я не смотрел, хозяин? — как обычно, с наигранной обидой отозвался котище.

Клара и дракон вдвоём вышли на крыльцо. Закат мягко угасал, небо чистое, ни единой тучки; с востока прилетел тёплый ветерок, распушил волосы чародейке.

— Всегда слушаю, как ты рассказываешь. — Сфайрат встал у неё за плечами, отвёл в сторону косу, мягко коснулся губами шеи. — И сам верю. Словно вижу всё это. Трактир, гостей, свадьбу…

— Значит, — Клара шмыгнула носом, тыльной стороной ладони стёрла следы слёз, — значит, так оно и было.

— Хочешь, полетим? — негромко предложил дракон. — Сегодня спокойная ночь, я чувствую. Да и Шоня не подведёт, если что.

— Давай в следующий раз, милый, ладно? — Клара обернулась, закинула руки ему на шею. — Что-то я сегодня…

— Конечно. — Сфайрат не обиделся, Клара знала.

— И тебе завтра Зоську на обрыв брать, пора девчонку на крыло ставить. Не трать силы зря, я ж знаю, как тебе тяжело перекидываться после того, как эвиальский Кристалл угас…

— Меняешь тему? — усмехнулся Сфайрат.

— Меняю. Возьмёшь Зоську и старших. У меня работы много, товар в лавке подразобрали.

— Подразобрали… скажи уж лучше — подчистую смели!

— Да, расторговались мы. Игрушки хорошо идут, — похвасталась волшебница.

— Ничего себе «игрушки»… ты ж их живыми делаешь! Ох, Клара, чую — недолго нам в этом мирке осталось. Вроде б самый тихий, самый спокойный выбирали, а всё равно — беды нас не минут. И чего не захотела ты возвращаться в Долину?..

— Ты ж знаешь, Сфай.

— Знаю, Клархен, знаю… — отвернулся дракон.

— Не могла… не хотела. Видеть их, слышать, снова во всём этом барахтаться… Даже Аглая. Не могу. Ну, никак. Весточку ей послала, она знает, что я жива — а больше никак не могу. Даже дом тамошний — видеть и то не могу.

— Не кручинься. — Дракон обнял жену, стал укачивать, словно ребёнка. — Всё у нас хорошо, а будет — ещё лучше. Вот увидишь. И Зоську я завтра на крыло, как обещал…

Он говорил что-то ласковое, мирное, повседневное. Клара кивала, поддакивала и улыбалась. А потом обернулась — по самому краю ночного полумрака и последних остатковзакатного пламени шли трое. Вернее, шли уже двое, потому что третья расправила крылья и взлетела, заложив лихой кульбит, от которого Кларин старший, Чаргос, навеки потерял бы покой и сон.