Чтение 46–й страницы книги ~Память льда~

За дубовыми дверями, приглушенные их толщиной, слышались голоса, крики, истерический смех. Треск горящих поленьев.

Не задержавшись в вестибюле, Итковиан щитом, словно бронированным кулаком, распахнул двойные створки дверей. За ним ворвались отделения, занимая всю ближайшую сторону длинного, сводчатого зала.

К ним поворачивались лица. Со всех концов стола вскакивали тощие, оборванные типы. Зазвенела посуда, на пол посыпались кости. Дико завопила женщина со всклокоченными волосами, бросилась к сидящему на Джеларкановом троне юнцу.

— Дорогая Мама, — проскрипел этот человек, протягивая ей светлую, запятнанную жиром руку, но не сводя глаз с Итковиана, — успокойся.

Она схватила его руку своими, упала на колени, всхлипывая.

— Это просто гости, Мама. Увы, пришедшие слишком поздно, чтобы разделить наш… королевский ужин.

Кто-то визгливо захохотал.

В центре стола находилось громадное серебряное блюдо, в котором разжигали костер из картинных рам и ножек кресел. Сейчас почти всё обратилось в уголья. На них лежали остатки ободранного, закопченного с нижней стороны тела. Отрубленные по колено ноги были связаны медной проволокой. Руки отрублены у плеч, но перед этим тоже перетянуты. Голова разбита и обуглена.

Ножи срезали куски мяса со всех частей трупа — с лица, спины, груди, бедер, ягодиц. Но это, понимал Итковиан, не был пир голода. Тенескоури в зале выглядели гораздо упитаннее всех ранее им встреченных. Нет, все это было торжеством. Позади трона, в тени, возвышался сделанный из двух копий косой крест. С натянутой на нем кожей принца Джеларкана.

— Добрый принц был мертв, когда мы начали готовить, — сказал юнец на троне. — Мы же не жестоки… намеренно. Ты не Брукхалиан, потому что Брукхалиан мертв. Ты долженбыть Итковианом, так называемым Надежным Щитом Фенера.

Из-за трона появились сирдомины в доспехах и меховых плащах, скрывающие лица под черными решетками шлемов. В руках они держали тяжелые секиры. Четверо, восемь, дюжина. Двадцать. Появлялись все новые.

Сидящий на троне ухмылялся. — Твои солдаты смотрят… устало. Не готовы к такой важной задаче. Ты знаешь меня, Итковиан? Я Анастер, Первенец Мертвого Семени. Скажи, где жители этого города? Что вы с ними сделали? О, дай сам догадаюсь. Они скрываются в тоннелях под поверхностью улиц. Охраняемые горсткой гидрафов, ротой — другой твоих Серых Мечей, кем-то из Гвардии принца. Думаю, там же затаился и принц Арард. Какой стыд. Мы так долго ждали его. Ну, мы продолжим поиски входов. Их найдут. Надежный Щит, Капустан должен быть вычищен… хотя, увы, ты не увидишь этого славного дня.

Итковиан поглядел на юного человека и увидел то, чего не ожидал увидеть. — Первенец, — ответил он. — В вас отчаяние. Я возьму его на себя, сир, и тем сниму с вас тяжкую ношу.

Анастер подскочил, как будто Итковиан ударил его. Забрался на сиденье трона, поджал колени, скривил лицо. Рука схватилась за обсидиановый кинжал на поясе — и отдернулась, словно камень был раскален.

Его мать взвизгнула, вцепилась в простертую руку. Он с рычанием вырвался. Она свилась в клубок на полу.

— Я не твой отец, — продолжал Итковиан, — но я буду, как он. Выпусти поток, Первенец.

Юнец смотрел на него, оскалив зубы. — Кто… кто ты такой? — зашипел он.

Капитан выступила вперед. — Мы прощаем ваше невежество, сир. Он — Надежный Щит. Фенер ведает горе, так много горя, что не способен его вынести. Потому он избирает сердце человека. Закаленное. Смертную душу, вбирающую в себя страдания мира. Защиту. Надежный Щит.

Эти дни и ночи стали свидетелями горя и великого позора — и вы познали их, я вижу по глазам. Вы же не станете обманывать себя самого?

— Ты не сможешь, — сказал Итковиан. — Отдай мне свое отчаяние, Первенец. Я готов понести его.

По всему залу разнесся вопль Анастера. Он вскарабкался на саму спинку трона, обхватил себя руками.

Все глаза были на нем.

Никто не шевелился.

Задыхающийся Первенец уставился на Итковиана. И замотал головой. — Нет, — простонал он, — ты не можешь знать моего… моего отчаяния.

Капитан шикнула: — Это дар! Первенец…

— Нет!!!

Итковиан видимо ослаб. Конец меча опускался, колебался. Рекрут подскочила, чтобы поддержать своего Надежного Щита.

— Ты не унесешь! Не унесешь!

Капитан посмотрела на Итковиана широко распахнутыми глазами: — Сир, я не могу…

Надежный Щит покачал головой, медленно выпрямляясь. — Нет, я понял. Первенец — в нем нет ничего, кроме отчаяния. Без него…

Он ничто.

— Я хочу, чтобы их убили! — вдруг заорал Анастер. — Сирдомины! Убить всех!

Сорок сирдоминов выступили из-за стола.

Капитан прорычала команду. Первый ряд ее солдат разом опустился на колено. Второй ряд поднял самострелы. Зал пересекли двадцать четыре стрелы. Ни одна не прошла мимо.

Со стороны боковых входов полетели еще стрелы.

Первый ряд солдат встал, поднял мечи.

На ногах оставались только шесть сирдоминов. Пол под них ногами покрывали тела, корчащиеся или уже неподвижные.

Сидевшие за столом тенескоури убегали в дверцу позади трона.

Анастер достиг ее первым, мать неслась на шаг позади него.

К Итковиану подскочил сирдомин.

Со мной еще не покончено.

Сверкнуло лезвие его меча. Голова полетела с плеч. Скользящий удар рассек чешую кольчуги и широко раскрыл брюхо второму сирдомину.

Снова звякнули арбалеты.

У Серых Мечей не осталось противников.

Надежный Щит опустил меч. — Капитан, — сказал он через миг. — Возьмите тело принца. И снимите кожу с креста. Нужно вернуть Джеларкана на его трон, на его законное место. Мы задержимся в этой комнате. На время. Во имя принца.

— Первенец…

Итковиан поглядел ей в глаза. — Мы встретимся снова. Я его единственное спасение, сир, и я его не упущу.

— Вы Надежный Щит, — отвечала та уважительно.

— Я Надежный Щит. Я горе Фенера. Я горе этого мира. Я выстою. Я вынесу все, потому что с нами еще не покончено.

Глава 17

Что душа вместит, плоть не сможет измерить.

Фенерово Таинство,Имарак, первый Дестриант

Лихорадочно — горячая, неровная шкура двигалась, словно наполненный камнями мешок. Тело Матроны сочилось кислым жиром. Он пропитал рваную одежду Тука Младшего. Малазанин скользнул в складки живота громадной, обрюзгшей К'чайн Че'малле, которая заскреблась по песчаному полу, еще яростнее сжимая его в объятиях.

В пещере царил мрак. Искорки света принадлежали только его мозгу. Иллюзии, которые могли быть воспоминаниями. Рваные, расчлененные сцены. Покрытые желтой травой холмы под теплым солнцем. Фигуры в самом углу его поля зрения. Некоторые в масках. Одна — всего лишь мертвая кожа, натянутая на прочные кости. Другая… красота. Совершенство. Он не верил в их реальность. Их лица были лицами его безумия, подплывавшими все ближе, виснущими у него на плечах.

Когда приходил сон, он нес грезы о волках. Охотящихся не ради пищи, но ради… чего-то иного; он не знал, чего именно. Одинокая добыча, добыча, убегающая при одном его виде. Братья и сестры по бокам. Он преследует. Не зная устали, без труда перемалывая лапами многие лиги. Мелкое, напуганное создание не может уйти от него. Он и его родня приближаются, загоняют добычу на крутой склон, утомляют ее, пока наконец она не начинает запинаться, не падает. Окружена.

Едва они подошли ближе, чтобы выполнить… то, что должно… добыча исчезла.

Шок, отчаяние.

Они начинают кружить по месту, с которого исчезла добыча. Подняв голову к небу, испускают горестный вой. Бесконечный вой. Пока Тук Младший не заморгал, пробуждаясь в лапах Матроны. Спертый воздух пещеры, казалось, пляшет в ритм угасающему завыванию. Но тварь все сильнее сжимает его, всхлипывая, тыча в затылок зубчатым хоботом. Ее дыхание пахнет сладким молоком.

Циклы его жизни. Сон, потом бодрствование, перемежающееся галлюцинациями. Мутные картины с фигурами в золотом солнечном свете… иллюзия пребывания на руках у матери, сосания молока из груди — у Матроны не было грудей, так что он понимал, что это иллюзия, но все же держался за нее… потом время опорожнения кишечника и мочевого пузыря — она отстраняла его в эти минуты, затем начисто вылизывала, лишая последних остатков самоуважения.

Ее объятия ломали кости. Чем сильнее он вопил, тем крепче она его сжимала. Он научился страдать молча. Кости срастались с невероятной скоростью. Иногда неправильно.Он сознавал, что становится уродом — ребра, бедра, лопатки…

Потом начались посещения. Призрачное лицо, скрытое под морщинами старика, намек на сверкающие клыки, видимый, скорее, умом. Желтоватые глаза, насмешливо взирающие на его муки. Знакомое лицо — но Тук был не способен опознать его.

Посетитель иногда говорил с ним.

Они в ловушке, друг мой. Все кроме Т'лан Имасса, страшащегося одиночества. Иначе почему он не покидает их? Поглощены льдом. Беспомощные. Замерзшие. Сегуле — не надо их бояться. Никогда. Я просто играл. И женщина! Моя чудная ледяная статуя! Волк и пес пропали. Убежали. Да, твои родичи, братья твоего волчьего глаза… Убежали. С поджатыми хвостами, хи — хи.

И снова:

Твоя малазанская армия опоздала! Опоздала спасти Капустан! Город мой! Твои приятели — солдаты еще за неделю от него. Мы их встретим. Приветим так, как привыкли привечать всех врагов.

Я принесу тебе голову малазанского генерала. Принесу вареное мясцо, и мы однажды поужинаем, ты и я. Еще раз.

Сколько крови можно выдавить из одного мира? Ты когда-нибудь думал об этом, Тук Младший? Увидим? Вот и посмотрим. Ты и я, и дорогая Мамаша — о, я замечаю ужас в ее глазках? Кажется, в гнилых мозгах еще сохраняется некая здравость… как неудачно для нее.

Сегодня он вернулся после долгого отсутствия. Фальшивая кожа старика туго натянулась на нелюдском лице. Клыки просвечивали, словно через прозрачные ножны. Глаза горели, но сейчас не от веселья.

Обман! Это не смертные звери! Как смеют они штурмовать мои барьеры? Тут, у самых ворот! И Т'лан Имасс исчез — я нигде не могу найти его! Он тоже придет?

Да будет так. Они не найдут тебя. Мы уйдем, все трое. К северу, далеко, вне их досягаемости. Я приготовил для вас другое… гнездышко.

Беспокойство…

Но Тук его уже не слышал. Его разум унесло прочь. Он видел яркий, белый свет солнца, болезненное сияние от ледяных гор и долин, погребенных под реками льда. В небе кружат кондоры. А потом, ближе, разрушенные деревянные постройки, снесенные каменные стены. Бегущие, вопящие фигурки. Алый цвет снега, алые лужи на гравийной дороге.

Точка зрения — глаза, видящие все сквозь кровавую дымку — сместилась, повернулась. Серо — черный пес шагал, держа голову на уровне плеч, смотрел на тела в доспехах,которые только что растерзал с невероятной жестокостью. Тварь двигалась ко второй линии ворот, арке, входу в многобашенную крепость. Никто не мог сопротивляться ему, сдержать его натиск.

Над лопатками зверя вился серый прах. Вился. Кружился, формируя руки, ноги, сжимающие бока животного, увенчанную шлемом голову, развившиеся за спиной рваные меха. Воздетый вверх волнистый меч цвета старой крови.

Его кости в порядке, а вот плоть — нет. Моя плоть в порядке, а кости — нет. Мы братья?

Пес и всадник — кошмарное видение — ударились в высокие, окованные железом ворота.

Бревна словно взорвались. В сумраке проезда клубился в панике отряд сирдоминов.

Проламываясь в выбитые ворота, Тук волчьим зрением заметил в тенях фигуры больших рептилий, с двух сторон подходящих к псу и его неупокоенному всаднику.

Охотники К'эл подняли широкие лезвия.

Волк с ревом рванулся вперед. Он сосредоточился на воротах, их детали были острыми, словно битое стекло, тогда как все остальное слилось в мерцающее пятно. Всем своим весом он ударил Охотника К'эл, стоявшего слева от пса и всадника.

Тварь развернулась, опустив лезвие, чтобы прервать его бег.

Волк пронырнул под лезвием, дернулся вверх, широко раскрыв пасть. Горло заполнила жесткая кожа. Клыки глубоко вонзились в мертвую плоть на шее рептилии. Челюстные мышцы напряглись. Кости трещали и крошились, пока волк неумолимо смыкал захват. Сила его удара уронила Охотника на хвост, прижала к стене, задрожавшей от тяжкого прикосновения. Верхние и нижние клыки встретились. Задвигались коренные зубы, пережевывая сухие мышцы и твёрдые как дерево сухожилия.

Волк отрывал голову от тела.

К'чайн Че'малле дергался и бился под ним. Метнулось вперед лезвие, вонзившись в правую ляжку волка.

Тук и волк задрожали от боли, но не ослабили хватки.

Голова в резном шлеме оторвалась, покатилась, стуча по залитой грязью мостовой.

Выплевывая изо рта безжизненные куски, волк развернулся кругом. Пес скорчился в углу проезда. Из его спины лилась кровь. Одинокая борьба с ранами…

Неупокоенный мечник — брат мой — стоял на обтянутых кожей ногах, отражая кремневым клинком удары двух лезвий Охотника К'эл. Невероятная скорость. От К'чайн Че'малле летели куски. Предплечье с лезвием отделилось от локтя, взмыло вверх, упав около дрожащего пса.

Охотник К'эл дернулся, не выдержав этого напора. Голени с резким хрустом сломались. Громадное тело упало, разбрызгивая вокруг себя грязную слякоть.

Неупокоенный забрался на него, методично взмахивая мечом, расчленяя К'чайн Че'малле. Быстро выполненная задача.

Волк подошел к раненому псу. Животное заворчало, пытаясь встать…

Тук вдруг ослеп, оторвался от волчьего видения.

Его хлестнул жгучий ветер, но Матрона держала крепко. Они движутся. Быстро. Они странствуют по садку, по пути льда. Они убегают из Перспективы, понял он, из крепости, которая уже взята.

Баалджагг. Гарат и Тоол. Гарат… эти раны…

— Молчать! — завизжал голос.

Провидец был с ним, вел их по Омтозе Феллаку.

Ум Тука Младшего прояснился. Он хрипло захохотал. — Заткнись! — Весь садок содрогнулся от далекого грохота, от звука… льда, сходящего, лопающегося от магическогоудара.

Леди Зависть. Снова с нами…

Провидец закричал.

Руки рептилии стиснули Тука. Кости снова затрещали и захрустели. Боль метнула его в пропасть. Мой род, мои братья… Он потерял сознание.* * *

С листьев непрерывно капало. Влажная почва наполняла воздух запахом плодородного гумуса. Кто-то кашлянул поблизости.

Капатан Паран вытащил кинжал и начал соскребать грязь с сапог. Он знал, чего ожидать от этого мига, от первого взгляда на город. Разведчики Хамбралла Тавра принесливести днем ранее. Осада кончилась. Серые Мечи могли, конечно, просить за свои услуги 'императорский выкуп', однако обугленный, изгрызенный город не смог бы собрать его. Но, даже знавший, чего ожидать, капитан не смог избежать душевного трепета при виде умирающего города.

Будь на месте Серых Мечей Багряная Гвардия, представшая перед Параном сцена могла бы быть совершенно иной. На его взгляд, все эти наемные полки ничего не стоили, за исключением Отряда Избранных принца К'азза Д'Аворе. Крутые обещания и мало что больше.

Надеюсь, те дети Хамбралла Тавра преуспели больше. Хотя непохоже. Наверное, остались группы защитников. Небольшие скопления загнанных в угол солдат, знающих, что пощады не будет и готовых стоять до последнего. На улочках, в домах, в отдельных комнатах. Предсмертные судороги Капустана еще не закончились. Опять же, если бы Баргасты действительно шли двойным шагом, а не этим склочно — прогулочным, мы могли бы успеть и поучаствовать в решении его судеб.

Паран повернулся, заметив приближение своего нового командира, Ходунка.

Глаза громадного Баргаста блестели, изучая горящий город. — Дождь только слегка прибил пламя, — нахмурившись, проворчал он.

— Может быть, все не так уж плохо, — ответил Паран. — Я вижу едва пять больших пожаров. Могло быть хуже — я слышал рассказы о огненных бурях…

— Да. Однажды мы видели такую издалека. В Семиградье.

— Что говорит Тавр, Вождь? Ускорим шаг или подождем здесь?

Ходунок оскалил подпиленные зубы. — Он пошлет кланы Барахн и Акрата на юго-восток. Им поручено захватить причалы, наплавные мосты и баржи. Его Сенан и клан Гилк пойдут прямо в Капустан. Остальные захватят главный лагерь септарха, который между морем и городом.

— Все это очень хорошо, но мы-то тут плетемся…

— Хетан и Кафал, дети Тавра, целы и вне опасности. Так говорят кудесники. Мощи защищены странным колдовством. Странным, но весьма сильным. Это…

— Черт дери, Ходунок! Там люди умирают! Народ пожирают…

Баргаст широко ухмыльнулся. — Потому… мне разрешено направить мой клан куда сочту нужным. Капитан, вы готовы стать первым Белолицым в Капустане?

Паран глухо заворчал. Он чувствовал потребность вытянуть меч, нужду свершить отмщение, наконец — после всех этих недель — ударить по Паннион Домину. Быстрый Бен, вте моменты, когда его не лихорадило и сознание оставалось ясным, рассказал, что Домин таит ужасные секреты и в сердце его гнездится зло. Один пример Тенескоури убеждал капитана в его словах.

Но ему хотелось большего. Он жил с болью. Его желудок жгло как огнем. Его рвало кровью и кислой желчью — это он таил ото всех. Боль замыкала его в себе, и эти узы становились все крепче.

И другая истина, от которой я бегу. Она завладевает мной. Рыщет в моих мыслях. Но я не готов к ней. Не сейчас, не с этим горящим желудком…

Без сомнения, это было безумие — иллюзия — но капитан верил, что боль пройдет, навсегда, если он выпустит в мир замкнутую в нем жажду насилия. Глупость или нет, он прилепился к этой вере. Только тогда уйдет это напряжение. Только тогда.

Он был не готов к неудаче.

— Тогда созовем Сжигателей, — пробормотал Паран. — Мы подойдем к северным воротам через один звон.

Ходунок буркнул: — Все тридцать семь человек.

— Ну, будь я проклят, если мы не подадим Баргастам пример спешки…

— В этом ваша надежда?

Паран оглянулся. — Худ нас всех побери, Ходунок, именно вы просили Тавра о свободе действий. Вы думаете, что тридцать семь человек возьмут Капустан в одиночку? Да еще с бессознательным магом на буксире?

Баргаст сощурился, изучая город, качнул могучими плечами: — Быстрого Бена оставим здесь. Что до взятия города, я попытаюсь.

Спустя долгий миг капитан ухмыльнулся: — Рад это слышать.

Марш Белолицых Баргастов был медленным и мучительным. С самого начала, еще при пересечении северных плоскогорий, внезапно вспыхивавшие дуэли останавливали кланы по шесть раз на дню. Постепенно число ссор уменьшалось, а решение Хамбралла Тавра установить для каждого клана особую задачу в предстоящей битве должно было исключить самую их возможность. Хотя каждый вождь склонялся перед единой задачей — освободить племенных богов — давняя вражда продолжала существовать.

Новая роль Ходунка, отныне военного вождя Сжигателей, стала для Парана облегчением. Он ненавидел ответственность, налагаемую командирской дожностью. Давление забот о жизни и здоровье каждого солдата становилось все сильнее. А вот на заместителя командира эти обязанности давили куда слабее, и этого было достаточно. Менее приятной была потеря роли официального представителя Сжигателей. Ходунок взял на себя присутствие на военных советах, оставив капитана не у дел.

В узком смысле Паран оставался командиром Сжигателей. Однако рота стала племенем — по крайней мере Тавр и другие Баргасты с этим смирились. Племена избирают военных вождей, и эта роль предназначалась Ходунку.

Миновав покрытые вырубками холмы, Сжигатели мостов двинулись вдоль русла сезонных ручьев, текших к городу. Дым от горящего Капустана скрывал звезды над головой, шедшие несколько дней дожди размягчили почву, подарив ей молчаливость губки — все это дало возможность скрывать свое приближение. Доспехи прочно прилажены, оружие обмотано. Сжигатели крались в темноте совершенно беззвучно.

Паран шел сзади Ходунка, который выполнял роль проводника, привычную ему еще со времен командования Вискиджека. Позиция, не очень подходящая для командира, но вполне соответствующая роли племенного вождя. Капитану это не нравилось. Более того, все это показывало упрямство Ходунка. Неспособность приспосабливаться — тревожная черта для вожака.

Казалось, на его плече кто-то сидит — незримое присутствие, касание далекого, но родного разума. Паран скривился. Связь с Серебряной Лисой становилась все крепче. Она уже в третий раз на неделе достигала его. Слабый мазок сознания, словно касание кончиками пальцев. Его интересовало, способна ли она видеть его глазами, не читает ли она его мысли. Учитывая всё, скрываемое им от мира, Паран начинал инстинктивно сторониться таких контактов. Это были его тайны. Она не имеет права влезать в них, если она это делает. Даже тактическая необходимость не примиряла его рассудок с происходящим. Он хмурился, потому что присутствие продолжалось. Если это она. А что, если…

Ходунок замер, нагнулся, подняв одну руку. Дважды махнул.

Паран и шедший за ним солдат поспешили к воину — Баргасту.

Они достигли северных постов Панниона. Этот лагерь был беспорядочным, лишенным организации, плохо огороженным и еще хуже охраняемым. Личные вещи кучами валялись вдоль тропок, между рвов и траншей; на скорую руку сооруженные палатки стояли вкривь и вкось. Воздух смердел от неудачно расположенных выгребных ям.

Трое мужчин еще несколько секунд осматривали сцену, затем отступили к остальным. Взводные сержанты вышли вперед. Образовалась тесная группа.

Штырь, который ходил с Параном и Ходунком, начал первым. — База средней пехоты, — прошептал он. — Две роты небольшой численности, два знамени…

— Двести человек, — согласился Ходунок. — По большей части в палатках. Больные, раненые.

— Большей частью больные, посмею сказать, — заявил Штырь. — Судя по запаху, дизентерия. Эти паннионские офицеры не ценят фекалий. Кинули больных на произвол судьбы, раз они не могут сражаться. Думаю, остальные в городе.

— За воротами, — буркнул Ходунок.

Паран кивнул. — Перед входом масса тел. Тысяча трупов, может и больше. Не вижу ни заграждений, ни охраны. Самоуверенность победителей.

— Мы пройдем через пехоту, — пробурчал сержант Дергунчик. — Штырь, как у тебя и прочих саперов с морантскими припасами?

Коротышка ухмыльнулся: — Снова осмелел, Дергунчик?

Сержант скривился. — Это ж бой, а? Ответь на мой вопрос, солдат.

— У нас много всего. Хотя не отказался бы от тех металок, что делал Скрип.

Паран мигнул, вспоминая громадные самострелы, которые Скрипач и Еж использовали для увеличения дальности полета долбашек. — Разве у Ежа такой нет?

— Этот идиот ее сломал. Ну, долбашки мы используем, но только для засева. Сегодня ночь жульков. Горелки дадут слишком много света — враг увидит, как нас на самом деле мало. Жульки. Пойду соберу парней и подружек.

— Я думал, вы маг, — пробормотал Паран, когда солдат повернулся, уходя в сторону ожидающих взводов.

Штырь оглянулся. — Я и есть маг, капитан. И еще сапер. Смертельная комбинация, а?

— Смертельная… для нас, — хмыкнул Дергунчик. — Она и еще твоя клятая власяница…