Чтение 52–й страницы книги ~Война мага. Конец игры~

Игнациус уже не смеялся. С неожиданной резвостью мессир архимаг скакнул наружу, левой рукою указывая на Тави. Ученица Вольных слабо ахнула, вздёрнутая на ноги невидимой рукой. А затем оба её клинка, коротко взблеснув, сшиблись с оружием Ниакрис.

— Сестра… — вновь выдохнула Лейт. Выдохнула совершенно обречённо. И — лицо её оцепенело, превратившись в стальную маску-забрало. Чувства и память уходили, уступая место боевому умению.

— Убей её! — резко выкрикнул Бельт. — Она нас предала!

Прошедшая Храм Мечей, сражавшаяся с монахами, Охотниками за Свободными, одолевшая орды скелетов и зомби в замке собственного отца, Ниакрис билась холодно, обдуманно и точно. Если, чтобы достать Игнациуса, надо убить Тави — что ж, она её убьёт. Это просто ещё одно испытание. Как те три убийства, обязательные для ученика, прежде чем он станет настоящим воином Храма…

Остальные мысли Ниакрис загнала глубоко-глубоко — чтобы не докопался даже проныра Игнациус.

Так и не стряхнувшая оцепенение до конца, Клара Хюммель могла лишь беспомощно наблюдать за сражающимися. Игнациусу, гаду, это, похоже, доставляет истинное наслаждение. Как же он любит марионеток, этот старый червяк, превыше всего прочего, даже внешних атрибутов власти…

Тави отступала, гнулась, уклонялась — но неистовая атака Ниакрис не оставила на ней даже царапины. Сталь высекала искры, ученица Вольных отступала мелкими шажками, но не поддавалась. Невольно отодвинулся к дверному проёму и Игнациус, на лице его по-прежнему играла самодовольная улыбка.

Сфайрат судорожным рывком оказался сбоку от чародея, Игнациус презрительно отмахнулся — дракона словно ветром вышвырнуло наружу, он попытался удержаться на краюуступа, пальцы судорожно вцепились в камень — и сорвались.

Клара дёрнулась, внутри у чародейки словно что-то оборвалось. На её глазах Аветус Стайн погибал второй раз; в этот миг волшебница и не вспоминала, что под личиной сгинувшего любимого кроется исполинский дракон с агатово-чёрной бронёй.

Клара дёрнулась — но ледяная броня всё ещё держала. Отвратительное бессилие, наверное, хуже смерти.

Как же так? — бились суматошные мысли. Почему это так? Аветус… это же он, он до мельчайшей черточки… и не он, это дракон, я знаю… пощадивший меня дракон, дракон, любивший меня…

Любивший. Как бы то ни было — любивший. Или… любящий? Может, он всё-таки не…

Ты окончательно обезумела. Проси Райну добить тебя, чтобы быстро и без мучений.

— Я жду, Клара. — Игнациус выразительно поднял руку. Перед магом свистела и терзала воздух злая сталь, Ниакрис и Тави рубились так, что с лезвий дождём сыпались искры — а мессир Архимаг смотрел только на Клару. На неё одну.

— Нет.

Слово Боевого мага больше его жизни. Таков закон.

— Надо же. — Владыка Долины, похоже, выражал удивление исключительно в насмешку. — Госпожа Хюммель решила-таки героически погибнуть. Вместе с остальными, кого она привела сюда за собой. Но госпоже Хюммель до этого дела нет. Она заботится лишь о собственной чести. Ого!..

Возглас относился к Ниакрис: дочь некроманта выбила у Тави одну из сабель, клинок отлетел под ноги неподвижной Кларе.

— Прикончи её, Лейт! — каркнул Бельт. — Хоть одним врагом, да меньше!..

Тави зашипела, оттолкнулась свободной рукой, подскочила кошкой, вновь загораживая Игнациуса. Клара заметила, как чародей предусмотрительно отодвинулся, словно недоверяя до конца новоявленной защитнице.

Дочь некроманта больше не мешкала. Тупой конец топорища прянул Тави в лицо, заставил отклониться; в тот же миг свистнуло лезвие, сталь прошла в одном пальце от виска ученицы Вольных; а та, сложившись в немыслимом пируэте, точно складной ножик, на вид совсем-совсем легко чиркнула остриём сабли поперёк груди Ниакрис.

Дочь некроманта упала без звука, без стона. Кровь расплескалась по полу, брызги долетели до сапог мессира Архимага.

Игнациус поднял бровь, взглянул на тяжело дышащую Тави по-новому, с искренним удивлением.

— Вот ведь… — протянул он. — Что ж, спасибо, заступница. Я справился бы и сам, но…

— Теперь вы меня ведь возьмёте, возьмёте ведь, правда?! — Тави тряслась, словно в лихорадке.

— Возьму. — Игнациус растянул губы в улыбке, глаза оставались холодны. — Только сперва заберу Мечи. Итак, Клара…

Некромант Бельт, казалось, оцепенел, глядя на распростёртое тело дочери. Горестно охнув, к упавшей бросилась Эйтери, орка Шердрада, рыча от ярости, метнулась к торжествующей Тави — та отшибла орочье копьё в сторону, взмахнула эфесом сабли, угодив храброй северянке точно между глаз. Та обмякла, кулём повалившись на пол.

Остальные орки из последних сил сдерживали напор зомби, что упрямо пытались пробиться внутрь каземата.

— Вот и всё, Клара. Не помогли тебе ни шпага, ни ручной дракон, ни даже сами Драгнир с Иммельсторном. Отдай их мне и все останутся живы. Даже она. — Он кивнул на застывшую в луже крови Ниакрис — над ней уже хлопотали орки вместе с Эйтери. Архимаг не препятствовал.

—Ат эллехим элоим!— прошипел согнувшийся в три погибели Бельт, и все его руны разом вспыхнули. Оживая, напоённые пламенем знаки отрывалась от пола и причудливыми пауками устремлялись прямо к Игнациусу; часть обратилась на воинов опрокинутой пирамиды, втягиваясь под шипастые панцири, облепляя уродливые головы, забиваясь в рот, ноздри, уши…

Архимаг дёрнул щекой, левая ладонь сжалась в кулак — и добежавшие до самых его сапог пламенные знаки погасли, рассыпаясь серым пеплом. Зомби оказались куда менее удачливы, письмена Бельта вгрызались в них, словно злобные псы, отваливались руки и ноги, головы катились под ноги оркам страшными мячами, и каждый распавшийся мертвяк давал жизнь десяткам новых рун, сплошным потоком устремляющимся прочь, на широкий уступ, где толпились сотни воинов в алом и зелёном.

Игнациус усмехнулся:

— Неплохо, старик. Ловко, как я уже говорил. Для деревенского колдуна — так даже отлично. Вот только меня этим не проймёшь. Ну, Клара, ты отдашь Мечи или будешь смотреть, как я одного за другим перебью всех твоих друзей?

Перебьёт, как есть перебьёт — мысль металась птичкой в клетке.

— Отдай Мечи! — Сжатый кулак патетически нацеливается в грудь Бельту; кто-то из орков нажимает на спуск арбалета, но тяжёлая стрела вспыхивает в воздухе. — Отдай Мечи, Клара! И все останутся живы, говорю тебе.

Между ним и чародейкой оставалась только Райна; даже орки подались назад, тем более что пылающие руны Бельта оттеснили мертвяков от бойниц каземата.

— Только не отвечай «нет» в четвёртый раз, — ухмыльнулся Игнациус.

Почему я стою? Почему даже расплескавшаяся по полу кровь Ниакрис не заставляет меня шевельнуться? Лёд тает, но медленно, слишком медленно!

Архимаг вновь улыбается. И делает последний шаг.

Перед ним оказывается Бельт, руки старого некроманта воздеты, с пальцев, шипя по-змеиному, срываются огненные знаки — кажется, это вытягиваются, вырываясь из плоти, сами кровонесущие жилы. Один из таких знаков хлестнул вытянувшимися отростками-лапками Игнациусу по щеке, и мессиру Архимагу изменило его всегдашнее хладнокровие.

Что он сделал — Клара понять не успела. Бельта словно сдавила невидимая длань, круша кости и выжимая кровь. Торс в единый миг превратило в тонкую спицу, руки сломались, невредимой осталась только голова да ещё ноги.

Бельт ещё успел улыбнуться Кларе. И умер.

— Уйди, Райна…

— Нет, — тряхнула волосами валькирия.

— Райна, — укоризненно проговорил Игнациус. — Я же помню тебя с первого дня в Долине. Столько вместе, ты столько сражалась под моим знаменем. А теперь ты, Древнейшая, по сравнению с кем мои тридцать веков — лишь исчезающий блеск, готова погибнуть по капризу этой взбалмошной девчонки? Я люблю тебя, Райна. Пожалуйста, не заставляй меня поступить с тобой так же, как вот с ним. — Кивок на изуродованные, обезображенные останки останки Бельта.

— Ты не понимаешь, — покачала головой воительница, отбрасывая всегдашнюю почтительность. — У меня осталось немногое. А именно — честь. Я видела Боргильдову битву,Игнациус.

— Не только честь, но и жизнь, — сухо заметил чародей. — У мертвецов нет чести. Ничего нет. Они — просто начинающее протухать мясо. Некоторые воняют сильнее, некоторые слабее. Но им самим уже всё равно. Или ты надеешься встретить в посмертии своих сестёр из Высокого зала, внимавших речам Отца Дружин?

Райна только улыбнулась:

— Не тебе судить, на что я надеюсь, маг. В конце концов, ты сам признал, что твои тридцать веков — ничто по сравнению с моими летами.

…Заклятье Бельта очистило уступ от мертвяков, огненные знаки продолжали своё дело на нижних ярусах, но чары постепенно затухали, верно, им требовалось поддержание от их наложившего. Скоро неупокоенные пойдут на новый приступ.

…А отец Этлау так и дрожит в своём углу. О преподобном, похоже, все забыли.

Райна стоит, крепко расставив ноги. Валькирия улыбается, и в её улыбке Кларе чудится отражение совсем иных миров и времён, когда боги действительно были богами — суровыми и твёрдыми, точно старые мечи, выкованные из грубого железа: не для красоты, для дела.

Игнациус досадливо трясёт головой.

— Мне и правда недосуг. Спаситель не шутит и шуток не понимает. Я вижу, число тех, кого я мог бы вывести, существенно сократилось. — Кивок на неподвижную Ниакрис, оттащенную в глубь каземата орками Уртханга. — Минус она, минус дракон, минус старик-некромант… Эх. Ладно. Нет, пожалуй, Райна, я не стану тебя убивать. Хватит крови. Да ислужила ты мне исправно.

Взмах бледной руки — валькирия гнётся, словно под жестоким ветром, но удерживается на месте. Игнациус не может скрыть удивления:

— Вот даже как?

— Валькирии способны на многое, — ровным голосом отвечает Райна, — в свой последний бой.

— Опять эта патетика, — морщится Игнациус. — Что ж, прости, воительница. Ничего не имел против тебя, и потому… Нет, милая моя Тави, не стоит. Райна тебе не по зубам. Не на…

Ученица Вольных не послушалась. Свирепый, нерассуждающий взгляд был устремлён на валькирию, глаза в глаза, единственная сабля нацелена в горло воительницы, не защищенное кольчужной сеткой; но в прыжке тело Тави вдруг развернулось, правая рука рубанула наискось — и отнюдь не Райну.

— А-ы-ыых… — только и выдавил Игнациус, когда клинок мельинки распорол ему плечо и грудь. — Ы-хррр… — Из раны выплеснулась волна крови, чародей стал оседать, заваливаясь набок. Тави по-кошачьи изогнулась, замахнулась вновь, чтобы наверняка, чтобы срубить голову, но тут окровавленная рука Игнациуса метнулась к ней, вцепилась в горло, а сам Архимаг, несмотря на распоротую грудь и хлещущую кровь, рванулся наружу; копьё валькирии пробило ему левое плечо, оно обязано было пройти сквозь сердце; ещё миг — и чародей рухнул вниз, увлекая за собой Тави.

Последнее, что видели бросившиеся следом Райна и орки — две накрепко сцепившиеся фигурки, падавшие в бездонную пропасть. Что-то мелькнуло — последний луч света наострие Тавиного клинка, пронзившего Игнациуса насквозь и высунувшегося из спины мессира Архимага.

И — всё. Тьма сомкнулась над ними, словно непроглядная вода.

Ледяная броня, сковывавшая Клару, исчезла.

Чародейка и валькирия снова были только вдвоём, если не считать орков и Этлау. А над ними, в небесах, спускался и уже почти достиг истерзанных камней острова Спаситель.

Спаситель-во-Гневе.
* * *

Сильвия, конечно, не видела, как протекала схватка в казематах. Однако то, как окровавленный Игнациус вывалился из дверного проёма, вцепившись в горло Тави и волочаза собой мельинскую воительницу, она разглядела во всех подробностях.

Вот так так. Всесильный мессир Архимаг — и побеждён, хоть и сумел захватить с собой своего убийцу; а до этого сбросил туда дракона.

Сильвия знала, что именно дракона, не человека — быть чудовищем и Хозяйкой Смертного Ливня имело свои преимущества: чудовища видят намного больше людей.

Ты остался один, Спаситель. Конечно, там, внизу, ещё суетятся Райна с Кларой, но они меня не очень интересуют. Я здесь, чтобы нанести последний удар: знаю я этих магов,даже пронзённые насквозь, они обнаруживают порой удивительную живучесть. По себе знаю.

Сколько ж мрази и мусора кануло в эту бездну! Все эти силы, силищи и тому подобное; все, кто привык сметать людей, словно пылинки, кто привык ступать по мирам так же, как мы говорим — «ступать по головам»!

Что ж, оно и к лучшему. Смертный Ливень готов, он исполнит последний приказ Хозяйки. Последний — потому что Эвиалу, как миру, приходит конец, а она, Сильвия, никогда не умела сама бродить по тропам Межреальности.

Удивительно, но она не боялась. Спаситель, медленно спускавшийся к земле в ауре сгустившихся кровавых облаков, казался просто дурным актёром, переигрывающим в античной драме. Тит Оливий, великий имперский трагик Мельина, приказал бы такого лицедея гнать из своего театра плетьми.

Иди, иди сюда, заклинала Сильвия. Спускайся пониже, ты, ходячая маска. Ты — совсем не то, во что верят простые пахари Мельина, совсем не то, чьим именем добрые священники порой творили простые, но действенные чудеса — скажем, помогали вдове растянуть на целую зиму единственный мешок муки. У меня нет к тебе жалости. Нет и страха — чудовищу, вроде меня, нечего бояться. Спускайся же, спускайся!..
* * *

— Она умерла, как истинная валькирия. — Райна сняла шлем и опустилась на одно колено у самого края уступа. — Мы ведь все поверили. Все, кроме Ниакрис.

Клара отвернулась — глаза невыносимо щипало, слёзы так и рвались наружу.

Тави. Притворившаяся предательницей, готовая к тому, что её убьют друзья, если план хоть в малости не удастся.

Ниакрис. Первая всё понявшая и разгадавшая — и решившая подыграть, даже такой ценой.

Может, искусство гномы-врачевательницы её и спасёт — на краткий срок, потому что Спаситель — вот он, совсем рядом. Подруга Аглая частенько пыталась обратить её, Клару, в свою веру — зачитывая, в числе прочего, и «свидетельства о последних днях». Предание утверждало, что Спаситель должен «поставить стопу свою» на землю обречённого («погрязшего в грехах») мира — только тогда Он обретёт над этим миром полную власть. Так ли это?..

— Эй, монах!

Этлау больше не дрожал. Скулы отца-инквизитора заострились, глаза — ввалились, словно он не ел по меньшей мере два месяца, но смотрел он прямо и взгляда не отводил.

— Что угодно могущественной чародейке?

— Какие политесы… Отвечай, монах — что можно сделать с Ним? И… что Он сделает с нами? Согласно твоим священным книгам?

Этлау бледно усмехнулся. Опрокинутая пирамида, после того, как Игнациус и Тави сорвались вниз, словно бы поперхнулась — зомби не пытались наступать, и молнии с огнешарами больше не секли камень верхних ярусов. Там, в глубине, куда канули драконы, начиналась своя битва, и назойливых орков, похоже, просто оставили в покое. На время.

— Когда-то я был уверен, что знаю о Нём всё. Сейчас — я признаюсь, что не знаю о Нём ничего.

— Большое спасибо. Ты мне очень помог, монах. — Злая ирония призвана была заглушить вдруг прорвавшуюся в сердце пустоту.

Дракон Сфайрат, гнусный обманщик, укравший облик её погибшего возлюбленного, мерзкая змеючая тварь, так и не взлетел над ярусами гибнущей пирамиды. И осознание этого вдруг заставило Клару на миг позабыть даже о Спасителе.

— Чего уж тут. — Преподобный пожал худыми плечами. — Спасителя не остановить. Он обречён на победу. Все, дерзнувшие противустать Ему, падут. Причём не обязательно от Его длани. Нет. Они падут, потому что таков естественный порядок вещей. Как вода течёт вниз по склону, а не вверх, так и Спаситель — побеждает, ибо таково естество. Определённое, само собой, Им же, Спасителем, произнесёнными пророчествами.

— Замечательно, — криво ухмыльнулась Клара. — А нам что остаётся?

— Пасть с оружием в руках, лицом к лицу с врагом, как подобает воинам, — словно само собой разумеющееся, произнесла Райна.

— Прекрасно сказано, доблестная воительница. — Этлау поклонился с неожиданным достоинством, коего никто не ожидал от ещё совсем недавно дрожащего в углу тощего и лысого человечка с единственным глазом. — Но, мне кажется, у нас есть кое-что получше.

— Например?

— Сразиться с оружием в руках и победить, — улыбнулся инквизитор.

Клара, Райна и присоединившийся к ним Уртханг только и смогли, что разинуть рты.

— Ты знаешь, как одолеть Его, монах?

— Если бы язнал,могущественная волшебница, то, наверное, уже занимал бы Его место.

Глубины опрокинутой пирамиды внезапно содрогнулись, казалось, застонали даже камни.

— Некромант Неясыть, — понимающе кивнул Этлау. — Никогда не сомневался в его способностях.

— И потому затащил его на эшафот? — В дверях появилась нахохлившаяся Эйтери. Рукава гномы по самые плечи были испачканы кровью. — Она будет жить, эта девочка. Тави, — маленькая чародейка всхлипнула, не таясь, — она всё сделала правильно. Рана страшная на вид, море крови, но главное не задето. А все поверили, даже этот ваш Архимаг… даже я. На чуть-чуть, — тотчас поспешила она оправдаться, хотя никто, конечно, в её оправданиях не нуждался.

— Всё это не важно, доблестная гнома. — Этлау кивнул на приближающегося Спасителя. — Вот у Него своё мнение по поводу того, кому жить, а кому — нет. Мы среди последних. Как Он считает.

— И что же ты предлагаешь, монах? — Как всё-таки болит сердце. И глаза. Так хочется заплакать, прижаться щекой к камням и взвыть в голос.

Потому что он, обманщик Сфайрат,былАветусом Стайном. И она, Клара, не распознала подмены.

— Спасителя не победить силой оружия. Но кто-то попытался. И… ранил Его. Я чувствую надлом, милостивая госпожа Клара. Думаю, ты, многомудрая гнома, тоже.

— Надлом… — Сотворяющая задумалась. — Не знаю, инквизитор. Его сияние ослепляет… мы, Подгорное Племя, никогда в Него не верили и Ему не поклонялись… за небольшим исключением.

— Надлом есть, — уверенно заявил инквизитор. Он больше не дрожал, словно на что-то решившись. — Вот уж не думал… но после того, что Он со мной сделал… на какой союз пошёл…

Речь инквизитора становилась всё более бессвязной, на бледных щеках проступили лихорадочно-алые пятна.

Клара с тоской огляделась — над краями опрокинутой пирамиды во множестве мест поднимался дым, зажжённые драконами пожары не утихали, хотя, казалось бы, чему так долго гореть среди сплошного камня?

В сошедших с ума небесах над медленно спускающимся Спасителем бесились багряные облака, стянувшиеся к Утонувшему Крабу со всех сторон света. С багрянцем смешивался тёмный жемчуг облаков пара, поднимавшихся с поверхности кипящего океана; что творится ещё дальше в море Клара, конечно, не видела. Оставалось лишь гадать.

И всё-таки Спаситель спускался заметно медленнее. Существенно медленнее. Брови гневно сдвинуты, но за яростью читается и боль. Странно — разве может такое создание её испытывать?

Надлом, сказал этот странный инквизитор. Кто-то дерзнул выступить против Него. Что случилось с храбрецом — или храбрецами — нетрудно догадаться. Однако чем-то они Его достали, какое-то оружие таки оказалось действенным. И, наверное, недаром Он не может в один миг очутиться на земле. Спаситель точно пробивается сквозь незримую преграду — не оттого ли так медленны Его шаги? Или есть что-то ещё?

«Помни, всемогущих не существует, — поучал тогда ещё совсем юную Клару Хюммель душевный добряк и любимый — в те времена — наставник, а именно — мессир Архимаг Игнациус. — Если сила представляется тебе именно всемогущей и бездействует, то она или не всемогуща, или подчиняется неким законам высшей категории». Не ахти какое откровение, но сейчас подходит.

Что сдерживает тебя, Спаситель? Ты уже здесь, в Эвиале. Так что же? Что?!

…Твой знак — перечёркнутая стрела — на достопамятной скрижали, разрубленной мечом Сильвии. Скрижали, как я теперь знаю, сдерживали Западную Тьму. Но когда и как на них появились Твои символы, Спаситель?

Клара затаила дыхание, забывая сейчас обо всём, даже боль в сердце куда-то отступила — чародейке казалось, что она застыла, покачиваясь, на краю, еще шаг — и всё, ей откроется истина.

Скрижали несут на себе отпечаток силы Спасителя. Они сдерживают Западную Тьму. А что, если для последнего рывка Ему нужен встречный удар? Окончательный прорыв той самой Тьмы, кою либо запер Он сам, или же заперли Его именем?

Что, если Он ждёт именно этого? Этого прорыва, после чего у Эвиала не останется даже призрачной надежды?!

Пророчества Разрушения. Высвобождение Западной Тьмы…

…Её, Клары, лицо в чёрной туче над погибшим Арвестом…

Но Западная Тьма надёжно скована. Да, скрижали разрублены, но мрак не ринулся на Восток всесокрушающим потоком. Так почему же должен устремиться именно сейчас?

Если только эту Тьму не выпустят на свободу. Намеренно или случайно.

Кэр!..

Словно отвечая чародейке, из глубин донёсся новый удар, отзвук прокатился по ярусам и пирамидам, обрушивая уцелевшее после драконьей атаки. Багряные тучи закручивало спиралью, словно их затягивала в себя зияющая пропасть исполинского конуса, врезавшегося в плоть Эвиала, словно копейное навершие.

Забыв об осторожности, орки Уртханга выбирались наружу, изумлённо глядя вверх. Не все могли выдержать взор Спасителя-во-Гневе, некоторые даже опустились на одно колено, словно благородные нобили перед королём; Кларе захотелось крикнуть, что Он не заслуживает подобных почестей, что Он пришёл сюда просто пожирать и что такому не кланяются, но в этот момент из пропасти донеслись тяжёлые хлопки широких кожистых крыльев. Сердце у Клары оборвалось, она бросилась к краю уступа.

Из тёмных глубин опрокинутой пирамиды, медленными и натужными взмахами поднимался огромный чёрный дракон. Перепонки надорваны, некогда блестящая чешуя брони пробита в нескольких местах, и в бездну тянутся тонкие кровяные шлейфы.

Но исполинские чёрные полотнища мерно вздымаются и опускаются, несмотря ни на что. Дракон летит, выбираясь из жадной, всё поглощающей бездны, и в пасти его клокочетпламя, готовое вырваться наружу истребительным потоком.

— Аве… — вырывается у Клары, и она вынуждена сморгнуть — потому что в глазах стало совсем мутно от подступивших слёз.

«Не так-то легко меня прикончить, Клара.— Голос в её сознании был тоже голосом Аветуса Стайна. —Что дальше, чародейка? Решай, и поскорее, пока я ещё могу летать!»

— Смотрите, кирия. — Райна нагнулась, подбирая что-то с окровавленных плит.

Череп. Крошечный череп нерождённого ребёнка. Желтоватый и блестящий, страшная игрушка магов, не дающих несчастному покоя уже столько веков после смерти.

А вот у неё самой детишек так и не случилось…

Хотя она может. Да-да, может. В триста человеческих лет от роду. Одно из маленьких преимуществ мага Долины.

Спаситель замер в какой-нибудь сотне шагов от Клары, неподвижно зависнув над землёй. За Его спиной, высоко в небе, бешеным круговоротом мчались багровые тучи, завывали ветры, разрывая в клочья валящий из развалин опрокинутой пирамиды дым; однако вокруг Клары воздух застыл в тяжкой, давящей неподвижности.

«Решай, чародейка!— вновь прогремело неслышимое другими. И вновь, уже куда мягче: —Я мечтал об этом. Много десятилетий. Выйти на бой с тобой плечом к плечу…»

— Никогда не думал… — бормотал тем временем Этлау, не отрывая взгляда от недвижного Спасителя. — Что узрею… собственными глазами… Его, который… — Он внезапно сорвался на визг: — Который меня изувечил! Который меня продал! Меня и всех остальных!..

Скрюченные пальцы инквизитора вцепились в замызганное одеяние — на груди, там, где следовало висеть перечёркнутой стреле, символу Спасителя.

— Орче! Капитан! Нет ли среди твоих хоть одного, кто бы в Него веровал? — громким, но нежданно-твёрдым голосом окликнул Уртханга инквизитор.

— Ну у тебя и вопросы, святоша, — проворчал предводитель орков. — Нет у нас таких! И быть не может!

— Тогда пусть поищут среди добычи — мне нужны стрела со крестом! Немедля!

— Поглядим, — без запинки отозвался Уртханг, делая знак нескольким воинам. — А ну, храбрецы, живо! В эдакой свалке чего только не сыщется…

— А тебе, Клара, придётся Его сдержать. Пока я тут всё не устрою. — Этлау метнулся обратно в каземат.

— Стой, монах, стой! Ты чего задумал, говори?!

— Чего задумал? Скоро увидишь.

— Тьфу, пропасть, нашёл время загадки загадывать! — яростно выпалила Клара. — Ты знаешь, что Он не получит полной власти над Эвиалом, пока Тьма не освободится? Ну, или, по крайней мере, получит — но не сразу?

«Она права, монах,— прогудел Сфайрат, обращаясь разом и к Этлау, и к чародейке. —Перед Ним ещё один барьер. Я тоже чувствую».

— Значит, если Тьма не прорвётся, Он ничего не сможет сделать? — Райна сощурилась, оценивающе глядя на Спасителя.

— Сможет, доблестная воительница, — отозвался изнутри Этлау. — Думаешь, Он зря поднимает мёртвых?

— А зачем Он их поднимает? — Райна не притворялась всезнающей.