Чтение 49–й страницы книги ~Война мага. Конец игры~

«Прочь!»

Не голос, не рычание и даже не шипение. Не слово, не мыслеречь и не озарение. Нечто тупо давящее со всех сторон, колотящееся в костяные бока черепа; удары сливаются в ритм, ритм ходит кругом, круги обретают форму и смысл.

«Прочь!»

Нергианцы дрожат, но не сдаются. С лёгким шелестом, словно нетопыри, со всех концов подземной крепости слетается подмога; Император чувствует, как с хрустом рвётся сущее вокруг надвигающегося Нечто. Правитель Мельина не пытается понять заклятья всебесцветных — нет шансов, настолько они стремительны и сложны. Но противник безликих надвигается всё равно, пусть с некоторым трудом, но отбрасывая всё, на него нацеленное. Он — она, оно, всё вместе — ближе и ближе, пол содрогается, мягко, словно по нему ступает кошка — но весящая больше, чем весь Мельин вместе с катакомбами и дворцовой скалой.

Последних нергианцев расшвыривает, уносит, словно сухие листья осенним ветром; зелёное свечение почти угасает, держится еле-еле, и в его лучах Император видит…

Тайде. Сеамни Оэктаканн. Или нет — Агата. Рабыня Агата в руках господина Онфима, владельца бродячего цирка «Онфим и Онфим». А в глазах — безумный блеск Иммельсторна, Деревянного Меча, проклятия сотворившего зачарованный клинок народа Дану.

Император усмехается. Сеамни далеко. Она наверху, в полной безопасности — насколько это возможно, когда идёт битва, да ещё и с таким врагом, как Всебесцветный Орден. Очередной морок — уж сколько их было!..

Дану приближается, и сквозь каменный жертвенник пробиваются земные содрогания.

«Отдай!»

Привидение — или что это на самом деле — медленно поднимает правую руку; на ней — латная перчатка из белой кости неведомого зверя. Точный двойник той, что на левой у него, Императора.

— Возьми, — усмехается правитель Мельина, не сомневаясь, что существо прекрасно понимает каждое его слово. — Приди и возьми. Я связан, беспомощен. А ты сокрушил… сокрушила мощь всего Нерга. Чего же ты медлишь? Что тебя сдерживает?

— Вручённое в дар нельзя отобрать, — произносит призрак голосом Сеамни, и Император вздрагивает — сейчас различить подделку не смог бы даже он. — Только получить обратно. Нерг глуп, он брал у нас силу и надеялся обмануть. Они придумали этот трюк с перчатками, сумели их выковать, слив нашу мощь со своею. Отдай полученное, Император людей.

— Почему я должен это сделать?

Призрак содрогается, по родному лицу прокатывается судорога гримасы. Сквозь лик Сеамни проглядывает нечто, заставляющее Императора зажмуриться и заскрежетать зубами — смотреть в проглянувшие буркалы не смог бы никто.

Распад. Гниение. Истаивание.

Потоки нечистот. Подонки заживо распавшихся душ.

Черное, серое, зеленое.

«Нет иного».

— Почему? — возвышает голос Император. — Всемогущему нет нужды держаться за какие-то там перчатки.

«Нет иного!» — тупо повторяет призрак.

Приказ. Бессловесный, он слагается из тех же ритмов, что и первое, понятое правителем Мельина.

Стой. Почему я вообще воспринимаю это?!

Потому что ты, Император, теперь — часть Разлома. В твоих жилах — его кровь. Значит, хозяева расколовшей Мельин бездны могут тебе приказывать. Вернее, это они так думают.

Давление возрастает, кажется, череп сейчас лопнет, словно перезревшая груша. Тварь наваливается всем весом, тем самым, заставившим содрогаться скалистое основание Всебесцветной башни.

Да, иные артефакты оказываются сильнее создателей.

Кто-то когда-то, в давно забытых безднах времени, когда Нерг ещё не успел уйти от Радуги совсем далеко — нашёл дорожку к иным силам, властвующим далеко за пределами Мельина. Нашёл дорожку — и соблазнился. Пропал. Кто именно, как его звали — неважно. Нерг устремился по спирали к новому могуществу — и неизбежной гибели. Кредиторы в один прекрасный день могли потребовать уплатить по векселям.

Но Императору нет никакого дела до основателей Нерга, ему безразлично, как именно те смогли вырваться в неведомые пространства, с кем в точности заключались альянсы и какую цену уплатили тогда всебесцветные. Истинные хозяева белой перчатки потребовали назад вручённый дар — их власть также небеспредельна, они вынуждены подчиняться неким законам, не в силах ниспровергнуть их даже всей мощью.

А призрак вновь оборачивается Сеамни, но на сей раз — Сеамни мёртвой, жутко изуродованной, словно её пытали перед тем, как прикончить. Вырваны ноздри, на щеках вырезаны садистски-аккуратные квадраты, сквозь них видна белизна зубов. Горло перерезано, кровь медленными струйками всё ещё стекает по шее и груди.

«Твоя судьба, — давит явившийся. — Ты — часть нас. Мы — часть тебя. Единое. Неразделимое. Ты жив лишь потому, что есть мы. Иголка нарушает равновесие весов, где на чашах — целые миры. Ты — иголка. Мы — стержень весов. Этот мир — наш. Посмотри и сам всё увидишь».

Император видит.

Видит дешёвую бутафорию смерти, наивную попытку напугать. Наделённые силами, управляющие мощью — до чего ж вы прямолинейны, как же вы упёрты в смертность человека,не видя и не понимая в нём ничего иного!

Да, мы смертны. Но наше право, высокое и несравненное — выбирать не только смерть, но и богов.

Серый туман рвётся, не выдерживая напора кованых лат с василиском на груди. Император грудью раздвигает неподатливую хмарь, и только теперь видит, что мгла осталась позади, а перед ним — зелёный холм, и могучий воин в чёрном панцире спускается навстречу быстрым, решительным шагом.

Текущий по жилам яд, заменивший кровь, бессилен против человеческой воли. Но явившаяся в подземелья Нерга тварь об этом не подозревает. Она приближается; правительМельина скашивает глаза и видит остающиеся за призраком на полу кровавые отпечатки копыт.

Всё-таки козлоногий. Суть не скроешь, вырвется из-под любой личины.

— И что же ты сделаешь, если я ничего не отдам? — усмехается Император прямо в обезображенное лицо призрака.

«Тебе — ничего. Твоему миру — всё».

Яростная вспышка боли, череп словно наяву разлетается веером осколков.

Твоему миру — всё.

Он что, догадался — Императора людей не страшит смерть? Пытается купить чем-то иным?

«Ты уйдёшь отсюда. Мир станет Путём. Ляжет в основание. Но ты — уйдёшь».

Всё понятно. Правитель Мельина даже испытал нечто вроде разочарования. Нет, нагрянувшие хозяева Разлома по-прежнему не видят ничего, кроме страха смерти, по их мнению, держащего людей на коротком поводке.

Значит, станем торговаться.

Император вновь улыбнулся:

— Уйду отсюда? Что ж, хорошо. Уйти так уйти. Невелика цена за столь ценный артефакт, как эта перчатка. Но я уйду не один. Со мной также должны…

…Перечислял имена он нарочито долго, пока не охрип, и к концу даже призрак стал проявлять нетерпение.

«Принимается. Сейчас ты попадёшь на поверхность…»

— Зачем? Я отдам тебе твою перчатку прямо сейчас. — Император делает движение, словно и в самом деле собираясь сбросить с левой руки её костяное облачение.

Призрак издаёт сдавленный рык, сознание Императора едва не взрывается от нового натиска боли, но…

…оставив позади туман и мрак, правитель Мельина оказывается на зелёном склоне. Впереди ласково светятся окна, а совсем рядом — тот самый воин, алый плащ вьётся за плечами, и только тут Император, ещё не успев произнести ни слова, ощущает тот же свежий и крепкий порыв; ветер мчит над стылыми хлябями, над замершим оледенелым маревом, и человек с белой латной перчаткой на левой руке протягивает воителю правую.

Прямой и режущий взгляд чёрных глаз. Полуулыбка-полуусмешка.

— Ты долго шёл ко мне, мой Ученик.

— Так быстро, как только смог, — отвечает Император, глядя прямо в глаза собеседнику.

— Ты знаешь, что тебе предстоит?

О да, Император знает. В точности, не испытывая ни малейших сомнений.

— Тебе не требуется Зерно Судьбы, — произносит воин. — Я, Ракот, прозванный Восставшим, именовавшийся Владыкой Мрака, беру тебя в Ученики. Твое слово — мое слово. И моя кровь — твоя кровь. Действуй, Император Мельина! И пусть содрогнётся небо, увидев, на что способен человек!

Император совсем не удивляется слову «ученик». Словно к этому он шёл всю недлинную свою жизнь.

Ракот делает короткое движение, и сковывавший левую руку стальной браслет послушно раскрывается. Император видит гримасу боли, прокатившуюся по лицу Восставшего и…

…призрак совсем рядом. По стенам в ужасе мечутся зелёные блики, откуда-то набежала целая толпа нергианцев, однако они уже опоздали, безнадёжно и навсегда.

Скрюченные, привыкшие к вечно капающей с них крови пальцы левой руки распрямляются. Скрипят сочленения белой перчатки, раскрывшаяся ладонь сжимается вновь, мёртвой хваткой вцепляясь в надетое на правой «руке» призрака.

Два беззвучных вопля, слившиеся в один. Жутко обезображенная личина Сеамни исчезает, вместо неё…

Императора и его противника стремглав потащило вверх, правитель Мельина даже не заметил, как исчезли путы. Не то лопнули сами, не то он стряхнул их, словно невесомую паутину. Разламываясь, затрещали и без того надколотые своды подземного зала. Лопается сам алтарный камень, его размалывает в мелкую крошку, прокатившаяся под рушащимися арками волна опрокидывает кристаллы, пылающие нестерпимо-ярким зелёным светом.

Человек и тень, плоть и призрак помчались вверх, несомые разбушевавшимся штормом. Разлетались вдребезги перекрытия, обрушивались несущие балки и опорные колонны — вся громада Нерга задрожала, разваливаясь на куски, готовая низринуться водопадом прямо в ждущие этого подземелья.

А Император и его враг воспаряли высоко-высоко над миром, и правитель Мельина видел ясно очерченные границы доставшегося козлоногим — там вновь копошились скопившиеся полчища тварей. Пока они ещё не устремились вперёд, но этот миг не за горами, и тогда встретить бестий окажется нечем.

Есть только один выход. Безумный и страшный.

А тварь совсем близко, шипит и плюётся призрачной слюной, тянет на себя белую перчатку, не понимая, что две половинки одного артефакта спаяны сейчас намертво — их разнимет только смерть одного из противников.

От ногтей и кончиков пальцев вверх по жилам, мышцам и кости начинает распространяться холодное пламя. Белая перчатка словно впитывает в себя силу, щедро возвращая Императору некогда взятое у него. Под ними — Мельин, огромный мир, но его правитель не видит ни своей армии, ни противостоящих ей аколитов Нерга. Видит только огромное коричневое пятно, пятно гнили, расползшееся по лику земли. Не хватит никакого войска, никаких легионов, чтобы счистить эту грязь, никакой крови, чтобы её смыть.

Но даже сейчас, сцепившись с призраком, Император знает, что ему делать. Он не должен победить. Его дело — закрыть Разлом. Любым способом. И «вопроса цены» перед ним не стоит.

Нет больше башни Нерга, нет близких и битвы — остались лишь они с тенью и Разлом. Разлом да копошащиеся на огромных пространствах Империи козлоногие.

Ракот помог. Один раз. Дальше — ты сам.

А тварь шипит, притягивает всё ближе, норовя вобрать тебя в собственную зияющую пустоту, ибо кто же ещё эти — обобщённо — твари Разлома, если не пустота?

Император не ищет новообретённого наставника. Он знает — Ракот появится, когда нужно. Не раньше и не позже. А пока — человеческая воля поджигает кровь в собственных жилах, вбирает в себя холодное пламя и, не разжимая объятий, в свою очередь не даёт вырваться вражьей тени.

Близится миг для того самого «последнего удара».
* * *

Сеамни слабо ахнула и обмякла, повисая на железных руках Кер-Тинора.

Башня Нерга, неприступный бастион всебесцветных, взорвалась изнутри, каменные блоки разлетались, словно сухие листья под ветром, из развалин вырвался тёмный смерч, дохнуло сухим жаром, точно в глубине под каменными плитами запылали слои чёрного угля.

Сежес рванула шнурок гномьего амулета, тот вспыхнул, рассыпаясь пеплом — напрасно, башня уже оседала, проваливаясь внутрь, проваливаясь в раскрывшиеся утробы подземелий; остановились, словно окаменев, аколиты Нерга, в полнейшем недоумении уставившись на катастрофу. Они не сопротивлялись, когда легионеры принялись деловито вязать взятых в кольцо адептов; вялые, безразличные, со враз опустевшими глазами, они тащились, словно пьяные, ничего не видя вокруг. У кого-то по щекам текли слёзы, кто-то поминутно падал, точно разучившись ходить.

Проконсул Клавдий на миг зажмурился. Глаза невыносимо щипало, грудь сжало, горло сдавило так, что воздух едва пробивался в лёгкие.

Повелитель ушёл истинно по-императорски. Нерга больше нет, а вот Разлом — остался ли Разлом?!

Но об этом проконсул подумает позже.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Гарпия Гелерра не успела. Её полк подошёл к Эвиалу, когда вокруг закрытого мира вновь сомкнулась чёрная блистающая броня. Крылатая соратница Хедина и Ракота чувствовала, что эти доспехи совсем свежи, только что народились, но сделать всё равно ничего не могла. Надо было останавливаться и приступать к правильной осаде.
* * *

— Притащились, — буркнул Аррис. — Вернее сказать, дотащились. Сколько у нас отставших, Ульвейн?

— Хватает, — только и отозвался второй эльф. — Спасибо гномам. Волокли на закорках.

— Н-да, кому рассказать — воинство великого Хедина бредёт еле-еле, подбирая обессилевших…

— А ты никому и не рассказывай, — пробасил Арбаз, заботливо протиравший и без того начищенный до блеска ствол бомбарды. — Даже аэтеросу, как вы его называете.

Эльфы только отмахнулись.

— И что теперь? — сменил тему Ульвейн. — Эвиал наглухо заперт. Пробиваться туда…

— Придётся силой, — закончил за него гном. — Ничего, не впервой.
* * *

Эйвилль умела ждать. А ещё лучше — умела прятаться. Она видела всё и всё слышала. Два отряда хединских подмастерьев встали в непосредственной близости от запертого Эвиала, явно готовясь к штурму и пока что не видя друг друга.

Самое время ударить, разгромив их по частям.

Вампирша чуть шевельнулась — она оставалась в неподвижности уже многие часы по её собственному счёту. Шевельнулась не от «усталости» — от подобного она неудобств не чувствовала — а просто чтобы ощутить себя «живой».

Кровь богов оставляет глубокие следы.

Глупцы — и тупоумная курица Гелерра, и эльфы, так и не осознавшие, в какой стороне истина, а уж про грязных гномов и говорить не приходится. Они ещё ждут и на что-то надеются. Хотя судьбы Новых Богов уже определены, и им ничто не поможет.

Закрытие Эвиала, возрождение окутывавшей его завесы эльфийка-вампир встретила с восторгом. Пообещавшие ей в награду кровь богов не теряли времени даром.

Вновь — забытое как будто чувство жизни. Трепет, растекающийся по жилам, где давно не осталось настоящей крови, одна магическая видимость. Теперь Эйвилль не рассталась бы с этим ни за какие блага земные; блаженство ожидания превосходило всё, когда-либо ею испытанное.

Пусть эти крылатые, остроухие или бородатые полагают, будто от них что-то зависит. Пусть суетятся, «прорываются», «совершают подвиги» или даже «жертвуют жизнью». Она, Эйвилль, поступила, как должно истинному вампиру. И теперь она получит силу. Очень много, океаны. Силу, не нужную Дальним. Им её не воспринять, не просмаковать, не пропустить сквозь себя.

Несчастные существа, если разобраться.

Никогда ещё Эйвилль не была настолько счастлива от того, что она — вампир. Никакое иное создание не смогло бы насладиться кровью богов так, как насладилась — и ещё насладится! — она. Поистине верно говорят, что вампиры призваны править тварным миром, соединяя в себе власть над видимым и невидимым.

Там, внизу, в обречённом Эвиале, продолжался бой. Тонкие губы вампирши зло кривились: вы все, великие и величайшие, передрались, разрывая друг друга на куски; и дождались — явились другие, единые, слитые в одно, и ниспровергли вас.

Пока ещё вы трепыхаетесь и бьётесь, как рыбы на мелководье — но я чувствую, как стягивается сеть. И, должна признаться, испытываю при этом несказанное наслаждение.

Эйвилль не выдержала — потянулась, умиротворённо улыбаясь.

Спина вампирши ещё томно выгибалась, когда в сладостное предвкушение ворвалось совершенно новое чувство.

Из наглухо запечатанного мира (не иначе, думала Эйвилль, как волей Дальних!) — от Ракота потянулась тонкая и незримая нить. Пронзая бездны Межреальности, она достигла некоего мирка и там…

Вампирша с трудом сдержала яростное шипение.

На другом конце нити — человек, убивший её товарку, Артрейю. Человек, прозывавшийся Императором. Наглое, глупое и претенциозное имя.

Да, таковы Новые Боги. Одной рукой бросаете мне подачку, а другую протягиваете убийце вампиров, тех, кто, быть может, и не служил вам, как я — но был мною создан и выпестован. Неужто мои услуги никогда и ничего для вас не значили, Хедин и Ракот?..

Что ж, значит, я была права, отдавшись под покровительство Дальних.

Эйвилль глухо рыкнула, выпуская острые когти.

Ничего, убийца, с тобой я тоже посчитаюсь. Когда закончу пиршество. И моя месть — о, моя месть! — как же сладка она будет, и как станешь ты корчиться от невыносимого ужаса, когда я вырву твою душу из трепещущего тела, сделав тебя моим рабом!

Невидимая ни для кого иного нить вибрировала и гудела. Вампирша невольно насторожилась — на другом её конце человек умирал, но умирал не напрасной смертью: он вдребезги разносил твердыню её новых покровителей, и кровь его пылала таким огнём, что Эйвилль невольно отстранилась; эдакое пламя ничего не оставит от неё самой.

Нить напряглась. Соединив две сущности, две родственные души — неважно, кто человек, кто бог, сейчас они стали равны — она исправно перебрасывала силу, которой щедро делились друг с другом эти двое.

Эйвилль вновь зарычала, уже не сдерживаясь — в горле клокотала ярость. Перервать! Рассечь! Оставить их наедине с тьмой и отчаянием! Особенно его, убийцу. Ракота она просто выпьет досуха — кровь богов, не забывай! — а убившего Артрейю разорвёт в клочья собственными руками, вернее, когтями.

Нить бьётся всё сильнее. Неровён час, её почувствует даже такая тупица, как Гелерра. По ней, этой нити, можно прорваться вниз. Два полка учеников Хедина и Ракота — едва ли новые покровители Эйвилль обрадуются такой компании. Они ведь просили привести Новых Богов одних, без армии, способной натворить дел.

Эйвилль забеспокоилась. Как она не сообразила сразу, что появление здесь Гелерры и Арриса с гномами неслучайно? Что, если Хедин составил какой-то контрплан, ещё более глубокий, чем это кажется Дальним? И что творится сейчас внизу? Новые Боги в западне, это Эйвилль чувствовала. Но вот та ли это западня?..

От сытого, истомного ожидания не осталось и следа. Вампирша сжалась, словно пантера перед прыжком. Что же делать?

…А покровители молчат. Ни слова, ни звука. Считают, что всё идёт хорошо и ей нечего беспокоиться?

…Нить бьётся и вибрирует, Эйвилль кажется, что гул разносится на всё Упорядоченное. Человек и бог, бог и человек — и уже не различить, кто где. Идут друг к другу. Сквозь серый туман, где так хорошо было б укрыться ей, Эйвилль…

…И сквозь чёрную броню Эвиала всё громче начинает звучать грозная песнь ещё одной силы, тоже вступившей в настоящий бой.
* * *

Не так-то просто оставаться в целости, когда вокруг почти что мировой катаклизм. Сильвия едва успевала уворачиваться от валящихся валунов, когда у неё за спиной принялись рушиться скалы. Крепости Утонувший Краб больше не существовало, исчезли серые склоны, прибрежные леса — одно сплошное месиво, щедро приправленное огнём и дымом.

Тут не осталось ничего, достойного жалости.

Но где же, во имя мрака и тьмы, Наллика с Трогваром?! Или же они просто задурили Сильвии голову высокими словами, поймали на крючок? Обдурили, обманули, загнали в пекло?!

Или все-таки их что-то задержало? Неудивительно — когда кругом такое творится.

А что теперь делать? Ждать еще? Но, похоже, от Утонувшего Краба вскоре и так ничего не останется.

…И все-таки она ждала. Ждала и надеялась — ведь хозяйка Храма Океанов и крылатый воин говорили так красиво, так убедительно; она, Сильвия, умеет чувствовать ложь. И знает — или все-таки лишь верит? — что ей не врали.

Сильвия решила потянуть еще. Еще немного, пока не поймет, пока не утвердится в мысли, что она тут действительно одна против всех.

Она видела Спасителя. Всхлипывая и трясясь, вжимаясь в камни, показавшиеся в тот миг мягче любых подушек. Вот это — сила. Нет, Силища, потрясённо думала Сильвия.

Но нашлись те, кто выступил и против Него, кто бросил вызов почти непобедимой мощи. Те двое — они ударили открыто, красиво. Сильвия видела не всё, но куда больше чувствовала — спасибо чёрному фламбергу.

…И оттого не могла не восхищаться Игнациусом. Невольно, но всё равно. Как закрутил, какую интригу устроил! Смотри, девочка, смотри и учись. Пригодится, даже очень — если только сумеешь отсюда вырваться. А сейчас сиди тихо, очень тихо, ещё тише — даже не дыши, если только сумеешь.

И она не дышала, ждала, прижимаясь к сотрясающимся обломкам. Видела, как привёл в действие давно заготовленную ловушку мессир Архимаг, как чёрный шар канул в распахнутую пасть великой пирамиды, сейчас затянутой шлейфами дыма; видела, как Игнациус — ударом в спину, прошу заметить! — до этого отправил туда мага, схватившегося было с Кларой Хюммель.

Спаситель никуда не делся. Пугающе-человеческая фигура парила над тем, что оставалось от Утонувшего Краба, и невольно Сильвия пожелала Игнациусу ещё более полной победы — вот если бы он вдобавок взял верх над Спасителем…

Браво, мессир. Я, последняя из Красного Арка, от души аплодирую вам. У вас стоило бы поучиться. Я согласна на ежедневную порку или на постель; или на порку в постели; или вообще на всё, что вам нравится. Вот только я больше не та, при чьем виде у богатых и знатных старичков начинают блудливо бегать глазки.

Упасть в ноги Игнациусу? — он ведь, похоже, возьмёт верх…

Нет, пробивалось из глубины злобное. Верх возьму я, вернее, его не возьмёт никто. Я, Сильвия. Наследница великого Ордена, до всего дошедшего своим умом. Ходили слухи, будто у деда имелись «тайные советники», да только, я думаю, всё это не так.

Вы все, победители и побеждённые, те, кто внутри пирамиды и кто сражается на её ярусах — всем вам уготован один конец.

Я подожду ещё лишь самую малость; хотя уже понятно: Наллика не придет. Так что наслаждаться предвкушением мести — последняя оставшаяся мне радость.
* * *

Восемь драконов тяжкими бронебойными копьями падают вниз, сложив крылья в стремительном полёте. Лишь восемь, потому что девятый, Сфайрат, остался наверху, подле Клары Хюммель.

Меркнет дневной свет, по ярусам опрокинутой в глубь пирамиды горят бесчисленные алые огоньки в окнах и бойницах. Чуть впереди падают, обнявшись, две сестры, делящие на двоих одно тело и одну душу — Рысь-неупокоенная и Безымянная, лесной голем.

Бегут по лестницам зомби в шипастых доспехах, выкрашенных алым и зелёным — как-то там орки и Клара, выдержат ли?

А вот и какой-то отряд в белых латах, играючи расчищает от зомби лестницу, тела в красном и изумрудном горохом сыпятся вниз — в отличие от Рыси и Безымянной они туповалятся на площадки нижних ярусов.

Откуда-то явилась нежданная помощь. Что ж, всякий враг Империи Клешней — мой друг.