Чтение 80–й страницы книги ~Память льда~

… и в год Сломанного Рога мы нашли волчий выводок — Мне снилось, я отверг Ритуал, мне снилось, я шагаю рядом с Оносом Т'ооланом — лицо в слезах, мое лицо — Чод видел, как его подруга уводит мальчика в долину, и знал, что назад он вернется мужчиной, знал, что мальчик в нежнейших из рук…

… горели низины — ранаги в Роговом Круге — я так любил ее…

Голоса, поток воспоминаний — эти воины не потеряли их. Они хранили их, как живые вещи — в своих мертвых телах. Знали о них.

Почти триста тысяч лет.

… друг Онрака из Логросов, я видел его, склонившимся над трупами своих родичей. Все погибли в уличных боях, но Солтейкены наконец сломлены. Ах, какой ценой…

… о, я положила сердце к его ногам, милая Легана Род. Такой умный, острейший ум, о, как он умеет меня смешить…

… наши глаза встретились, Маэнаса Лота и мой, едва Ритуал проявил свои права — и мы увидели страх друг друга — наша любовь, наша мечта о детях, о заполнении отвоеванных у льда земель, о слиянии наших жизней — наша любовь теперь должна уступить…

… Я, Канниг Тол, смотрел, как мои охотники метнули копья. Она упала, не издав ни звука, последняя на этом континенте… и будь у меня сердце, оно разорвалось бы сейчас. Эта война несправедлива. Мы бросили своих богов и преклонились перед алтарем зверства. Истина. И я, Канниг Тол, не откажусь от истины…

Ум Итковиана зашатался, стремясь защититься о всемирного потопа, очистить свою душу, ответить на крики о помощи, на ураган истин, рвущий его на части, тайны Т'лан Имассов — нет, Ритуала — как… клыки Фенера, как вы сотворили такое с собой?

И она отвергла вас. Она отвергла всех вас…

Он не мог убежать — он уже принял их боль, и поток воспоминаний разрушал его. Слишком много, слишком яростно — переживать все времена, прожитые этими заблудшими созданиями… он тонул.

Он обещал им спасение, но теперь понимал, что может не сдержать обещания. Нет конца, нет способа направить отчаянное, молящее желание.

Я один…

… я Пран Чоль, слушай меня, смертный! Один. Гибель…

… слушай меня, смертный! Есть одно место — я проведу тебя. Ты должен принести все, что получил — недалеко, рядом — неси нас. Смертный! Есть место! Смертный! Ради Серых Мечей — ты должен сделать! Держись… скоро ты одаришь их. Я могу провести тебя! Ради Серых…

Итковиан потянулся…

… и рука, твердая, теплая, схватила его за предплечье.* * *

Под ней простиралась земля. Лишайники — зеленые стебельки, зеленые чаши, красные чаши; и другой вид, белый как кость, извитой словно кораллы; а под ними серая шагрень почти скрытых в почве камней.

Целый мир здесь, на ладонь от земли.

Ее неловкие, медленные движения уничтожали его, пролагали просеки в хрупкой архитектуре лишайников. Захотелось плакать.

Прямо впереди — клетка костей и истертой кожи, тварь внутри, бесформенная, большая масса.

Она все еще звала ее, все еще выкрикивала свои ужасные требования.

Коснуться.

Пробить призрачный барьер.

Майб внезапно замерла на месте — какой-то незримый, но ощутимый вес прижал ее к земле.

Земля содрогалась, пробуждая ее из надвигавшегося забвения. Воздух стал горячим. Рокот грома…

Вытянув ноги, дернув рукой, она старалась перекатиться на спину. Захрипев, задохнувшись, уставилась на…* * *

Рука держала крепко. Итковиан начал понимать. За воспоминаниями таилась боль, все то, что он должен принять. За воспоминаниями был ответный дар, прощение — если он сможет выжить.

Рука вела его. Через пейзаж разума. Он шагал, казался самому себе гигантом — земля проносилась далеко внизу.

… смертный, пролей эти воспоминания. Освободи их, пропитай землю, словно долгожданным дождем. Вниз, в землю, смертный — через тебя вернется жизнь в эту умирающую, заброшенную страну.

Прошу. Ты должен понять. Память принадлежит почве, камню, ветру. Воспоминания — их незримый смысл, достигающий всех, кто будет искать — честно искать его. Касания, слабый шепот, старое, почти не ощутимое эхо — к которому добавляет свой звук каждая оконченная жизнь.

Напитай эту страну, смертный.

И знай; мы склоняемся перед тобой. Мы онемели от того, что ты предложил нам, того, что ты предложил самому себе.

Ты Итковиан, и ты примешь Т'лан Имассов.

Пролей память — плачь о нас, смертный…* * *

Нависшая, клубящаяся туча походила на бесформенный, бесцветный, непостижимо далекий купол. Туча росла, заполняя все небо, протягивая черный занавес между изломанных радуг. Алые молнии пронеслись от горизонта до горизонта.

Она увидела падение дождя, нет, града…

Тяжелые удары. Грохочущий барабанный бой — звук падающего града наполнил ее уши. Ближе, ближе…

Чтобы избить ее.

Она закричала, вскинула руки.

Каждое касание стало взрывом. Нечто иное, чем просто замерзшая вода.

Жизни. Древние, давно забытые жизни.

И воспоминания…

Все пролилось дождем.

Боль невыносима…

Град прекратился. К ней скользнула тень, еще ближе, фигура, скрюченная под ударами градин. Теплая, нежная рука на ее лбу, голос…

— Довольно, подруга. Эта буря — неожиданность… — голос прервался, словно говорящий задохнулся под давлением потопа, — но… приятная. Но ты не останавливайся. Здесь Крюпп, он поможет тебе…

Заслоняя ее от града, насколько мог, он потащил ее вперед. Ближе…* * *

Серебряная Лиса блуждала. Потерянная, полуослепшая от беспрерывно текущих слез. То, что она начала еще ребенком, на далеком забытом кургане под Крепью — то, что онаначала так давно — теперь казалось наигранным.

Она отринула Т'лан Имассов. Она отринула Т'лан Ай.

Но лишь на время — таково было ее намерение. На краткий срок, за который она смогла бы создать ожидающий их мир. Духи, которых она собрала, духи, которые должны были служить ее народу, стать его богами — она намеревалась принести исцеление Т'лан Имассам, из так давно заброшенным душам.

Мир, в котором мать снова станет юной. Мир-сон, дар Крула. Дар даруджа Крюппа. Дар любви, ответ на все, что она забрала у матери. Но Т'лан Ай ушли, не отвечали на ее отчаянный зов — и теперь умер Вискиджек. Две морячки, две души, от чьего твердого присутствия она так зависела — больше, чем могла вообразить. Две женщины, погибшие ради ее защиты.

Вискиджек. Порван-Парус стонала от бесконечного горя. Она отвернулась и от него. Однако он встал на пути Каллора ради ее. Он сделал это, ибо оставался тем, кем был всегда. А теперь потеряны и Т'лан Имассы. Этот человек, Итковиан, Надежный Щит никакого бога, принявший в себя тысячи убитых в Капустане — он протянул им руки…

Невозможно принять боль Т'лан Имассов. Будь твой бог с тобой, он мог бы отвадить тебя от этой мысли. Ты не сможешь. Их слишком много. А ты, ты всего лишь один человек —одинокий — ты не вынесешь этот груз. Это невозможно. Потрясающе смело. Но невозможно. Ах, Итковиан…

Ее победила смелость, но не собственная — никогда не бывшая особенно сильной — нет, смелость окружающих ее людей. С одной стороны — Коль и Муриллио, заблудшее благородство, похитившие мать и, нет сомнения, сейчас охраняющие ее. Пока она медленно умирает. Вискиджек и его моряки. Итковиан. И Тайскренн, повредивший себя — опасно — освобождая свой садок, чтобы отбросить Каллора. Какая экстраординарная, неверно направленная смелость…

Я Ночная Стужа, Старшая Богиня. Я Беллурдан, Теломен, Пробей-Череп. Я Парус, некогда смертная. И я Серебряная Лиса, Гадающая по костям из плоти и крови, Призывающая Т'лан Имассов. И я побеждена. Смертными…

Небо над ней потемнело. Она глянула вверх. Неверующе раскрыла глаза…* * *

Волк бросился, ударился о костяные прутья его клетки — его клетка… мои ребра. Пойман. Умирает… и я разделяю его боль.

Его грудь была в огне, цветы невыразимого страдания распускались внутри, но словно принесенные откуда-то извне. Буря, раздирающая покрывающую ее кожу…

… но она не становится сильнее, наоборот, слабеет, будто каждая рана прибавляет ему что-то. Дар…

Дар? Эта боль? Как… что это? Что происходит? Древне, такое древнее. Сладко-горькое, потерянные моменты чуда, радости, горя — буря памяти, не его — как много, прибывают как ледышки, тают в миг удара… он чувствует, как немеет плоть под бесчисленными столкновениями…

Потоп внезапно иссяк.

Он моргал в темноте, где его единственный глаз так же слеп, как и второй, выбитый под Крепью. Нечто стучало в уши, звуки. Крик, тряска пола, звон цепей, с потолка сыплется пыль… я здесь не один. Кто? Что? Неподалеку от его головы заскрежетали по камню когти. Яростно и резко. Ищут. Оно хочет меня. Зачем? Что я для него? Шум приближался. Новые голоса, отчаянные вопли из-за стены… коридор, наверно? Лязг оружия, вопли и рычание, звон щитов, падающих на пол.

Тук пошевелил головой — и увидел нечто в темноте. Большое, беспрерывно вопящее и дергающееся. Длинные когтистые руки умоляюще вытянуты — ищут — меня.

Пещеру озарил серый свет, показав напротив Тука уродливую, заплывшую жиром рептилию. В ее глазах ужас. Все камни, находившиеся в пределах ее досягаемости, покрыты множеством рубцов, зарубки кошмар и безумия… ужас, возрастающий в малазанине… ибо этот кошмар он узнал в себе. Она… она — моя душа…

Рядом стоял Провидец, отчаянно дергаясь — так долго занимаемое Джагутом старое тело распадалось на части — и монотонно повторяя заклинание. Не обращая внимания на Тука, он подходит все ближе к Матроне, своей Матери.

Огромный зверь съежился, залязгал когтями, прижимаясь к стене. Ее вопли не прекращались, наполнив эхом всю пещеру.

Провидец держит что-то в руках, бледное, гладкое, продолговатое — яйцо, но не птичье. Яйцо ящерицы, обернутое серой магией.

Магией, усиливающейся с каждым словом заклинания Провидца.

Тук увидел, как внутри тела Матроны что-то взорвалось, сияние силы, ищущей выхода…

… но всеет этого пойманной сетью магии. Пойманной и затянутой в яйцо в руках Провидца.

Вопли Матроны внезапно стихли. Тварь уселась, бессмысленно скуля.

В оглушившей пещеру тишине Тук яснее расслышал звуки битвы в коридоре. Ближе и ближе.

Стиснувший Финнест Провидец повернулся, бросил взгляд на Тука. Улыбка Джагута раскрыла сухие губы трупа. — Мы вернемся, — прошептал он.

Снова расцвело колдовство, зазвенели, падая, цепи, и все померкло.

Тук понял, что остался в пещере один. Провидец взял силу Матери, взял и ее саму.

Волк забился в его грудной клетке, пуская стрелы боли по всем израненным органам. Он стремился завыть, позвать свой род. Но не мог вздохнуть…

… не мог набрать воздуха. Умирает. Град, этот дикий дар, ничего не значил. Бог умрет вместе со мной, своим фатальным выбором…

Звуки боя затухали. Тук услышал треск прутьев решетки, одного за другим, услышал тяжелые шаги по плитам пола…

Кто-то склонился к нему. Лба коснулась рука — немногим более чем кости и жилы.

Малазанин ничего не видел. Не было света. Но рука была холодной, касание нежным.

— Худ? Наконец пришел за мной? — Эти слова прозвучали в его разуме, но на губах стали неразличимы. Он понял, что лишился языка.

— Ах, мой друг, — прохрипел пришелец. — Это я, Онос Т'оолан, прежде из клана Тарад, из Имассов Логроса, но теперь родич Арала Файле, Тука Младшего.

Родич.

Высохшие руки подняли его.

— Мы уходим, брат мой.

Уходим?* * *

Хватка заглянула в пролом. Минутная бравада, охватившая ее после провозглашения приказа 'всем идти за Т'лан Имассом к цитадели', не пережила вида этой цитадели. Осторожность вернулась к офицеру. Крепость была под осадой, и кто бы не штурмовал ее, он разворошил осиное гнездо.

К'чайн Че'малле ломились назад, внутрь двора. Все здание сотрясали магические взрывы. По стене бежали урдомены и беклиты. Змеящиеся спирали серых молний били с северной крыши, соединяясь с двадцатью кружащими в небе кондорами. За ними над гаванью виднелась громадная штормовая туча; из ее недр били белые молнии.

Лейтенант оглядела потрепанные взводы. Они потеряли трех тяжелораненых, как она и предполагала. Ни один из скрючившихся на окутанной дымом улице Сжигателей не остался цел — она видела слишком много крови на грязных мундирах. На северо-западе раздавались звуки боя, но сюда не приближались. Хватка понимала, что Даджек стремится достигнуть крепости, любой ценой. Но по всему выходило, что его оттесняют, медленно, но неуклонно. Игра провалилась. Мы остались одни.

— К'чайн Че'малле! — прошипел сзади солдат. — Идут за нами!

— Отлично. Помогли нам решиться, — буркнула Хватка. — Быстро к пролому Ежа!

Сжигатели понеслись через заваленную обломками улицу. Дымка первой миновала все препятствия. Сразу за руинами башни стояло разваленное здание — три стены и остаток крыши. Внутри полумрак, но слева можно разглядеть дверь.

Шедшая в двух шагах за Дымкой Хватка спрыгнула с груды камней и заскользила по полу комнаты, столкнувшись с отпрянувшей, чертыхнувшейся подругой.

Обе упали, сплетясь ногами. — Проклятие, Дымка…

— Стража…

Вмешался третий голос. — Хватка! Лейтенант!

Сжигатели уже стояли за ними. Хватка села, заметила вышедших из тени Ежа, Синего Жемчуга и еще семь солдат — тех, что стреляли из арбалетов со стены и пережили последствия этого.

— Мы пытались вернуться к вам…

— Ладно, Еж, — сказала Хватка, вставая. — Ты сделал все верно, солдат. Поверь мне…

Еж держал в руке долбашку. Он осклабился: — Одну сохранил…

— Здесь проходил Т'лан Имасс?

— Да, потрепанный ублюдок. Не смотрел ни направо, ни налево — просто прошел мимо нас — дальше в крепость…

Задний Сжигатель закричал: — К'чайн Че'малле все идут за нами!

— Все через ту дверь! — завизжал Еж. — Очистить путь, идиоты! Я ждал этого…

Хватка начала толкать солдат к задней двери.

Сапер побежал назад, к пролому.

Дальнейшее смешалось в разуме Хватки…

Дымка схватила ее за руку и плечом толкнула в двери, где ее солдаты прыгали в проем. Хватка выругалась, но Дымка ударила руками в спину, проталкивая головой вперед. Хватка повернулась, зарычала и увидела над плечом Дымки…

К'чайн Че'малле, казалось, плыл, а не шел. Он поднял лезвия.

Еж поднял голову и увидел готовую к убийству рептилию в четырех шага от себя.

Хватка услышала его хмыканье — тихий, короткий звук…

Сапер бросил долбашку под ноги.

К'чайн Че'малле уже развернулся и опускал оба меча…

Взрыв унес обоих.

Женщин швырнуло в проем двери. Голова лейтенанта откинулась, когда град камней простучал по шлему, закрытому забралу и нащечным пластинам. Лицо обожгло, нос и рот наполнились кровью.

Оглушенная, она поползла через тучи дыма и пыли.

Слышались вопли — казалось, они быстро приближаются к ней, раздаются уже со всех сторон.

Камни хаотически падали — просмоленная, охваченная огнем балка рухнула, вызвав громкий удар и хруст костей. Предсмертный хрип раздался так близко, что Хватка подумала, не сама ли она хрипит.

Ее снова схватили руки, перевернули, потащили по какому-то коридору.

Тоннель, заполненный дымом и пылью — не воздухом — грохот сапог, слепые удары, проклятия — тьма. Внезапно все кончилось.

Хватка врезалась в толпу своих солдат, сплюнула кровь, закашлялась. Вокруг них комната, забитая мертвыми беклитами, напротив другая дверь, казалось, выбитая одним пинком. Сверху качается одинокая лампа.

— Глядите! — прохрипел кто-то. — У лейтенанта подбородок собака изжевала!

Даже не шутка — просто нелепая глупость боя. Покачав головой, чтобы избавиться от крови, Хватка снова начала видеть выживших солдат. Глаза жгло, они истекали слезами.

— Дымка? — Имя вышло смазанным, но различимым.

Тишина.

— Бакланд — в коридор! Найди ее!

Через миг сержант Двенадцатого взвода вернулся, таща за собой истекающее кровью тело. — Она дышит — Худ знает как! В спине полно каменных осколков!

Хватка упала на колени перед подругой. — Клятый идиот! — зашипела она.

— С нами нет Колотуна, — пробормотал сзади Бакланд.

Да, не единственная ошибка в нечестной игре.

— О! — проговорил женский голос. — Вы не паннионцы!

На дверь направились мечи.

Там стояла женщина в ослепительно белой телабе. Ее черные волосы сияли, непостижимо чистые, превосходно расчесанные. Поразительно красивые глаза с поволокой смотрели на них. — Не видели ли вы двух воинов в масках? Они могли проходить здесь, отыскивая тронный зал, если таковой вообще есть. Возможно, вы слышали звуки схватки…

— Нет, — промычал Бакланд. — То исть, звуки мы слышали… Отовсюду, госпжа. Это…

— Тихо, — цыкнула на него Хватка. — Нет, мы не видели трех воинов в масках…

— А как насчет Т'лан Имассы?

— Вообще-то был…

— Превосходно! Скажите, в нее все еще вонзены три меча? Не могу представить, как она…

— Какие еще мечи? — спросила Хватка. — Вообще это был мужчина. Думаю.

— Точно мужик, — свистнула выбитым зубом другая солдат. И покраснела, когда все с широкими ухмылками уставились на нее.

— Т'лан Имасс, мужчина? — Белоснежная дама прикоснулась пальцем к полным губам, засмеялась. — О, это должен быть Тоол! Превосходно! — Улыбка поблекла. — Если Мок не нашел его…

— Кто вы? — спросила Хватка.

— Знаете, милая, очень затруднительно понимать, что вы такое бубните сквозь кровь и все остальное. Думаю, вы малазане. Да? Невольные союзники, но вы так ужасно изранены. У меня идея, чудесная идея — как и все мои идеи, конечно же. Чудесная. Видите ли, мы здесь ради спасения Тука Младшего, солдата…

— Тука Младшего? — повторила Хватка. — Тука? Он же…

— Пленник Провидца, увы. Тревожащий факт, а я не терплю тревог. Они меня раздражают. Невыносимо. Ну, как я говорила, у меня есть идея. Помогите моим поискам, и я исцелю нуждающихся. Кажется, здесь все таковы.

Хватка показала на Дымку. — Согласны. Начинайте с нее.

Едва женщина вошла в комнату, Бакланд завопил и прижался к стене.

Хватка поглядела. В проходе стоял большой волк, блестел глазами сквозь пыльную мглу.

Женщина глянула за плечо. — О, не волнуйтесь. Это Баалджагг. Гарат где-то заблудился, как мне кажется. Усердно истребляет паннионцев. Похоже, у него появился вкус к сирдоминам… теперь к бедной женщине… ну, милая, у тебя совсем не осталось времени…* * *