Эриксон Стивен

Память льда

Пролог

Древние войны между Т'лан Имассами и Джагутами длились в разорванном в клочья мире. Громадные армии сражались в разоренных землях, среди гор мертвых тел, и кости погибших стали костями гор, пролитая кровь смешалась с кровью морей. Магия буйствовала, пока не запылали сами небеса…

Древняя история, том 1,Киницик Карбар'н1

Маэт'ки Им (погром Увядших Цветов), 33-я Джагутская война, 298 665 лет до Сна Бёрн

Ласточки стремглав проносились сквозь облака клубящейся над просторами топей мошкары. Небо над болотами оставалось серым, но уже потеряло стальной зимний оттенок, и теплые ветра вздыхали, привнося в воздух разоренных земель аромат исцеления.

Бывшее некогда чистым внутреннее море, которое Имассы называли Джагра Тил — рожденное от таяния ледяных полей Джагутов — ныне медленно и мучительно умирало. Затянутое бледной дымкой небо отсвечивало во множестве пересыхающих прудов и луж глубиной по колено. Клочки воды простирались на юг вплоть до горизонта, и все же новорожденная сухая земля уже преобладала.

Крушение принесшей ледниковый период магии вернуло в страну естественные времена года, однако память залегшего в горах льда еще свежа. Голые северные скалы словно выдолблены и сточены, а низины завалены булыжниками. Плотный ил, бывший ранее дном внутреннего моря, бурлил от выходящих газов; освобожденная от гигантского веса сгинувших восемь лет назад ледников земля все еще медленно поднималась.

Джагра Тил возникло недавно, однако илистые отложения на дне были толстыми. И предательски опасными.

Пран Чоль, Гадающий по костям Канниг Тол, одного из кланов Крон Имассов, неподвижно сидел на вершине полузатопленного валуна у бывшего берегового обрыва. Склон перед ним был покрыт низкой жесткой травой и засохшими водорослями. В дюжине шагов земля небольшим уступом переходила в обширный грязевой бассейн.

Трое ранагов попались в скрытый грязью провал в нескольких шагах от берега. Бык, самка и детеныш отчаянно старались построиться в защитный круг. Вымазанные грязью,уязвимые, они казались легкой добычей для выследившей их группы ай.

Но земля здесь воистину была предательски опасной. Крупных волков тундры ожидала та же участь, что и ранагов. Пран Чоль насчитал шесть ай, включая годовалого детеныша. Следы показывали, что еще один погодок несколько раз обошел края провала, прежде чем направиться к западу — без сомнения, желая умереть в одиночестве.

Как давно произошла эта драма? Невозможно было угадать. Грязь равно отвердела и на ранагах, и на ай, создав им глиняные панцири, уже покрывшиеся сетью трещин. Зеленые пятна показывали, где проросли принесенные ветром семена, и Гадающему припомнились видения, получаемые в духовном странствии — скопище земных мелочей, спутавшихся во что-то ирреальное. Для зверей битва стала вечной, охотники и жертвы навсегда сплелись воедино.

Кто-то прикоснулся к его плечу, усаживаясь рядом.

Темно-желтые глаза Прана Чоля не отрывались от замерзшей картины былого. Ритм шагов подсказал Гадающему личность пришельца, потом пришли теплые запахи, столь же четко свидетельствующие о человеке, как глаза на его лице.

Канниг Тол заговорил: — Что скрыто под глиной, Гадающий?

— Только лишь сотворенное из глины, Вождь клана.

— Ты не видишь знамения в этих тварях?

Пран Чоль засмеялся: — А ты?

Канниг Тол немного подумал и ответил: — Ранаги ушли из этих краев. То же сделали и ай. Мы видим картину древней битвы. Свидетельства столь явны, что тревожат душу.

— И мою тоже, — признал Гадающий.

— Мы охотились на ранагов, пока они не исчезли, вызвав голод среди ай; мы охотились на тенагов, пока не исчезли и они. Бродящие за бхедринами агкоры не хотят делиться с ай, и ныне тундра пуста. Потому я думаю, что мы были расточительны и беспечны в охотах.

— И все же нужна была пища для наших детей…

— Тем больше, чем больше их взрослело.

— Ничего не изменилось и сейчас, Вождь.

Канниг Тол буркнул: — Джагуты были сильны в этих краях, Гадающий. Они не отступали — поначалу. Ты знаешь цену победы в крови Имассов.

— И земля выдала свои богатства, чтобы оправдать цену.

— Чтобы служить нашей войне.

— Так что, глубины потревожены.

Вождь клана кивнул и замолчал.

Пран Чоль выжидал. Этот обмен словами прошелся лишь по коже событий. Время открыть плоть и кости еще не пришло. Но Канниг Тол был не глуп, и ожидание не затянулось.

— Мы подобны этим тварям.

Взор Гадающего скользнул к южному горизонту и замер.

Вождь продолжал: — Мы глина, и наша бесконечная война с Джагутами — что борьба тех зверей внизу. Поверхность затвердела, но то, что внутри… — он покачал рукой. — Итеперь перед нами знамение застывших зверей — проклятие вечности.

Снова повисло молчание. Пран Чоль ничего не ответил.

— Ранаги и ай, — подытожил Канниг Тол, — почти исчезли из этого мира. Охотники и жертвы, вместе.

— До самых костей, — шепнул Гадающий.

— Хорошо бы ты узрел знак, — пробормотал Вождь, поднимаясь.

Пран Чоль также выпрямился. — Хорошо бы, — согласился он тоном, мало соответствовавшим злой и насмешливой интонации вождя.

— Мы близки, Гадающий?

Пран Чоль поглядел на тень под ногами — рогатый силуэт, фигура, закутанная в меховой плащ и драные кожи. Низкое солнце заставило его выглядеть высоким, почти как Джагуты. — Завтра, — сказал он. — Они слабеют. Ночь в странствиях ослабит их еще больше.

— Хорошо. Тогда клан обоснуется на ночь здесь.

Гадающий слышал, как Канниг Тол движется обратно к остальным, ожидавшим неподалеку. Ночью Пран Чоль совершит духовное путешествие. В шепчущую землю, на поиски родственных ему. Их добыча слабела, но клан Канниг Тола слабел еще скорее. Осталось менее дюжины взрослых. Во время преследования Джагутов разница между охотником и жертвой мало что значила.

Он поднял голову и вдохнул сумеречный воздух. В этих землях бродил другой Гадающий по костям. Запахи безошибочно говорили об этом. Его интересовало, кем тот был, почему передвигался в одиночку, лишенный клана и рода. Он понимал, что другой тоже обнаружил его, и удивлялся, что незнакомец еще их не настиг.* * *

Отряхнувшись от грязи, она упала на песчаный берег; дыхание вырывалось изо рта тяжелыми, резкими вздохами. Освободившись от хватки ее рук, сын и дочь зарылись вглубь небольшого песчаного наноса.

Джагута — мать опускала голову, пока не коснулась лицом холодного, влажного песка. Гравий с тупым упорством вдавился в кожу лба. Ожоги на лбу были слишком свежими иеще не начали заживать, да у них и не оставалось на это времени — она побеждена, и смерть ее ожидает только подхода врагов.

Они были милосердно искусны в убийствах, в конце концов. Эти Имассы не жаловали пыток. Быстрый смертельный удар. Для нее, потом для ее детей. А с ними — этой жалкой, растерзанной семьей — Джагуты исчезнут с континента. Милосердие приходит в разных обличьях. Не объединись они ради сковывания Раэста, Имассам и Джагутам вместе пришлось бы пасть на колени перед Тираном. Временное, расчетливое перемирие. Она знала недостаточно и не бежала, как только союз был разорван; и она понимала, что в любом случае клан Имассов продолжит преследование.

Мать не чувствовала горечи, что не делало ее отчаяние менее глубоким.

Ощутив, что на островке появился кто-то еще, она подняла голову. Дети застыли на месте, в ужасе глядя на вставшую перед ними женщину из Имассов. Серые глаза матери сузились. — Хитро, Гадающая. Я следила только за теми, кто шел позади. Хорошо, покончим с этим.

Молодая темноволосая женщина усмехнулась: — Никакой сделки, Джагута? Вы всегда предлагаете сделку, спасая жизнь детей. Наверное, с этими двоими оборвется нить твоего рода? Они слишком молоды, а?

— Сделки бесполезны. Ваш род никогда не идет на них.

— Да, но ты все же могла бы попытаться.

— Не буду. Убей же нас. Быстро.

Имасса носила на плечах шкуру пантеры. Глаза ее были также черными и мерцали в вечернем свете, как и мех. Она была упитана; большая, тугая грудь указывала, что женщина недавно родила.

Джагута не смогла понять выражение ее лица, заметив только, что на нем не было угрюмости, обычно присущей странным круглым лицам Имассов.

Гадающая заговорила: — Слишком много джагутской крови на моих руках. Я оставлю вас для клана Крона, пусть они найдут вас завтра.

— По мне, — пробурчала мать, — не важно, кто из вас убьет нас, важно, что нас убьют.

Широкий рот Гадающей искривился: — Я поняла твою точку зрения.

Слабость грозила одолеть Джагуту, но она постаралась сесть прямо. — Чего, — спросила она, тяжко вздыхая, — ты хочешь?

— Предложить сделку.

Затаив дыхание, Джагута — мать посмотрела в темные глаза Гадающей и не увидела в них насмешки. Потом на самый краткий миг ее взгляд упал на детей, сына и дочь, и сразу переместился обратно к лицу женщины.

Имасса медленно кивнула.* * *

Земля некогда треснула здесь, породив рану — достаточно глубокую, чтобы вместить реку магмы, протянувшуюся от горизонта до горизонта. Широкая и черная река камнейи пепла 'текла' к юго — западу, впадая в далекое море. Лишь самые малые из растений смогли найти пропитание на камнях, и шаги Гадающей — она посадила по ребенку — Джагуту на каждую из согнутых рук — подняли душное облако пыли, неподвижно застывшее над следами.

Она решила, что мальчику примерно пять лет, а девочке — четыре. Они, казалось, были не совсем в себе и, конечно же, не поняли намерений матери, когда та обнимала их на прощание. Длительное бегство в Л'амат и через Джагра Тил привело детей в шок. Без сомнения, лицезрение жестокой смерти отца явно усугубило их состояние.

Они прижимались к ней, стараясь обнять маленькими грязными ручонками — мрачное напоминание о собственных, недавно потерянных детях. Вскоре оба начали сосать ее грудь, обнаруживая отчаянный голод. Потом дети уснули.

По мере приближения к побережью лавовые потоки стали более редкими. Справа возвышался ряд холмов, переходивших в горы. Впереди простиралась плоская равнина, оканчивавшаяся в полулиге холмистой грядой. Она знала, хоть и не видела этого, что по другую сторону гряды земля постепенно опускается к морю. На равнине там и тут виднелись небольшие холмики, и Гадающая задержалась, внимательно рассматривая их. Эти курганы располагались концентрическими кругами, и в центре возвышался самый большой, весь покрытый мантией лавы и пепла. У первой линии холмов торчал, словно гнилой зуб, остов разрушенной башни. Да и сами холмы, как заметила она, впервые посетив эти места, были слишком правильной формы для природных образований.

Гадающая подняла голову. Смешанные запахи были недвусмысленны — один древний и мертвый, другой… не совсем такой же. Мальчик пошевелился на ее руке, но не проснулся.

— Ах, — пробормотала она, — твое чутьё безупречно.

Огибая равнину, она направилась к закопченной башне.

Врата садка располагались как раз за разрушенным зданием, подвешенные в воздухе на высоте, в шесть раз большей ее роста. Она увидела как бы ограду, иссеченную рубцами, но уже не кровоточащую. Опознать садок она не сумела — старые разрушения спутали характеристики портала. Неясное беспокойство пробежало по ее жилам.

Гадающая положила детей около башни, а затем и сама уселась на отвалившийся каменный блок. Ее взгляд снова упал на двух юных Джагутов, все еще скорчившихся во сне на ложах из пепла. — Какой выбор? — прошептала она. — Это должен быть Омтозе Феллак. Конечно же, это не Телланн. Старвальд Демелайн? Не похоже. — Ее взор переместился в сторону равнины, окружавшей кольца курганов. — Кто живет здесь? Кто еще имел обычай строить из камня? — Она замерла ненадолго, потом снова обратила внимание на башню. — Башня — последнее доказательство, ибо она может принадлежать только Джагутам, и такое сооружение не могло быть построено так близко к вражескому садку. Нет, это точно врата Омтозе Феллак. Должно быть так…

Тогда тут был дополнительный риск. Взрослый Джагут из этого садка, найдя двух детей не своей крови, мог как усыновить их, так и убить. Тогда их смерть запятнает другие руки, руки Джагута. Скудное утешение, жалкое различие. Не важно, кто из вас убьет нас, важно, что нас убьют. Вздох вырвался сквозь ее сжатые зубы. — Какой выбор? — повторила она.

Она даст им поспать еще немного. Потом она пошлет их через врата. Шепнет словечко мальчику: 'позаботься о сестре. Путешествие будет недолгим'. И обоим: 'ваша мама ждет внутри'. Ложь, но их нужно будет ободрить. 'Если она не найдет вас, то появится кто-то из вашего рода. Идите же к спасению, к безопасности'.

В конце концов, что может быть хуже смерти?* * *

Она поднялась, увидев приближающихся мужчин. Пран Чоль понюхал воздух, сморщился. Джагута не открывала свой садок. Тогда совсем непонятно, где же ее дети?

— Она спокойно встречает нас, — прошептал Канниг Тол.

— Точно, — согласился Гадающий.

— Я не верю ей. Надо убить ее сразу.

— Она хочет говорить с нами, — сказал Пран Чоль.

— Смертельный риск — потакать ее желаниям.

— Не смею возражать, Вождь. И все же… что она сделала с детьми?

— Ты не чувствуешь их?

Пран Чоль покачал головой. — Приготовь копейщиков, — сказал он, выступая вперед.

В ее глазах был такой покой, такое чистое приятие собственной неминуемой смерти, что Гадающий был поражен. Пран Чоль зашагал по мелководью, затем ступил на берег песчаной банки, встретившись глазами с Джагутой. — Что ты сотворила с ними? — вопросил он.

Мать улыбнулась — раскрылись губы, обнажая клыки. — Они ушли.

— Куда?

— Тебе их не достать, Гадающий.

Пран Чоль наморщился еще сильней: — Это наши земли. Здесь нет мест, недоступных нам. Значит, ты убила их собственной рукой?

Джагута задрала подбородок, оглядывая Имассов. — Я всегда знала, что вас объединяет ненависть к нашему роду. Я всегда верила, что понятия 'милосердие' и 'сочувствие' чужды вашей природе.

Гадающий на один долгий миг вперился ей в лицо, потом его взор скользнул ей за спину, изучая следы на глинистом грунте. — Здесь был Имасс. Женщина. Гадающая — та, которую я не смог найти в духовном странствии. Та, что не хочет быть найденной. Что она сделала?

— Она изучала здешние земли, — ответила Джагута. — Она нашла врата там, к югу. Врата Омтозе Феллак.

— Я счастлив, — ответил Пран Чоль, — что я не мать. А тебе, женщина, надо радоваться, что я не жесток. — Он сделал жест. За его спиной блеснули острия копий. Шесть длинных покрытых бороздками кремневых наконечников ударили и прорвали кожу на груди Джагуты. Она вздрогнула и упала на землю; древки копий застучали, сталкиваясь.

Так окончилась Тридцать Третья Джагутская война.

Пран Чоль резко повернулся. — Нет времени для погребального костра. Нужно двигаться к югу. Быстро.

Канниг Тол ступил вперед; его воины вытаскивали копья из трупа. Глаза Вождя клана сузились, встречая взор Гадающего: — Что тревожит тебя?

— Предательница взяла ее детей.

— К югу?

— В Морн.

Брови Вождя поднялись.

— Предательница хочет спасти детей. Она думает, что Дыра принадлежит Омтозе Феллак.

Пран Чоль наблюдал, как кровь отхлынула от лица Вождя. — Спеши в Морн, Гадающий, — прошептал Канниг Тол. — Мы не жестоки. Спеши.

Пран Чоль поклонился. Садок Телланн поглотил его.* * *

Краткий выплеск ее силы послал детей вверх, в утробу врат. Девочка закричала за миг до вхождения внутрь — страстный призыв к матери, которая, как она думала, ждет запорогом. Затем обе маленькие фигурки исчезли.

Гадающая вздохнула, продолжая смотреть вверх, выискивая признаки того, что прохождение свершилось неправильно. Однако казалось, что ни одна рана не открылась, ни один поток дикой силы не просочился через портал. Он как-то изменился? Она не могла быть уверена. Это были новые для нее земли: здесь у нее не было вросшей в кости чувствительности, знакомой с первых лет жизни в землях клана Тарад, в сердце Первой Империи.

Позади нее открылись врата Телланна. Женщина резко обернулась, едва не перейдя в форму Солтейкена.

В поле зрения появился песец, остановился, смотря на нее, потом перетек в форму Имасса. Перед ней предстал молодой человек, носивший на плечах шкуру своего тотемного животного, а на голове украшенную рогами шапку. Черты его лица исказились от страха, и глядел он не на нее, а за ее спину, на портал.

Женщина улыбнулась: — Приветствую тебя, друг — Гадающий. Да, я послала их через портал. Они недоступны для твоей мести, и это радует меня.

Темно-желтые глаза уставились ей в лицо: — Кто ты, какого клана?

— Я бросила свой клан, но некогда я числилась у Логроса. Меня зовут Кайлава…

— Лучше бы ты позволила мне найти тебя прошлой ночью, — прервал ее Пран Чоль ледяным голосом. — В руинах древнего города…

— Джагутов…

— Не Джагутов! Башня джагутская, точно, но она построена намного позднее, во времена между разрушением города и Т'ол Ара'д — потоком лавы, похоронившим нечто почти мертвое. — Он поднял руку, указав пальцем на подвешенные в воздухе врата. — Именно это — этот разрыв — уничтожил город, Кайлава. Садок позади них — разве ты не поняла — не Омтозе Феллак! Скажи мне, как были запечатаны эти разрывы? Ты знаешь ответ, Гадающая!

Женщина медленно повернулась, изучая Дыру. — Если их запечатала чья-то душа, то она должна была освободиться… когда появились дети…

— Освободиться, — прошипел Пран Чоль. — Обменник…

Задрожав, Кайлава снова посмотрела ему в глаза. — Но где это? Почему не появилось?

Пран Чоль обернулся, смотря на центральный курган. — Ох, — шепнул он, — вот где оно. — Он снова взглянул на собрата. — Скажи мне — ты готова отдать жизнь за этих детей? Сейчас они пойманы в ловушку, пребывают в вечном кошмаре боли. Распространяется ли твое сострадание так далеко? Чтобы принести себя в жертву для нового обмена? — Он изучил ее лицо и вздохнул. — Думаю, нет; так что вытри слезы, Кайлава. Лицемерие не подобает Гадающим.

— Что… — женщина запнулась, — что было освобождено?

Пран Чоль покачал головой. Он снова изучил курган. — Я не уверен, но нам придется что-то делать с этим, раньше или позже. Подозреваю, что времени осталось достаточно. Теперь тварь должна освободиться из могилы, а она хорошо охраняется. Более того, холм покрывает защитная каменная мантия Т'ол Ара'д. — Спустя миг он согласно кивнул. — Да, время еще есть.

— Что ты имеешь в виду?

— Назначено Собрание. Нас ждет ритуал Телланна, Гадающая.

Она сплюнула: — Вы все повредились в рассудке. Выбрать бессмертие ради войны — какое безумие. Я отрицаю вызов, Гадающий.

Он кивнул: — И все же Ритуал должен быть проведен. Я странствовал в будущее, Кайлава. Я видел свое высохшее лицо, в возрасте двухсот тысяч лет и даже более. Нас ждет вечная война.

Горечь наполнила голос Кайлавы: — Мой брат будет радоваться.

— Кто твой брат?

— Онос Т'оолан, Первый Меч.

Пран Чоль обернулся к ней: — Так ты Отступница! Ты истребила свой клан — свой род…

— Чтобы разорвать путы и обрести свободу, да. Увы, искусство моего старшего брата более чем равно моему. И все же теперь мы оба свободны, хотя Онос Т'оолан проклинает то, что я восхваляю.

Она обхватила себя руками, и Пран Чоль различил среди ее напластований множество пластов боли. Он не завидовал обретенной ей свободе. Она заговорила вновь: — Насчет этого города. Кто построил его?

— К'чайн Че'малле.

— Я слышала это имя, но больше ничего не знаю.

Пран Чоль кивнул: — Я думаю, нам придется узнать.2

Континенты Корелри и Джакуруку, Времена Гибели, 736 лет до Сна Бёрн (три года после Падения Увечного Бога)

Падение раздробило континент. Леса выгорели, огненные штормы и молнии обрушивались на землю во всех направлениях, зловеще — малиновые облака тяжелого пепла затмили небеса. Пожар казался нескончаемым, готовым истребить весь мир — неделя за неделей, месяц за месяцем; и все это время слышались крики поверженного Бога.

Боль породила ярость, ярость разлила яд, заразу, не щадившую никого.

Немногие уцелевшие, превратившись в дикарей, бродили по покрытой оспинами огромных кратеров, залитой темной, безжизненной водой земле, и небо непрестанно бурлило у них над головами. Родственные связи забылись, любовь была сочтена слишком тяжким бременем, чтобы хранить ее. Они ели то, что могли найти, зачастую друг друга, и с жадной настойчивостью обыскивали разоренный мир.

Одно существо брело через равнины в одиночку. Мужчина, одетый в рваные тряпки, среднего роста, черты лица грубы и непривлекательны. Мрачная тень лежала на его лице, глаза смотрели с непреклонной суровостью. Он шел, словно собирая в себя страдания, не обращая внимания на их тяжкий вес; шел, словно неспособный сдаться и отринуть дары своего духа.

Банды оборванцев издалека смотрели, как он шаг за шагом движется по остаткам континента, который впоследствии назовут Корелри. Голод мог бы заставить их подойти поближе… но среди переживших Падение не осталось дураков, страх притупил в них любопытство, так что они соблюдали безопасную дистанцию. Ибо этот муж был древним богом, и он шествовал среди них.

Если бы не поглощенные им страдания, К'рул охотно обласкал бы эти сломленные души; однако он питался — был напитан — кровью, пролившейся на эту землю, а истина такова: сила, рождающаяся от такой пищи, будет востребована.

При пробуждении К'рула мужчины и женщины убивали мужчин, и женщин, и детей. Мрачная резня была рекой, по которой плыл Старший Бог.

Старшие Боги воплощали в себе массу жестоких неприятностей.

Бог иного мира был разорван на части при падении на землю. Он пришел в виде сонмища обломков, охваченных пламенем. Его боль была огнем, воплями и громом, его глас слышала половина мира. Боль и ярость. И, думал К'рул, горе. Должно было пройти еще немало времени, прежде чем бог иного мира начнет собирать и изменять оставшиеся фрагменты свой жизни, тем самым проявляя свою сущность. Однако К'рул страшился, что этот день уже грядет. Такое падение способно повлечь за собой лишь безумие.

Вызвавшие его погибли. Уничтожены тем, что сами призвали на свои головы. Не было смысла ненавидеть их и воображать картины наказаний, которые полагались им по всем законам. Они, кроме всего прочего, отчаялись. Они отчаялись настолько, чтобы стать частью ткани хаоса, открыть путь в иное, отдаленное царство; чтобы заманивать бога из этого далекого царства все ближе и ближе к подготовленной западне. Вызывавшие искали силу.

Всё, чтобы уничтожить одного человека.

Старший Бог пересек разоренный континент; он видел неумирающую плоть Падшего Бога, видел неземные личинки, выползавшие из гниющего, судорожно дергающегося мяса и сломанных костей. Видел, во что превращаются эти личинки. Даже сейчас, когда он достиг опустошенного побережья Джакуруку, континента — собрата Корелри, они кружили над его головой на своих широких темных крыльях. Чувствовали силу внутри него, алчно предвкушали ее вкус.

Однако могучий бог может игнорировать падальщиков, сторожащих его следы. К'рул был могучим богом. В его честь воздвигались храмы. Бесчисленные поколения проливалина алтари потоки крови, восхваляя его. Новорожденные города покрывались густым дымом кузней, погребальных костров, алого восхода новой, человеческой расы. На другом континенте, расположенном в полумире от тех мест, где ныне бродил К'рул, возникла Первая Империя. Империя людей, рожденная на богатом наследии Т'лан Имассов, от которых получила и свое имя.

Недолго она оставалась единственной. Здесь, на континенте Джакуруку, в тени давно мертвых руин К'чайн Че'малле, рождалась иная империя. Жестокий истребитель душ, ееправитель был воином, не знавшим себе равных.

К'рул явился, чтобы уничтожить его, разорвать цепи миллионов рабов. Даже Джагутский Тиран не повелевал своими подданными с такой жестокостью. Нет, нужен был смертный, чтобы явить своему роду непревзойденный уровень тирании.

Двое других Старших Богов пришли к согласию относительно Каллорианской Империи. Решение было принято. Трое — последние из Старших — должны были привести к концу деспотическое правление Верховного Короля. К'рул мог ощущать своих компаньонов. Оба были закрыты; оба некогда были ему товарищами, но все они — включая К'рула — уже давно изменились, отдалились друг от друга. Теперь намечалась первая за тысячелетия встреча.